Игра теней

Ей стало интересно: разберется ли в своих претензиях друг к другу это «дружное» семейство сегодняшней ночью? Наверняка им тоже будет не до телевизора, не до «Голубого огонька». Устроившись поудобнее, Ирина Леонидовна закрыла глаза, пожелала себе спокойной ночи, приятных снов. Она делала это с тех самых пор, как от нее ушел отец Даши. Тогда ее стали одолевать ночные кошмары, и, кстати, эта же соседка, только выглядевшая в ту пору помоложе, посоветовала желать себе самой всего самого приятного на ночь.

— Только ты не для галочки, а с душой желай — и поможет! — убедительно говорила она.

И действительно помогло. Сначала ушли кошмары. Ничего не снилось: темнота и внезапное пробуждение утром, а потом снова вернулись обычные сны, после которых не нужно было вскакивать с бешено бьющимся сердцем. С тех пор это стало для Ирины Леонидовны чем-то вроде ритуала — она желала себе спокойной ночи каждый день, не исключая времени, когда Даша жила у нее. Дочка иногда замечала, как мамины губы шевелятся, — вероятно, привыкнув к одиночеству, она что-то произносила вслух.

— Ты с кем беседуешь? — однажды поинтересовалась Даша.

— С умным человеком, — стараясь не показать, что сконфузилась, ответила Ирина Леонидовна. — Ты не переживай. Со мной все в порядке.

— Ты молишься?

— Что-то вроде этого.

— И о чем просишь? — не унималась дочь.

— Об этом не говорят вслух.

— Чтобы не сглазить?

— Скорее — не спугнуть, — улыбнулась Ирина Леонидовна.

— Не знала, что ты стала суеверной.

— Возраст, доченька.

— Тебе рано говорить о нем. Ты у меня такая молодая и красивая, — в голосе Даши было столько любви, и это не могло не растрогать.

— Спасибо, милая. Спасибо, солнышко.

Вспомнив об этом прекрасном моменте, Ирина Леонидовна не могла удержать улыбку. Наверное, она странно выглядела: ладони под щекой, закрытые глаза и улыбка во весь рот. Но рядом не было никого, и Ирина Леонидовна могла позволить себе не сдерживать эмоций. Крепкий сон пришел быстро. То ли ритуал сыграл свою роль, то ли шампанское, то ли просто поздний час. Ирина Леонидовна вскоре спала, тихонько посапывая.

Сима не предполагала, что все сложится именно так. Она долго прислушивалась к себе, пытаясь понять, что происходит. Время шло, и с каждым прожитым днем все яснее становилось, что она на пороге больших перемен, перемен, о которых даже не помышляла. Сима вспоминала свою недолгую жизнь, думая о том, было ли в ней что-то такое, что хочется держать в памяти? Наверное, все-таки было: бабушка, их привязанность и взаимопонимание, Сашка Ивановский — долгое время остававшийся самым преданным товарищем. Впрочем, ничего такого, что обычно сопровождает юность. Никаких безумных поступков, ничего, что выходило бы за принятые и устоявшиеся в семье правила. Сима всегда была предсказуема. Она никогда не думала, что с ней может произойти что-нибудь подобное. Сима знала, что не способна на нерациональные, безрассудные поступки, и близкие предпочитали думать о ней именно так. Симу это даже обижало. Наверное, из-за того, что ей слишком часто напоминал об этом ее давний друг — Сашка Ивановский, — она решилась порвать с ним отношения.

Сашка. Сима осторожно пошевелилась в постели, стараясь не разбудить Олега. Сегодня выходной — Пырьев любил подольше поспать в этот день, и только после этого приниматься за дела, а их было немало и в воскресенье. Посмотрев на его четкий профиль, Сима вдруг поймала себя на мысли, что без очков он чем-то похож на Сашку: такой же нос с горбинкой, высокий лоб, слегка приподнятые брови, словно их владелец всегда чему-то удивлен. Может быть, поэтому он понравился ей с первого взгляда той полной событий зимой?

Нет, Сима отвернулась. Сашка был другой. И ей казалось, что она любила его, но ответного чувства вроде бы и не ждала. Она знала — Ивановский выше лирики. Он, как олицетворение самой высшей ступени развития, старался подтягивать до своего практически недосягаемого уровня Симу. И хотя она считалась очень неглупой девочкой, Сашка умел несколькими фразами показать, что ей еще расти и расти, и что он уж постарается помочь ей развиться. Комплекс всезнайки принимал у Ивановского угрожающие размеры, но никто никогда не пытался осадить его. Он умел завораживать, унижать, подавляя всякое сопротивление одним лишь взглядом, улыбкой.

Его влияние на Симу было очевидным. Она не была против, потому что врожденная тяга к совершенству была присуща и ей. Ее тянуло к вечно иронизирующему мальчишке, который был всего на полгода старше, а вел себя, как видавший виды взрослый мужчина. Она испытывала к нему двойственное чувство: к восхищению, первым росткам любви примешивалась некоторая напряженность, которую сопровождало общение с Ивановским. Однако их дружба, перешедшая в романтические отношения юности, все же не закончилась тем, чего ожидали от них родители. Сима пошла наперекор сложившемуся мнению о себе. Она растоптала стереотип рассудочности и ответственности, влюбившись в Олега и незамедлительно сделав выбор в его пользу. Многолетние отношения с Сашкой потеряли свою значимость. Сима сама от себя не ожидала такой решительности. Кажется, только с Пырьевым она почувствовала себя уютно, спокойно. С ним можно было оставаться собой, не напрягаться, не ожидать постоянно подвохов, проверок, как это было с Ивановским. Один принимал ее такой, какой она была на самом деле, другой пытался переделать под себя, сломить ее дух. Раньше ей не с чем было сравнивать: Сашка был рядом всегда. Она старалась соответствовать его требованиям, возрастающим с каждым годом, считая его желание видеть в ней интересного собеседника, интеллектуалку вполне естественным. Он, как учитель, подтягивал ученицу до своего высокого уровня. Лучший ученик в классе, он хотел гордиться и успехами Симы.

В их отношениях практически не было чувственности, о которой все чаще мечтала Сима. Она хотела целоваться, а Сашка рассказывал ей о планетах, об их постоянном движении, об эволюции, конце света. Темы его рассказов были неисчерпаемы. Он следил за выражением ее лица, даже целуя, и каждый раз иронично посмеивался, заметив мелькнувшую на нем рассеянность. В какой-то момент Симе показалось, что они надоели друг другу, только боятся в этом признаться. И все потому, что за все это время рядом не оказалось никого, кто мог бы предложить что-то иное.