Бабочка

Сложи ее вот так, — показывала ей медсестра в консультации. — Держи диафрагму между двумя пальцами и сожми ободок вот так. Это для того, чтобы вставить ее. Во влагалище она сама раскроется и плотно перекроет вход в шейку.

В кабинете врача все казалось так легко, а сейчас у Энн дрожали руки, и она намазала слишком много крема, да еще эта проклятая штука никак не поддавалась.

Наконец ей удалось сжать ее, но как раз в тот момент, когда она собиралась вставить ее, диафрагма выскользнула из пальцев, пролетела через всю комнату, ударилась о стену и сползла по стене за шкаф.

Энн в ужасе смотрела на стену.

— Энн? — послышался голос Стива из-за двери. — С тобой все в порядке?

— Иду!

Торопливо поправив юбку, она подошла к двери и открыла ее.

Он был абсолютно голый.

— М-м-м, — пробормотала Энн.

Стив взял ее за руку и повел в комнату, где Донован пел что-то приятное. Сердце Энн колотилось. Она никогда в жизни не видела пенис. Конечно, в наши дни его можно увидеть даже на плакатах, но в реальной жизни последний раз она испытывала что-то вроде близости четырнадцать лет назад, когда она еще училась в школе, и они обнимались с каким-то мальчиком и тискались темноте.

Стив потянул ее вниз на огромные диванные подушки и стал целовать.

Энн тоже старалась войти в роль. Она делала все, что обычно делают, когда занимаются любовью, старалась как-то возбудить себя (потому что он этого совершенно не делал), но все, о чем она могла думать, была диафрагма за комодом и то, как незащищена она сейчас. Может быть, ей надо остановить его, подумала Энн как раз в тот момент, когда его рука полезла ей между ног.

Но она зашла уже слишком далеко, и ей так не хотелось больше быть посмешищем, сейчас, когда, казалось, больше не осталось уже девственниц.

— Подожди, — сказала она, почти не дыша, почувствовав, как он пытается войти в нее. Она не была готова. Ее блузка все еще была не рассегнута. Он ни разу даже не попытался коснуться ее груди, что ей было необходимо.

Стив был сверху ее, его глаза закрыты, и он пытался войти в нее с такой настойчивостью, что это встревожило Энн.

Она протянула вниз руку, чтобы помешать ему. Но он неправильно понял ее, пробормотав:

— Оу, бэйби! — и кончил прямо ей в руку.

Дом Мэгги Керн был расположен в новом районе, где молодые семьи все еще оформляли лужайки перед домами и где заборы еще не превратили соседей в чужих людей.

В газетной вырезке четко указывался адрес этой женщины, и Беверли нашла дом без труда. Она позвонила и услышала плач ребенка.

Когда дверь открылась, Беверли увидела перед собой очень симпатичное личико, обрамленное кудрявыми рыже-золотистыми волосами. Но зеленые глаза были очень печальными и опухшими от слез. Мэгги Керн держала на руках ребенка.

— Миссис Керн?

— Да.

— Меня зовут Беверли Хайленд. Могла бы я поговорить с вами несколько минут?

— Извините, но что бы вы ни продавали, меня это не интересует.

— Я ничего не продаю, миссис Керн, — мягко сказала Беверли. — Я прочитала о том, что случилось, в газете.

Что-то промелькнуло в глубине зеленых глаз Мэгги.

— Я не разговариваю больше с репортерами, — сказала она и стала закрывать дверь.

— Пожалуйста, — сказала Беверли. — Я не репортер. Дело в том, что я знала Дэнни Маккея еще много лет тому назад. Я понимаю, что вы сейчас переживаете.

Комната, куда Мэгги пригласила Беверли, была чистой и аккуратной, а мебель, казалось, еще пахла складом. Мэгги и ее муж Джо, как узнала Беверли, переехали сюда из Сан-Диего только четыре мысяца назад. Это был дом их мечты.

Мэгги приготовила кофе и принесла свежий ореховый пирог. Малыш был усажен на диван, для безопасности мать обложила его со всех сторон подушками, и Беверли не могла отвести от ребенка глаз.

Мэгги абсолютно спокойно разговаривала о случившемся. Как показалось Беверли, она даже хотела об этом говорить.

— У Джо было не все в порядке с сердцем. Мы из-за этого и уехали из Сан-Диего. Его доктор сказал, что он не может жить в таком быстром и напряженном ритме, что нам надо переехать куда-нибудь, где более спокойная жизнь. Джо был старше меня. Ему сорок два, а мне двадцать шесть. — Она взяла на руки малыша и прижала его к груди.

Она стала рассказывать о случившемся то, что Беверли уже знала из газеты. Как Джо ходил от специалиста к специалисту, но никто ничего утешительного ему не говорил. А затем, два месяца назад, Дэнни Маккей приехал в Викторвиль. Знаменитый Дэнни Маккей, который недавно вернулся из Вьетнама, где читал проповеди деморализованным войскам.

— Он поставил свой шатер за городом, — продолжала Мэгги. — Все пошли в основном из любопытства. Я никогда раньше не присутствовала на подобных сеансах. Джо и я — христиане. Мы ходим в церковь каждое воскресенье. А это было что-то новое. И, кроме того, мы слышали, что были случаи, когда Дэнни Маккей вылечивал людей.

Беверли тоже было это известно из газетных вырезок. Это были сообщения из различных газет, выходящих на Юге: Дэнни Маккей, изгоняющий демонов из истеричной женщины, заставляющий парализованного ребенка снова ходить. Он даже имел наглость утверждать, что вернул одного человека к жизни из мертвых.

И люди верили этому.

— Джо и я пошли на этот сеанс. Я из любопытства, а Джо… — Мэгги вздохнула, и у нее на глазах снова появились слезы. — Я знаю, что в глубине души он надеялся, что Дэнни сможет вылечить его. Мы слышали о его чудесах.

Беверли знала, что было потом. Это одно из типичных религиозных сборищ Дэнни Маккея, доводящих людей до неистовства и безумия, и Джо Керн в момент какого-то экстаза вскочил и побежал на сцену, умоляя Дэнни вылечить его. Как потом рассказывали свидетели, это была очень драматичная сцена, когда Дэнни наложил на Джо свои руки, и тот упал в обморок. Но свидетели не сказали полиции и репортерам, что Дэнни велел Джо выбросить его сердечные лекарства. Нет, никто не слышал, чтобы преподобный Дэнни сказал такое.

Но Джо Керн слышал, как Дэнни сказал это, и выбросил свои лекарства. Ведь преподобный Дэнни сказал, что они ему больше не нужны и что продолжать принимать их — значит не верить в силу Бога. Через неделю Джо Керн умер от обширного инфаркта.

Мэгги чуть не сошла с ума от горя. Она ходила в полицию и в редакции разных газет, обвиняя Дэнни Маккея, который все еще находился в городе, в убийстве. Но у Дэнни были хорошие связи, и поэтому никакого расследования не проводилось, а Мэгги Керн была уволена с работы.

— Я знаю, что это Дэнни Маккей сказал им избавиться от меня. Сначала он убил моего мужа, а теперь пытается убить меня!

Беверли достала носовой платок из своей сумочки и вложила его в руку Мэгги. Несколько минут молодая вдова плакала, но затем взяла себя в руки.

— Я очень хорошо выполняю свою работу, мисс Хайленд. Я — секретарь-делопроизводитель, печатаю девяносто слов в минуту и стенографирую сто двадцать. Я зарабатывала хорошие деньги в Сан-Диего, прилично получала и здесь, работая в брокерской конторе. Не было никаких причин увольнять меня.

Она смотрела на Беверли с гневом и болью в глазах.

— Мисс Хайленд, я считаю себя хорошей христианкой, но я хочу, чтобы этого негодяя Маккея повесили!

Затем она взглянула на личико своего спящего ребенка и, казалось, погрузилась куда-то в себя.

— Что я теперь буду делать? — прошептала она. — Джо проработал здесь только два месяца, ему не положены никакие пособия. Наши последние сбережения ушли на его похороны.

— Миссис Керн, — сказала Беверли мягко, — я очень хорошо понимаю, что вы сейчас переживаете.

— Почему все боготворят этого человека? — тихо спросила Мэгги, вытирая слезы со щек. — Почему они не видят его таким, какой он есть на самом деле? — Ее зеленые глаза опять смотрели на Беверли, на этот раз в них были вызов и решимость. — Это было ужасно, все эти бедные люди в этом шатре, кладущие деньги на его подносы, бедные отчаявшиеся люди, калеки и больные, в надежде дающие ему деньги! Неужели я одна понимаю, что за чудовище Дэнни Маккей?!