Беседка любви

Аромат жареного мяса и пряных трав еще не выветрился из кухни, но солнце почти скрылось за горизонтом, когда Клэр сказала Мартину, что ему нужно идти.

— На этот раз действительно пора. Мама и Маргарет, моя старшая сестра, скоро придут из магазина тканей. И в отличие от моего отца они станут задавать вопросы.

— Мне все равно, — тихо сказал Мартин. — Я бы им все рассказал. Мой размер обуви — одиннадцатый [5]. Уровень развития — довольно высокий. Мой…

— Иди, — решительно прервала его Клэр и приоткрыла кухонную дверь.

— Клэр, — вдруг повернулся он к ней, — приходи завтра в беседку.

Лицо девушки стало грустным.

— Нет. Это невозможно. Мы слишком разные.

— И что? — спросил Мартин. — Пожалуйста. Просто приходи.

Клэр посмотрела на свои руки и сцепила пальцы, раздумывая над ответом.

— Только не завтра, — решилась она. — На следующей неделе. В то же время.

— Хорошо. На следующей неделе, — повторил Мартин.

Они молча стояли в занавешенном кухонном проеме перед полуоткрытой дверью. Мартин боялся испортить этот день. Ему подумалось — тут как с едой: будешь мешать слишком долго, получится чересчур жидко. Поэтому он развернулся и вышел из кухни.

«На следующей неделе», — думал Мартин, шагая по маленькому закоулку, который, судя по знаку, назывался Бейджер-стрит. Сам не осознавая того, он все больше ускорял шаг и вскоре почти бежал. «На следующей неделе, — думал он. — На следующей неделе».

Генри, шофер Рейфилов, ждавший его в нескольких кварталах от дома Клэр, стоял у машины и курил. Выглядел он очень встревоженным. Увидев Мартина, Генри бросил сигарету на землю и наступил на нее.

— С вами все в порядке? — поинтересовался он у Мартина, когда тот уселся на заднее сиденье.

Не в первый раз Генри видел парня с подбитым глазом.

— Да, — ответил Мартин и откинулся на коричневое кожаное сиденье, слегка поморщившись от боли в распухшем и посиневшем, как слива, глазе.

«Бентли» плавно двинулся и начал величественно въезжать на холм по направлению к дому Рейфилов.

Всю неделю Мартин витал в облаках: он практически завалил экзамен по английскому и совершил ужасную ошибку на уроке химии, которая чуть не привела к взрыву. В результате директор школы, мистер Крофт, пригласил Мартина к себе в кабинет на два слова.

Мистер Крофт был славным джентльменом, собиравшимся вскоре уйти на пенсию, и Мартину очень не хотелось его расстраивать.

— Я слышал, что осенью вы едете в Принстон [6], — начал Крофт, кивая на стену, увешанную грамотами и дипломами, — но все равно вам следует держать свои оценки на том же уровне, на каком они были прежде.

С тех пор, как он встретил Клэр, Мартин совсем перестал думать о том, что в сентябре предстоит поездка в колледж. Его приняли в заведение, которое окончили его отец и дед. С того самого момента, как Мартин родился, было решено, что он будет учиться в Принстоне. Там он обязательно вступит в клуб для избранных гурманов, как это прежде сделали его отец и дед, и будет делать все то, что в свое время делали они: играть за университетскую футбольную команду, изучать экономику и встречаться с определенным типом девиц, невероятно богатых и глупых, с крепкими зубами и гортанным, немножко истеричным смехом.

— Простите, мистер Крофт, — сказал Мартин. — Вы правы, я стал очень рассеянным. Мне следует уделять урокам больше внимания.

Но сейчас его куда больше волновала мысль о том, что осенью нужно ехать в колледж, а значит, придется расставаться с Клэр, которую он толком даже не успел узнать.

В следующую пятницу Мартин приехал в город без Генри. После уроков он сменил школьную форму на обычную рубашку и брюки, а затем в одиночестве ушел с Вершины, никому не сказав, куда собрался. Он легко шагал по парку, пытаясь отогнать мысли о том, что Клэр не сможет прийти или что она забыла о своем обещании. Или, что хуже всего, не забыла, а просто передумала и решила с ним не встречаться. Он не осмеливался смотреть на беседку, но теперь, когда до нее оставалось буквально несколько метров, ему пришлось.

