Дом: основной инстинкт?

— Читай про себя, как мама.

Мы начали читать книги, которые я помню с детства. Читая вместе с Ребеккой, я возвращаюсь в те счастливые, беззаботные минуты, которые уже успела забыть. Особенно меня радует то, что теперь во время наших вечерних чтений мне не нужно бояться, что засну от усталости на середине страницы.

Однако в моей жизни не хватает… как бы это поточнее определить… блеска. Блеск исчез. Каждое утро я сопротивляюсь искушению натянуть старые джинсы, растянутый джемпер и старые кроссовки. В конце концов, весь день я проведу дома, играя с Томом, убираясь и выгуливая собак. Нет смысла наряжаться. Теперь я встречаю только водителя грузовичка, развозящего рыбу (только по четвергам), и, если мне очень повезет, почтальона. Я уже испытываю трудности с поддержанием обычного разговора. Время от времени я звоню Джилл, чтобы убедиться, что я еще не разучилась говорить. Когда все время проводишь в обществе двоих детей (полтора года и почти семь) и двух собак, которых нельзя назвать оживленными собеседниками, то волей-неволей начинаешь терять навыки общения с людьми. Я начинаю понимать, почему моя мать так много разговаривает с незнакомыми людьми в магазинах и постоянно приглашает знакомых на утренние кофепития и партии в бридж. Она делает это для того, чтобы убедиться, что еще не потеряла способность говорить полными предложениями. Если я чем-нибудь не займусь, то очень скоро мои разговоры сведутся к выкрикам: «Немедленно положи на место!», «Перестань!», «Выплюнь!» и «Тихо!». Может быть, это и есть истинная цель проведения утренних встреч за кофе? Развитие словарного запаса домохозяек.

Пятница, 18 декабря

Дребезжащее пианино на сцене играет рождественский хорал, я покачиваю Тома на колене, а он тянет свои ручки к безупречной прическе женщины, которая сидит перед нами. Я положила программку на пустое место рядом с собой — для Майка. Вчера вечером он сказал, что обязательно придет на сегодняшний школьный концерт. Ребекка заставила его поклясться: «Поклянись жизнью!» Майка еще нет, и мне приходится отражать попытки чьих-то очень полных бабушек (почему они всегда ходят в кашемировых свитерах?) занять его место и выслушивать их возмущения, так как занимать места на детском празднике, по их мнению, совершенно неприлично. Майк появился в дверях зала как раз тогда, когда ангелы выпорхнули на сцену. Я обернулась — светлые волосы, темное пальто, красивый, мой и не совсем мой — и помахала ему. Он осторожно прошел мимо целого ряда затянутых юбками коленей и облегченно сел на стул рядом со мной.

— Извини, — прошептал он.

— Все в порядке, — тоже шепотом ответила я.

Том немедленно переполз на колени к отцу. Ребекка, которая до этого беспокойно вертелась, пытаясь разглядеть нас в темном зале, радостно замахала со сцены. Прежде чем я беззвучно, одними губами, сказала ей: «Прекрати!» — она успела задеть ангела, стоявшего слева. Майк тихо фыркнул и закрыл ладонями лицо, его плечи сотрясались от сдерживаемого смеха. К тому моменту, когда мальчик, игравший самого маленького ослика, описался и был выдворен со сцены суровой миссис Льюис, у Майка началась истерика. Я сидела, крепко сжав губы и молила Бога, чтобы спектакль поскорее закончился — мне тоже хотелось посмеяться. Все остальные родители ахали и вздыхали с умилением, шепча друг другу: «Ну разве они не восхитительны?!», а мы с Майком могли лишь тихо фыркать, пытаясь сдержать хохот. Наконец все участники пьесы собрались вместе и запели песню (Мария уронила младенца вниз головой, Иосиф, пытаясь поднять его, уронил еще раз и только после этого водворил обратно в ясли). Ребекка стояла, скрестив руки на груди, ее лицо светилось от радости. Том, в своем желтом комбинезончике похожий на пушистого утенка, заснул у меня на руках. Майк нежно взял меня за руку. Я повернулась к нему.

— Я тебя люблю, — сказал он так тихо, что услышать его могла только я одна.

