Беседка любви

Это были парни из местной старшей школы. Он сталкивался с ними и раньше: не раз дрался, бил и принимал удары, — и вот подрался снова. Бросившись на одного из них, Мартин врезал кулаком по челюсти — раздался противный мягкий хруст, какой бывает, когда кусаешь яблоко. Но противник, будто и не заметив этого, рванулся вперед и нанес ответный удар в глаз. Мартин почувствовал, как в голове медленно закручивается комок тяжелой, глухой боли, а потом обнаружил, что лежит на полу, покрытом белой плиткой, и перед глазами у него покачиваются серебристые ножки стульев. Издалека донесся стук захлопывающейся двери — те парни ушли. Перепуганный мистер Бекерман, еще не старый мужчина, всегда нервно вытирающий руки о фартук, помог Мартину подняться с пола и наколол для него льда. Парень благодарно прижал лед к глазу, уже начавшему опухать, и вышел на улицу.

Шофер Рейфилов, Генри, ждал Мартина за углом — курил, облокотившись на крышу «бентли», — но юноше казалось невыносимым ехать домой, где мама сразу стала бы носиться вокруг него, а отец — ругать за то, что он «ввязывается в драки с местными».

Вместо этого Мартин Рейфил пошел в городской парк. Трава мягко пружинила под ногами. Ночью прошел дождь, и воздух был полон свежим, пряным ароматом земли. Опухший глаз, словно начавший жить своей собственной жизнью, горячо пульсировал, и, сам не зная как, Мартин вышел к беседке. Она всегда манила его. Прежде не раз он подолгу смотрел на нее, на то, как она высится в самом сердце парка, будто не имеет никакого отношения к окружающему миру. А теперь он взошел по ступенькам и улегся на скамейке, подогнув ноги и прижавшись затылком к гладким лакированным доскам. Наконец-то оставшись в одиночестве, он поудобнее уложил лед на веке и простонал:

— Господи, хорошо-то как!

— Я бы так не сказала, — раздался чей-то голос.

Мартин торопливо поднялся. Перед ним, скрестив руки на груди, стояла девушка приблизительно его возраста. Она улыбалась. Нет, скорее ухмылялась, и Мартин внутренне напрягся в ожидании оскорбления или какого-нибудь саркастического замечания по поводу его семьи и их денег. Но ничего подобного не произошло. Одним глазом ему удалось разглядеть название книги, которую девушка держала в руках: «Сокровища европейской скульптуры». Девушка была симпатичной: персиковое летнее платье открывало изящные руки и красивые длинные ноги, прямые рыжие волосы блестели на майском солнце, — и Мартин смутился так, как может смутиться семнадцатилетний парень с подбитым глазом, которого незнакомка застала за разговором с самим собой.

— Знаешь, — продолжила она тем временем, — я слышала, что мясо помогает лучше, чем лед.

— Правда? — спросил Мартин.

Девушка кивнула.

— Спасибо за совет, — сказал он и медленно встал, стараясь сохранить остатки достоинства и показать, что ему совсем не больно, и он может спокойно уйти из беседки в парк.

— Может, попробуешь? — поинтересовалась девушка. — Я живу за углом, мне несложно достать кусок мяса.

Мартин испытующе посмотрел на нее.

— Ты же меня совсем не знаешь, — наконец сказал он.

— Ну да, не знаю.

— И приглашаешь к себе домой?

Она кивнула.

— Но почему?

— Потому что тебе больно, — просто ответила она.

Девушка казалась доброй, но в то же время было в ее поведении что-то игривое и вызывающее. Заинтригованный, Мартин, неожиданно для себя, обнаружил, что соглашается зайти к ней. Дом девушки оказался удивительно маленьким и скромным. Он стоял в окружении таких же маленьких непримечательных строений. «Где же спит ее семья?» — недоумевал Мартин, оглядывая тесное помещение.

Кухня была крохотной, но довольно опрятной. Усадив гостя за стол, девушка достала кусок завернутого в газету сырого мяса — явно купленного в дешевой лавке — и протянула его Мартину. Приложив «лекарство» к глазу, он почувствовал странно волнующий запах крови.

— Я подрался, — зачем-то решил объяснить он, хотя девушка ни о чем не спрашивала — Точнее, они подрались со мной. Я даже толком не понял, почему это произошло.

