Непутевая

Покончив таким образом с защитой наших владений, мы сели отдыхать.

— Эдди, — неуверенно сказала я. — Все-таки это их охотничьи угодья. Уже несколько поколений владеют ими. И потом, мне казалось, ты против частной собственности. По-моему, ты всегда ратовала за то, чтобы делиться богатством с другими. Или я не права?

Она явно не ожидала такого нападения, но быстро ответила:

— Коллективное хозяйство эффективно, если его члены — высокосознательные люди. Большинство горожан нуждается в воспитании. Их дикость нужно сдерживать. Они не виноваты, что выросли в обреченном коррумпированном обществе. Откуда им знать, что существует другая жизнь?

— «Высокосознательные»? То есть те, кто согласен с тобой? — Я сама поразилась собственной смелости. Но я провела слишком много времени с Клемом, чтобы иметь право рассуждать об уровне развития самых разных социальных слоев.

— «Высокосознательные» в смысле «революционные», — подчеркнула Эдди. — Эти дерьмовые мужланы — насильники, убийцы и террористы — стоят на самом низком уровне. Ниже падать некуда.

За день мы развесили восемьдесят три предупреждения. «Ну, теперь порядок», — говорила Эдди. Увы! Она жестоко ошиблась!

На следующей неделе мы с ней отправились в лес искать своих телок. Под ногами шуршали разноцветные листья. Мы нашли всех, кроме Минни. Она как сквозь землю провалилась. Я забыла, что ее нужно было осеменить, и она давно не доилась, лишив нас молока. В литературе о планировании семьи об этом аспекте секса не было сказано ничего. Мы долго искали ее, удивляясь, что она не приходит, заслышав, как обычно, наши голоса.

— О Боже! — ахнула Эдди.

Я с ужасом увидела на одном из наших столбов окровавленную коричневую шкуру. Наверху торчала прибитая голова Минни с открытыми глазами, а рядом, на ковре из багряных листьев, валялись коровьи ноги, длинные, как веревки, кишки и белое жирное вымя.

— Эти сволочи убили Минни! — завопила Эдди. Меня затошнило, я отвернулась от окровавленной массы и увидела следы шин от мотоциклов.

Осторожно сняв шкуру с Минни, мы, плача, побрели домой.

На следующей неделе открывалась охота на оленей. Мы сидели у окна, выходящего на пруд, и лакомились соевыми крокетами. Солнце почти село. Мы увидели, как из леса выскочили олень и две оленихи, постояли неподвижно, прислушиваясь и принюхиваясь, и величественно подошли к пруду. Они опустили головы, стали пить, и в этот момент раздались выстрелы. Красавец-олень судорожно взмахнул рогами и низко склонил голову. Оленихи испуганно отскочили, на мгновение остановились и скрылись в лесу. Олень упал в мелководье и замер.

Мы вскочили и ринулись к двери.

— Сволочи и убийцы! — кричала Эдди.

Когда мы добежали до умирающего оленя, вода вокруг уже окрасилась в темно-коричневый цвет. Бедняга услышал нас, фыркнул, слабо вскинул умную голову с девятью ответвлениями на рогах — воистину, охотничий трофей! — и, лишившись в этом протестующем жесте последних сил, замер.

— Черт бы вас побрал! — кричали мы в темнеющий лес, глотая слезы.

Мы взяли его за ноги, вытащили, кряхтя, из воды и из последних сил потянули на полянку. В белой мускулистой груди виднелась аккуратная дырочка. Мы не знали, что делать. С одной стороны, слишком большое расточительство закопать в землю столько белка; с другой стороны, разве сможем мы его есть? И будь мы прокляты, если позволим забрать тело паршивым охотникам!

Стемнело. Только в нашей кухне на вершине холма ярко горел свет. Мы оставили оленя там, где лежал. Утром он исчез.

Начались снегопады, и однажды посреди ночи нас разбудил оглушительный рев. Мы с Эдди тихо лежали под служившим нам одеялом спальным мешком и со страхом слушали, как дикий рев приближается к нашему флигелю. В конце концов любопытство одержало верх: мы встали и на цыпочках подошли к окну. По свежему снегу к нам направлялось несколько снегоходов с включенными фарами.

Эдди выругалась и выскочила из спальни. У двери уже стояла Этель в неизменных резиновых сапогах и фланелевой ночной рубашке. Она держала топор и с самым безмятежным видом постукивала большим пальцем по его лезвию. Лаверны и Моны не было видно. Мы с Эдди надели сапоги и парки и выскочили на крыльцо.

