Пастор (ЛП)

— Эти типа самый лучший в мире стрип-клуб, — продолжал Эйден, оскорблённый комментарием Шона. — Но никто не знает, что это такое, или где оно находится, пока тебя лично не пригласят. Словом, тебя туда не пригласят до тех пор, пока твои доходы не составят несколько миллионов год.

— Тогда почему Шона пригласили? — спрашиваю я. Шон на три года старше меня, у него есть собственная фирма, и он неплохо зарабатывает (чертовски неплохо, с моей точки зрения), но и рядом не стоял с упомянутыми миллионами в год. Ещё нет.

— Потому что — дебил — я знаком с людьми. Связи намного важнее, чем какие-то деньги.

Голос Эйдена прозвучал слишком громко:

— Особенно если ты выбираешь правильную киску…

— Мальчики, — предупреждает отец, не отрывая взгляда от своего телефона. — Ваша мать ещё здесь.

— Прости, мам, — говорим мы в один голос.

Она махнула нам рукой. За тридцать с лишним лет, воспитав четырёх мальчиков, мама научилась не обращать внимания на такие казусы.

Райан направился к себе в комнату, бормоча что-то отцу о ключах от машины, в то время как Шон с Эйденом сдвинулись ещё ближе.

— Я собираюсь туда пойти на следующей неделе, — осведомляет он. — Обещаю тебе всё рассказать.

Эйден, который моложе меня на два года и ещё новичок в бизнесе, вздохнул:

— Я хочу стать тобой, когда немного подрасту.

— Лучше я, чем мистер Безбрачие. Скажи мне, Тайлер, у тебя ещё не болит правое запястье?

Я кинул в него подушку:

— Ты хочешь мне помочь в этом?

Шон с лёгкостью уклонился от неё.

— Назначь время, сладкий. Я бы мог тебе подогнать немножко масла или смазки, будет не так болезненно это делать.

Я зарычал:

— Идите к чёрту.

— Тайлер! — крикнул отец. — Не говори такого своим братьям, — он всё так же пялился в свой телефон.

— Что толку от всех этих одиноких ночей, если ты не можешь никого трахнуть? — говорит Эйден, беря в руки пульт.

— Знаешь, Тинкер Белл, я должен найти способ, чтобы взять тебя с собой в клуб. Ведь в этом же нет ничего плохого, если ты просто посмотришь, но не будешь что-либо заказывать, правильно?

— Шон, я не пойду в стрип-клуб с тобой. Не имеет значения, насколько это будет весело.

— Ладно. Думаю, ты и плакат твоего Августина сможете вместе провести одинокую ночь пятницы. Снова.

Я кинул в него ещё одну подушку.

Мои занятые братья уехали около десяти в свои супермодные дома, а Райан всё ещё продолжал клянчить машину. Отец задремал в кресле, в то время как я растянулся на диване, смотря Джимми Фэллона и думая о том, что в следующем месяце в школе было бы неплохо показать мультики для детей-первогодок, когда услышал шум на кухне.

Я нахмурился. Мои Бизнес-Братья (прим.: в оригинале The Business Brothers) и я (включая Райана) перемыли всю посуду после ужина, чтобы этого не пришлось делать маме. Но когда я вошёл туда, чтобы спросить, не нужна ли ей помощь, то увидел, как она трёт свирепыми кругами нержавеющую сталь раковины, словно у неё было помутнение.

— Мам?

Она резко повернулась, и я с уверенностью мог сказать, что моя мама плачет. Она улыбнулась мне, а затем перекрыла воду, попутно вытирая слезы.

— Прости, милый. Просто прибиралась.

Это из-за Лиззи. Я знал. Такое происходило каждый раз, когда всё семейство Белл собиралось вместе. В такие моменты я замечал, как задерживался её взгляд на фото сестры, затем она просто уходила на кухню и зарывалась в гору грязной посуды.

Смерть Лиззи чуть не убила меня. Но это убило маму. Каждый день после она старалась показывать нам свою весёлую сторону, шутя и улыбаясь, но все мы прекрасно понимали, что часть её души умерла вместе с дочерью, которая наложила на себя руки, а затем эта история стала ещё более публичной.

Иногда я чувствую себя так, словно выбрал не тот путь. Но кто знает это лучше, если не я?

Притянув маму в свои объятия, я обхватил её лицо своими руками.