— Я знаю почему, — ответила она. — Из-за того, кто ты есть.

— Да? И кто же я? — поинтересовался Мартин.

— Я не знаю, как тебя зовут, — медленно ответила она, — но я уже видела тебя в городе. В серебристой машине. Ты был со своей семьей. И я знаю, что случившееся сегодня произошло именно из-за этого. Люди завидуют.

Он кивнул:

— Ты права.

— С тобой уже случалось такое прежде?

— Да.

— Так почему ты продолжаешь сюда ходить? — спросила она. — Бродишь, где вздумается.

Мартин помолчал, обдумывая ее слова.

— Мне кажется, — в конце концов, ответил он, — что из-за того, кто я есть.

Девушка выглядела слегка озадаченной, но Мартин не спешил ей помочь. Он не знал, как объяснить девушке, что снова и снова ходит в город и ввязывается в бессмысленные драки только потому, что отказывается запирать себя на Вершине.

В фамильном особняке, слишком просторном, с неуместными колоннами, построенном в подражание довоенным плантаторским поместьям, Мартин всегда чувствовал себя неуютно. Испещренные прожилками мраморные полы были слишком скользкими, чтобы нормально ходить, а когда Мартин был маленьким и пытался кататься по ним, как по льду, он непременно оказывался в руках непреклонных нянь или кого-нибудь из горничных. Родители постоянно нанимали новую прислугу, причем увольнение старой зависело в основном от непредсказуемых перемен в настроении отца Мартина, Эша Рейфила, внушительного мужчины и крайне требовательного управителя, унаслёдовавшего семейное дело по производству женских шляпок.

Побочным результатом отцовского бизнеса было обилие головных уборов у мамы Мартина, Люсинды. Складывалось впечатление, что шляпок у нее больше, чем у любой женщины в мире. Для них была отведена специальная комната, названная шляпочной. Там хранились высокие пушистые шляпки, похожие на взбитые сливки, и маленькие, из черного бархата, которые замечательно смотрелись бы на похоронах государственного деятеля. У Люсинды была баклажанно-фиолетовая шляпка, украшенная крошечными жемчужинами, и желтая широкополая шляпа, отбрасывающая такую же тень, как и лютики, растущие на фамильных клумбах, и привлекающая столько же насекомых. Люсинда Рейфил была безмерно несчастной женщиной: она старалась заполнить все свое время заботой о шляпах и своей внешности, лишь бы забыть о своем несчастье.

Центром светской жизни и досуга для Рейфилов был лонгвудский загородный гольф-клуб, в котором состояли все обитатели Вершины. Он был расположен на холмистых просторах за городскими воротами. Каждое субботнее утро начиналось с того, что Генри садился за руль семейной машины и аккуратно вез всю семью через город к лонгвудскому загородному гольф-клубу, где отец Мартина запускал мяч за мячом в траву и громко ругался, если попадал в песчаную ловушку, мать пила один коктейль за другим, проводя день в алкогольной дымке, а Мартин был предоставлен самому себе.

Он ненавидел клуб. Другие ребята казались ему высокомерными, неприятными или, хуже того, совершенно тупыми. Они были миниатюрными копиями собственных родителей, и мысль о том, что он станет похожим на них, по-настоящему пугала Мартина. Его отец был привлекательным мужчиной, но довольно грубым и черствым. Ему не хватало душевной чуткости, он постоянно был на что-то зол или чем-то раздражен. Мать Мартина, элегантная блондинка, уделяла своей начинающей увядать внешности слишком много внимания, что мешало ей быть действительно красивой. Мартину казалось, что она похожа на слегка отчаявшуюся старшую сестру Риты Хейворт [4], если, конечно, у актрисы когда-нибудь была сестра.

Мартин, довольно рассеянный и задумчивый мальчик, был лишь отдаленно похож на родителей. Его волосы были иссиня-черными, а глаза — серыми, с тонкими прожилками, окружавшими зрачок, словно их вырезали из того самого мрамора, который покрывал пол в родительском доме. В его теле присутствовала особенная легкость, позволявшая Мартину без труда перебираться через изгороди и бегать быстрее, чем кто-либо из его знакомых. Ему казалось, что он все время откуда-то пытается сбежать.