Мимо нас, обдав выхлопными газами, промчались шесть «Сноу Кэт» и описали вокруг флигеля большую дугу — как мародерствующие индейцы вокруг железнодорожного вагона. За рулем каждой машины в неприличной позе стояли фигуры в ватных лыжных костюмах, резиновых сапогах и в огромных шлемах с забралом, как у средневековых рыцарей. Я не сомневалась, что разглядела под забралами Айру и его друга Рони.

— Убирайтесь, кретины! Или я вызову копов! — закричала Эдди, но в реве машин ее никто не услышал.

В Старкс-Боге не было копов, но выражение ее лица скомпенсировало их отсутствие, потому что, сделав еще один круг, снегоходы один за другим повернули к пруду. На лужайке они остановились, потом сделали несколько сложных фигур, бешено мелькая фарами, и наконец исчезли за холмом по направлению к городу.

Утром Эдди повела нас на лужайку. Мы очистили от неглубокого снега маленький клочок земли и выкопали, работая по очереди лопатами, приличную яму: пять футов глубиной и шесть диаметром. Эдди принесла из сарая дюжину палок с острыми концами, похожими на багры, которыми Клойды заготавливали табак. Я догадалась, что мы собираемся делать — ловушку на манер вьетконговских партизан, — и возмутилась.

— Эдди! Мы ведь хотели только напугать их, а не убивать!

— Кто против? — спросила Эдди, оглянувшись в поисках поддержки. Лаверна пожала плечами. Мона весело сказала: «Я готова не только напугать их!», а Этель согласно кивнула головой.

— Я в этом участвовать не буду! — заявила я и отправилась к флигелю. Я подозревала, что среди тех рыцарей будут Айра и Рони, и не хотела видеть, как они свалятся мертвыми на нашем лугу. Одно дело, когда жертвой, налетевшей на острые палки, станут безликие абстрактные люди, и совсем другое — мои знакомые. Я смотрела из-за радужной занавески, как Эдди, Мона, Этель и Лаверна положили на палки сосновые ветки и засыпали снегом. Ловушку и днем трудно было разглядеть, а в темноте, не ожидая подвоха, и подавно.

Всю неделю шел снег, а потом в середине ночи нас снова разбудили своим ревом проклятые снегоходы. Мы прильнули к окну: сделав несколько кругов вокруг флигеля, они помчались вниз по лугу, но каждый раз, подъезжая к ловушке, сворачивали в сторону. Все, кроме меня, разочарованно вздыхали. Они сделали большой круг и снова помчались к ловушке. Первая машина, вторая, третья… Но водителю четвертой не повезло. Он зигзагами спускался по лугу, наклоняясь, как лыжник-профессионал, на все лады, — как когда-то Клем на своем «харлее». Неожиданно земля под ним провалилась, водитель отлетел в сторону, и из ямы вырвался сноп огня. Эдди восторженно вскрикнула. Мона ахнула. Мы оцепенело смотрели, как ревущее пламя швыряло снег во все стороны. Водитель покатился по склону.

— Ну что? — дрожа от ужаса, спросила я нашего фельдмаршала.

— Нужно «помочь», — ненормально улыбаясь, ответила Эдди.

Мы набросили парки, надели лыжные ботинки и поехали к яме. Огонь догорал. Все снегоходы сгрудились в кучу. Водители стояли, глядя на сгоревшую машину, и качали головами. К счастью, огонь уничтожил все палки и ветки, и из ямы торчал только обуглившийся каркас «Сноу Кэт».

— Ради Бога, что случилось? — спросила Эдди.

— Не знаю, — промямлил кто-то. — Он, похоже, не заметил эту чертову яму.

— Мы можем чем-нибудь помочь? — поинтересовалась Мона.

— По-моему, ему уже никто не поможет, — сурово сказал другой водитель.

Мы с Эдди съехали к подножию холма. Несчастная жертва — Рони — лежал без шлема в снегу. Рядом на корточках сидел Айра. Забрало было поднято, и я увидела разрумянившиеся высокие скулы и трепещущие ноздри. Мы слегка улыбнулись друг другу.

— Я-то в порядке, — прорычал Рони, — но вот вы… Не знаю, как вы расплатитесь за мою машину. — Я тут же представила, что нас разоблачили, и была готова раскаяться, но Эдди опередила меня: