Поцелуй небес

- Я предполагала, что в вашей стране, она многозначительно выделила формулировку, употребляемую Амиром в занятиях с Максом, сохраняется предпочтение к национальной культуре и музыке.

- Лучшие годы юности я провел за границей, учился в Европе военному делу. А потому мои эстетические пристрастия довольно широки и разнообразны.

- Это касается также идеала женской красоты?

- Увы, здесь у меня имеются особые предпочтения, - Амир значительно посмотрел на Ванду.

- Ах, полноватые блондинки, похоже, всегда и везде в моде! рассмеялась Ванда. - Во всяком случае в годы учебы в университете у меня была масса поклонников! Она прибавила громкость приемника, услыхав шлягер Френка Синатра.

- Не слишком сильный звук?

- "Stengers in the night"! Оставьте, пожалуйста, так! Это моя любимая мелодия, - Амир остановил руку Ванды, направившуюся к рычагу громкости. Он покрыл ее кисть сухой легкой ладонью и не убрал ее, когда Ванда опустила правую руку к себе на колено. Благо, машина шла на автоматическом переключении скоростей, а с рулем на этом отрезке шоссе, почти пустого в ранний час, она могла справиться и одной левой. Ладонь Амира соскользнула на бедро и двинулась вниз. Пришлось притормозить и остановиться у обочины не терять же сознание прямо за рулем! Ванда не ожидала, что ее так взволнует этот эпизодический флирт. Они больше не разговаривали, а только целовались в чувственных флюидах шлягера и волнах теплого воздуха, сопровождающего мелькающие мимо автомобили. Яркая косынка Ванды трепетала на ветру, легкий расстегнувшийся жакет соскользнул с покатых плечей представив алчущему взору кавалера аппетитно поднятую жемчужно-серым гипюровым бюстгальтером крупную грудь.

Они с трудом вынырнули из головокружительного дурмана, увидев останавливающийся впереди огромный трейлер. Ванда едва успела запахнуть жакет, как у машины появился смуглый толстяк в оранжевой каскетке, интересовавшийся проездом к Сан-Антуану. Ванда объяснила, шофер откланялся и Амир поднял лицо - все это время он делал вид, что ищет что-то под сидением.

- Так нельзя! Мы совсем потеряли голову. За нами могли следить! - он был явно обеспокоен. Ванда расхохоталась:

- Здесь во Франции ревнивые мужья нанимают частных детективов, которые, как правило не пользуются грузовиками. Однако рисковать они больше не стали и выбрав уединенный маленький отель, спрятавшийся в стороне от крупных трасс, ведущих к побережью, сняли тихий двухместный номер. Поднимаясь за портье на второй этаж, Амир почувствовал сильную неукротимую дрожь: - ни одна женщин не возбуждала его так сильно. Чем больше он узнавал Ванду, тем труднее было отличить ее от Светланы, запечатлевшейся в молодой памяти. Это была та же женщина, но принадлежащая ему! К черту Динстлера и Хосейна - пробил его час и он не упустит своего!

Провалявшись в объятиях Амира более суток, Ванда с ужасом подумала, что могла так и умереть, не узнав, что бывает на свете такие мужчины. И сделать это открытие на пороге старости, увядания, женского одиночества и чуть ли не случайно! Боже, ей становилось страшно от мысли, что этой встречи могло и не произойти. Ванда забыла про свое тайное косметическое вооружение, про нарядное белье и шикарный пеньюар. Все это время она провела абсолютно обнаженной и вылизанной с ног до головы - так что не осталось ни миллиграмма парфюмерии, не впитанной жадными губами Амира. Ванда была уверена, что выглядит ужасно, но страсть, которую она возбуждала в этом мужчине, свидетельствовала о противном

- он не просто "имел женщину" - он наслаждался именно ей, каждой клеточкой ее тела.