Белая беседка, пронизанная лучами солнца, словно парила в теплом весеннем воздухе. А внутри беседки его ждала она.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Богатый юноша с подбитым глазом удивительно быстро вошел в жизнь Клэр. Она и представить не могла, что может влюбиться вот так, живя вместе с родителями. Клэр всегда думала, что это случится в далеком будущем, в котором не будет места тесному, вечно переполненному людьми дому, где ей никогда не удавалось побыть одной. Позже девушке казалось, что она влюбилась в Мартина в тот самый момент, когда предложила ему приложить кусок мяса к заплывшему глазу и привела к себе на кухню. Но в те первые дни Клэр отказывалась верить в свои чувства, убеждая себя, что всего лишь хотела помочь — ведь именно так воспитал ее отец — и что она помогла бы любому, кто пришел в беседку с разбитым лицом.

Но между тем в ожидании новой встречи с Мартином она волновалась так, что у нее начинал болеть живот. Обычно это состояние называют бабочки в животе, но такое выражение казалось Клэр слишком фривольным для описания ее чувств. Встретившись через неделю, они немного посидели в беседке, потом прошли полмили до ближайшего луга и развалились на траве. Мартину хотелось знать о девушке все, поэтому Клэр рассказывала о своей семье, о том, как в восемь лет чуть не умерла от менингита, о том, как мечтала стать скульптором и ходила на дополнительные уроки искусств, а потом каждый раз выигрывала на ежегодном состязании учеников. Мартин в свою очередь рассказывал ей о родителях, о своей мечте стать шеф-поваром, о том, как ему не хочется ехать осенью в Принстон учить экономику, и что он с куда большей радостью отправился бы в кулинарную школу. Они делились множеством историй и торопливо расспрашивали друг друга обо всем на свете, словно старались выговориться за все потерянное время.

Мартин и Клэр условились встретиться на следующий день, на этот раз рядом с небольшим прудом неподалеку — там можно было поплавать, хотя погода еще не слишком подходила для купания. Когда в половине четвертого девушка пришла на берег, Мартин уже ждал ее. Он сидел на прогретом солнцем большом камне. Рядом лежала сброшенная рубашка, и Клэр мельком взглянула на его тонкие руки и полоску темных волос на голой груди. Вскоре они уже плескались в холодной воде, едва касаясь пальцами ног скользкого дна; они плавали, изредка задевая друг друга коленями и покрытыми мурашками плечами.

Клэр уже успела замерзнуть, когда Мартин оказался совсем близко, он словно пересек невидимую черту, которой люди обычно отграничивают свое личное пространство. Но Клэр почему-то совсем не хотелось, чтобы он отодвинулся.

— Здравствуй, — сказал он.

— Здравствуй, — ответила она.

Клэр знала, что он собирается ее поцеловать, и в животе у нее снова что-то тревожно сжалось. Она не понимала, откуда взялась эта смутная тревога, и ничего не могла с собой поделать. Ее мама со своей чрезмерной заботой, с вечными требованиями носить шерстяные шапки зимой и предостережениями быть осторожной с мужчинами в любое время года говорила: «Не верь парням. Ты очень милая девочка, поэтому они будут вешать тебе лапшу на уши и заставят делать то, о чем ты потом сильно пожалеешь».

И сейчас мамины слова настойчиво звучали в голове Клэр, хотя это было последнее, о чем ей хотелось думать. Почему она должна доверять Мартину? У нее не было никаких причин для этого. Клэр знала, что у его отца, Эша Рейфила, была репутация жесткого и безжалостного человека — на самом деле однажды он обманул и ее папу (это было как-то связано с оплатой за покраску садовой стены). Но сейчас, стоя в холодной воде, Клэр отказывалась думать головой. Мартин положил мокрую руку ей на плечо и притянул девушку еще ближе. Клэр тут же почувствовала, как начинает заливаться краской; щеки у нее горели.