Алеша – путь к мечте (СИ)

Леша, стоя рядом с Аметистом, открепил развязки, держащие его посреди прохода, и закинул повод уздечки на его шею, затем снял с морды лошади недоуздок и надел уздечку. Правда, Митя немного повредничал. Он стал вертеть мордой, пытаясь задрать ее как можно выше, чтобы Алеша не мог впихнуть ему в сжатые зубы трензель. Но Лешу такие фортели не пугали. Он знал, что делать, поэтому он уверенно схватил рукой за нос коня и, чуть его сжав, потянул вниз и там уже другой рукой, поднеся к губам Аметиста трензель, заставил его взять железо в рот, а дальше было дело техники. Он надел уздечку на морду коня и застегнул подбородный ремень.

Алексей, не дожидаясь команды Петровича, вывел коня из конюшни и стал его шагать по плацу, идя рядом с ним и придерживая за повод. Через пятнадцать минут из конюшни вышел Назар. По его не очень ровной походке было видно, что они там, в каптерке, уже накатили и не раз, но обычно это не мешало Назару лихо скакать на коне.

Назар сфокусировал взгляд и увидел, что его Аметиста, на котором он обычно отжигает по скаковому кругу, шагает худая деваха с хвостиком, торчащим из-под кепки.

— Эй, красавица, — Назар махнул рукой Лехе, — веди конягу сюда.

Алексей вздрогнул на оклик, но поскольку его регулярно принимали за девчонку из-за хвостика волос, висящего сзади из-под кепки, даже не стал возражать на это и вообще при всей этой компании братков, как сказал им Петрович, нужно лучше молчать, а то за базар отвечать придется…

Леша тогда тоже это не очень понял, но и неинтересно ему все это было. Его дело маленькое, поседлать лошадку и подать ее, а потом забрать, когда Назар вдоволь на ней накатается. Отвести лошадь после в конюшню, расседлать, почистить, замыть от грязи ноги коня и поставить обратно в денник.

Вот так всегда Алексей и делал, когда приезжали эти ребята, и Петрович говорил ему поседлать кого-либо из лошадей под Назара.

Назар дождался, когда ему подведут лошадь. Он видел, как деваха, пыхтя, затянула подпруги на животе лошади и, обойдя вокруг коня, придержала стремя с другой стороны, чтобы он, влезая на того, не перетянул седло на себя.

Назар похлопал конягу по шее, вдохнул запах конского пота и навоза, который так ему нравился еще с детства и, поставив ногу в стремя, лихо запрыгнул в седло. Девчонка, придерживающая коня за стремя, увидев, что он уже в седле, отпустила его и подняла голову, видно, чтобы убедиться, что он держит повод, чтобы отпустить свою руку, которой она тоже держала этот повод.

— Отпускай, — Назар потянул повод, переводя взгляд на смотрящие из-под кепки на него глаза и застыл, забыв, что он хотел сказать…

Из-под этой кепки на него смотрели удивительно серьезные глаза небесно-голубого цвета как утреннее небо…

Внутри что-то болезненно сжалось, и сердце ухнуло…

Но это было лишь секунду. Козырек кепки опять закрыл глаза, убедившись, что всадник держит повод. И она стала удаляться, только хвостик волос сзади, торчащий из кепки, раскачивался в такт ее движению.

Назар протер рукой лицо, как бы пытаясь прогнать это странное наваждение, хотя даже нет, это не наваждение. Он и сам не знал, что это.

"Нужно прекращать столько пить", — промелькнуло в его сознании. Он с радостью зацепился за эту мысль, которая рационально объяснила все это странное, но теперь такое объяснимое, что он почувствовал в ту секунду, видя эти глаза.

Назар сжал бока коня и на резвой рыси сразу поскакал на нем в сторону скакового круга, зная, что по асфальту нельзя рысить, но сейчас ему нужно было поскорее уехать от того, что он все же так и не мог объяснить себе.

Конь почувствовал настроение всадника, и только сдерживающий его повод не дал ему набрать скорость прямо с ходу, а вот когда они вышли на песчаный круг, Аметист ощутил свободу и такой энергичный толчок ног всадника по своим бокам, что с места рванул в карьер.

И Назар забыл все, как только лавина воздуха ворвалась в его легкие, как только пространство слилось в единый поток, и в ушах зазвучал гул от стука копыт, слившийся со стуком его сердца.

Как же он любил эту свободу, как же он любил этот полет, этот воздух, это небо над головой и крылья, которые вырастали у него, как только конь нес его на себе, набирая скорость.

Вскоре они вернулись на конюшню. Назар знал, что все эти лошади, на которых он ездит, уже не так молоды и не так здоровы, и поэтому долгая скачка уже не для них. Он любил лошадей и берег их. И как бы он не хотел скакать дольше и быстрее, он понимал, что нужно пожалеть коня, и тогда он переводил его в рысь, а потом в шаг и с сожалением, что его полет так быстро закончился, возвращался на конюшню.

Зайдя во внутрь и ведя под уздцы коня, он опять увидел ее, ту самую девчонку в кепке и с такими глазами. Она тоже увидела, как они входят, быстро подошла к нему, не поднимая головы, перехватила повод, уводя коня расседлывать. Назар сначала хотел заговорить, но потом решил спросить о ней у Петровича. Хотя вот странно, вроде он ее и раньше здесь видел. Назар напряг память, да, видел. Все эти два года, что он ездит сюда кататься, и они крышуют ипподром, он видел ее на конюшне. Да вот только это кепка, вечно скрывающая лицо, и сама она особо всегда старалась им всем на глаза не попадаться. Всегда с лошадьми носится, то в ногах у них сидит, что-то там мажет или бинтует, то с тачками навоза ходит, убирается, то конюшню метет. Теперь Назар восстановил в памяти все моменты, когда он ее видел. Поэтому не удивительно, что он ее и не замечал: тощая, да и одежка на ней не очень, как мальчишка одевается, треники вечно растянутые на коленках и эта кепка. Вот только хвостик волос сзади. Да и два года назад она ниже ростом была, а сейчас подросла.

Думая об этой странной девчонке с глазами утреннего неба, Назар вернулся к столу в каптерке. Там пьянка шла уже полным ходом. Ему быстро сорганизовали миску горячей гречки с тушенкой и налили полную рюмку водки, которую он залпом и выпил.

— Петрович, — Назар перевел взгляд на захмелевшего Петровича, — давай за стол твоих подопечных пригласим, а то как-то не по-людски выходит. Мы вроде как здесь жируем, а они там на конюшне пашут, вроде как они нелюди, что ли.

— Да кого там приглашать… там еще дети… малолетки.

— Так тем более покормить их нужно. А ну, братва, подвинься.

Ребята за столом бурно поддержали инициативу покормить всех, кто есть на конюшне. Петрович не стал возражать, он выглянул из-за двери и уже чуть сипловатым голосом от выпитой водки позвал Машку и девчонок, которые еще не разбрелись по домам, а возились с лошадьми, и сказал, чтобы и Леху захватили с собой.

Когда шумная компания из гогочущих девушек разместилась за столом и, не комплексуя, стала накладывать еду себе в тарелки, Назар наконец увидел и ее, ту самую, в кепке, с хвостиком. Она скромно притулилась на самом углу стола и, склонив голову, закрывая лицо козырьком кепки, ела гречку. Судя по скорости исчезновения той с ее тарелки, было видно, что она голодная. Назару стало как-то грустно от этого. Вот сколько раз они так вот здесь пировали, и только сейчас ему пришла в голову мысль, что не всем так хорошо живется как им.

— Знаешь, Назар, — Петрович поднял налитую ему рюмку, — я вот выпить хотел за моего ученика, за Леху — Алексея то бишь, как его по батюшке… Алексея Ивановича Крылова. Мы ведь сегодня на соревнования ездили. Он у меня прыгал на Тохе и взыграл бы… да вот только Тоха… Бадминтон на последнем препятствии ногу потянул. И Алеша снялся. А ведь другой бы не стал жалеть коня и выиграл бы… а Леха… он пожалел… Но я все равно знаю, что он выиграет, когда будет у него конь, не эти прокатские клячи, а хороший, настоящий, спортивный. Он обязательно выиграет…

Братки все разом зашумели, впечатленные таким рассказом. Одни стали поздравлять Петровича, что вырастил он настоящего не только спортсмена, но пацана, а другие стали требовать этого самого Леху, чтобы выпить с ним.

— Выпить с ним еще нельзя… малой он еще… шестнадцать только ему, — заикаясь, пьяно произнес Петрович.