Амир не предполагал, какое место в его жизни занимала та давешняя история с "передачей" русской девушки своему господину. Недаром же все эти годы Амир носил в тайном отделении портмоне цветное фото, снятое хосейновским "поляроидом" на подмосковной даче: Ланка возлежит на ковре у камина в позе притаившейся, настороженной кошки. Теперь он достал его и протянул Ванде. Та недоуменно крутила снимок, тараща глаза и пытаясь сообразить, как попала к Амиру ее старая фотография, про обстоятельства появления которой она ничего не могла вспомнить. Ни камин, ни белая ткань с верблюдами, целомудренно наброшенная на ее обнаженное бедро ни о чем не говорили Ванде: эпизод начисто вылетел из памяти. Амир, насладившись недоумением Ванды, отобрал и спрятал фото.

- Это не ты. Это возлюбленная моей молодости. Я не знал, что возможно такое сходство. Во всем - абсолютно во всем. С неким суеверным страхом он задумался над своим открытием: во всех проявлениях страсти Ванда была абсолютной копией Ланки. Аллах вознаградил своего послушного раба за преданное служение господину, вернув ему ту, которая могла бы стать его женой.

К полудню следующего дня любовники спохватились - близился час возвращения в "Каштаны", а они еще не побывали в Каннах. Ванда погнала автомобиль к морю, не чувствуя ни страха, ни угрызений совести, ни сожалений о случившемся, ни опасений по поводу будущего. Это было тончайшее наслаждение полетом, частью которого стал тонкий профиль Амира, откинувшегося на кресло с опущенными, словно таящими сладкие грезы ресницами, его полуулыбка и горячая рука, путешествующая по ее бедру. Если и просить Всевышнего остановить мгновение, то, наверно, все-таки это, застрявшее на границе послевкусия и предвосхищения, соединившее "было", "есть" и "будет" в оглушающую своей мощью радость.

В Каннах они что-то купили - торопливо и неразборчиво, что-то прочитали на аншлагах, глянули на покидающих вечерний пляж разморенных солнцем людей и заспешили обратно. Мимоходом Ванда прихватила у загримированной Арлекином девушки какой-то буклет и быстро покатила обратно. Машина еле-еле ползла в гору - Ванда просто не могла отжимать газ

- увеличивая скорость, она сокращала жизнь своего счастья.

Было уже почти темно, когда "оппель" свернул на боковую дорожку, ведущую к покинутому утром отелю. Скорбно- молчаливый Амир благодарно и преданно посмотрел на свою спутницу. Портье встретил "супругов", как добрых знакомых и лично проводил их в номер, еще хранивший запах Вандиных духов.

И вот все повторилось заново. Они боялись смотреть на часы и лишь почерневшее окно тревожно сигналило о позднем времени. Освободившись от объятий не надолго затихшего любовника, Ванда набрала телефон клиники, рассеянно листая прихваченный у Арлекинихи альбомчик. Это оказалась программка молодежной труппы, устраивающей ночные представления комедии Мольера в стиле старинного балагана.

Подошедшей телефону секретарше Динстлера Ванда просила передать мужу, что везет господина Амира на ночные представления и что их следует ожидать не ранее, чем к завтрашнему ужину. Она продолжала еще что-то рассказывать в телефон про чрезвычайный интерес гостя к театральному искусству, в то время как губы Амира совершали медленные ритуально-значительное путешествие по ее покрывшемуся вдруг испариной телу.

...К ужину театралы едва успели. Впрочем, могли и вовсе не торопиться: чем-то озадаченный Вольфи, осунувшийся, усталый Йохим - вот и вся компания, которой предстояло взахлеб рассказывать о магазинах, выставках и необыкновенно веселом спектакле. К счастью, никто особенно и не слушал. Йохим, проглотив еду без аппетита и сославшись на головную боль, отправился спать. Вольфганг же, переводя настороженный взгляд с Амира на Ванду, доложил что Кристоффер отправлен до утра в гости к соседям по случаю дня рождения их младшей дочери, а Макс, переутомленный бурным днем, мирно смотрит в своей комнате телевизор. Что-то в голосе Натана насторожило Амира и он резко поднявшись из-за стола, взбежал наверх по лестнице. Через минуту послышался громкий голос через перила с площадки второго этажа:

- Здравствуйте, тетя Ванда! Они уложили меня в постель, говорят, что я перегрелся на солнце! Обняв мальчика за плечи, Амир осторожно, но настойчиво отправил его визжащую телеголосами комнату. Но и минутного взгляда на Максима Ванде оказалось достаточно, она поняла, что Пинмалион начал свою работу...