Суббота, 19 декабря

Вчера, когда мы наконец вышли из школы, Ребекка крепко схватила нас за руки и шла, довольная собой и готовая принимать поздравления.

— Мам, ты видела Марка? Он описался. У него даже ботинки были мокрые, — она повернулась к Майку. — Папа, я здорово играла?

— Здорово! Ты была самым лучшим пастухом.

— Я была ангелом, — Ребекка сердито на него посмотрела.

— Тогда почему у тебя на плечах лежала дохлая овца?

— Это КРЫЛЬЯ, — одновременно ответили мы с ней.

— Ладно, — сказал Майк. — Давайте пойдем куда-нибудь и выпьем чаю.

Так мы и сделали. Почти как настоящая семья.

После чая мы пошли к нашим машинам. Я все еще езжу на машине компании, но я должна вернуть ее на следующей неделе, или они решат, что я ее похитила.

— В эти выходные я работаю, — сказал он, когда мы подошли к стоянке. — Можно я приду домой завтра вечером?

Я была готова проклясть себя за то, что назначила на вечер встречу с Джилл. Я не могу отказаться.

— Извини, завтра вечером меня не будет дома.

Майк выглядел подавленно.

— Вечером во вторник наша компания устраивает вечеринку. Ты бы не хотела пойти?

— Да, — быстро ответила я.

— Тогда я возьму два пригласительных, для нас с тобой. Говорят, они заказали столики в каком-то новом ресторане. Думаю, будет здорово, — он говорил, пытаясь придать своему голосу одновременно заботу и безразличие.

«Замечательно! Все должно быть замечательно!» — думала я.

Все время, пока мы сидели с Джилл в одном из кафе в Оксфорде (паста с пармезаном, шоколадный торт, две бутылки Sauvignon), я пыталась разобраться в своих чувствах. Майк делает именно то, что нужно, но могу ли я доверять ему?

— Ты собираешься принять его обратно?

— Хочу, — пришлось мне признаться. — Но я не могу вот так просто взять и притвориться, что все прекрасно.

— Этот гад должен испить всю чашу наказания до дна? — спросила Джилл.

— Но что мне от него потребовать? Он поклялся, что между ним и Кейт все кончено, что он больше никогда, никогда в жизни, не совершит ничего подобного. Теперь он стал идеальным отцом, каждую свободную минуту проводит с детьми. Он потрясающе красив, и одна половина меня безумно хочет, чтобы он вернулся. Но другая половина мечтает, чтобы он горел в аду.

— Может, тебе стоит отказаться «выполнять супружеские обязанности»?

— Отказ от выполнения супружеских обязанностей — это чуть ли не главная причина всего этого кошмара. Кроме того, я сейчас полностью в его власти — у меня нет денег.

— Ты всегда можешь вернуться на работу.

— Я не хочу, — сказав это, я поняла, что я действительно не хочу. Мысль о том, что каждый день в девять утра я обязана появляться в офисе, приводит меня в ужас. Я не могу отдать Тома в чужие руки ни на секунду.

— Вопрос в том… — Джилл медленно накручивала макароны на вилку. — Вопрос в том, как ты собираешься одновременно воспитывать своих детей так, как ты этого хочешь, и продолжать играть важную роль в ваших с Майком отношениях?

— Этот же вопрос пришлось решать и нашим матерям. Моя, например, до потери сознания боялась принимать хоть какое-то решение в одиночку. Отец ее подавлял. Я не понимаю, — от волнения я заговорила быстрее, — почему к нам не относятся с уважением за то, что мы решили не ходить на работу, а остались дома, с детьми. Только подумай, как это хорошо влияет на детей! Как минимум половина всех детей, которых в четырехмесячном возрасте отдали в детский сад, которые все свое детство видели родителей лишь мельком, вырастает в психически неуравновешенных взрослых. Вполне возможно, что мы сейчас растим поколение психопатов.

— Многое зависит от родителей, — сказала Джилл. — Я знаю много семей, где детям было бы лучше, если бы они реже видели своих родителей. Вспомни Мартина.

— Ты права. — Я отпила вина из бокала. — Но я не понимаю, почему я должна превращаться в свою мать только потому, что я больше нигде не работаю.