— Она теперь с Богом, — пробубнил я, наполовину священник, наполовину сын, так как эти две части одного целого теперь живут во мне. — Господь присмотрит за ней, обещаю.

— Я знаю, — всхлипнула она. — Знаю. Но иногда задаюсь вопросом…

Я прекрасно знал, о чём она говорит. Мне тоже этого хотелось: в те времена, сосредоточившись только на себе, я пропустил знаки, просто не заметил того, как она хотела рассказать мне о чём-то важном, что происходило в её жизни, чуть позднее наступила полная тишина.

— Думаю, теперь нет какого-либо способа, чтобы узнать, — сказал я тихо. — Но ты не должна переносить эту боль в одиночку. Я хочу, чтобы ты была в порядке. Знаю, что и отец этого хочет.

Она кивнула, и мы простояли в объятиях друг друга ещё долгое время, думая о тех двенадцати годах, которые привели нас к кладбищу.

***

Я всё раздумывал, пока ехал домой и слушал песни Бритни Спирс, о том, какая была связь между клубом Шона и той исповедью Поппи. Кажется, она упоминала о месте, которое многие люди относили к греховным. Может ли это быть на самом деле так?

Ревность накрыла меня, но я отказывался её признавать, сжимая челюсти, и начал ехать быстрее. Меня совсем не заботило, что Шон увидит клуб, где, возможно, Поппи продавала своё тело. Нет, меня это не должно волновать.

И желание найти её и пригласить завтра к себе в офис, чтобы поговорить, было слишком велико. Но я успокаивал себя тем, что волновался за неё. Я хотел помочь ей обрести покой и равновесие, потому что чувствовал, какой она была сломленной, но не разрушенной, ещё нет. Ведь человек не может просто так прийти на исповедь и начать плакать… Ну, никто не должен испытывать боль в одиночку.

Особенно кто-то такой же сексуальный, как Поппи.

«Прекращай это».

***

Найти Поппи не было таким уж сложным заданием. На самом деле я вообще ничего для этого не сделал, просто бежал трусцой мимо старого сарая и как раз заворачивал за угол, когда столкнулся с ней. Она споткнулась и чуть не упала, но мне удалось её поймать, прижав к груди.

— Дерьмо, — вскрикнул я, что аж зазвенело в ушах. — Прости! Ты в порядке?

Она кивнула, поднимая голову вверх, и улыбнулась мне, показывая свои ямочки. Вид был просто прекрасным с этими сексуальными соблазняющими губами и блеском пота, охватившего её лицо. А затем до нас внезапно дошло, в каком положении мы находимся: я всё ещё держал Поппи в своих руках. Она была одета в свой топ, а я бегал с голым торсом. Я убрал свои руки в миг, когда почувствовал её сиськи, упирающиеся в мою грудь.

«На будущее: больше так не касайся её», — сказал я себе. И ещё я сразу приму после всего этого холодный душ.

Как бы невинным жестом она положила руку на мою грудь и мило мне улыбнулась.

— Я бы упала, но ты меня спас.

— Если бы не я, ты не подверглась бы такому риску.

— И всё же я бы не стала ничего менять, — её прикосновение, слова… Она что, флиртует? Но затем её улыбка стала ещё шире, и я понял, что она дразнилась, как делают девочки со своими друзьями-геями. Вот кем она меня считает, ну да, а почему бы и нет? Я был недотрогой, человеком, давшим обет Богу заботиться о своей пастве. Конечно, она может продолжать дразнить меня, ведь не ей суждено нести эту тяжкую ношу. Откуда она могла знать, как её слова действуют на меня? Как могла узнать, что её рука обжигала мою грудь?

Её ореховые глаза смотрели в мои: зелёные и коричневые — любопытство и понимание; зелёные и коричневые, отражающие печаль и смятение, вот что вы бы увидели, если долго вглядывались бы в них. Как я узнал это? Потому что сам был в таком состоянии, когда погибла Лиззи, но только в случае с Поппи был обратный эффект: человеком, по которому она горюет и которого потеряла, была она сама.

«Как же мне хочется помочь этой женщине, — молился я про себя. — Позволь мне ей помочь».

— Рад тебя снова видеть, — отвечаю я, выпрямившись, и она тут же убирает свою руку с моей кожи. — Ты говорила ранее, что хотела бы встретиться?