Возможная Жизнь (СИ)

-Слим сказал, что вы познакомились в больнице. У Оуэна там лежала бабушка, а с тобой произошел несчастный случай. Это так? – от его упоминания, у меня внутри все скрутило в тугой узел. Руки сжимали обивку мебели, но это не помогало. Боль от потери любимого человека и страшные картины жестокости, которую совершили над юным созданием, беспощадно терзали мою душу и разум.

-Можно сказать.

-«Можно сказать» не ответ. Что тогда произошло с тобой? – время моего выхода настало. Решительно поднявшись, я обошел разделяющую нас преграду и предстал перед ними.

-Она не ответит тебе – я смотрел только на Габи. Она едва заметно улыбнулась мне, и я кивнул в ответ. – Можешь идти, детка.

-Что? Ты не поступишь так со мной!

-Поступит. Или ты хочешь спровоцировать ее приступ? – теперь это и для него стало рычагом давления. Вернон сразу поник и успокоился, а Габи тем временем поднималась на второй этаж.

-И что, это всегда будет стоять между нами? Я когда-нибудь смогу поговорить с ней обо всем, не боясь последствий?

У кого ты спрашиваешь, мальчик? – мысленно обратился я.

-Я знаю ее, как никто. Все, что ты хочешь знать, можешь спрашивать у меня. Но без выпивки нам не обойтись. Пойдем – пройдя вместе к барной стойке, предложил присесть ему, а сам в это время доставал стаканы.

-Виски?

-Наливай – положив руки на столешницу, он опустил на них голову.

-Выглядишь не лучшим образом – поставив перед ним янтарную жидкость со льдом, сел напротив и сделал глоток из своего стакана.

-Чувствую себя так же. Тебе-то ей не пришлось врать, кто она такая и чьей дочерью является – Вернон опрокинул в себя алкоголь, и проглотил его. Немного поморщившись, протянул руку за новой порцией.

-Было время, когда я тоже заблуждался – налив ему, отставил бутылку в сторону.

-Ты? Не может быть – его сарказм распознал бы даже ребенок.

-Никогда не знаешь, кто прячется за овечьей шкурой – шумно опустив граненый стакан на стол, одним пальцем указал на меня.

-Вот за это ты и не нравишься мне. Слишком много умничаешь – я постарался скрыть улыбку, делая вид, что запершило в горле.

-Расскажи мне о ней. Как именно вы познакомились? Что произошло тогда с … – я понял его заминку. Он хотел сказать Крис. – С Габриэллой?

-Зови ее Габи. Так проще – мне нужна была минутка, чтобы понять, с чего именно начать. Ее я заполнил тем, что медленно допил свою порцию виски, наблюдая, как кубики льда понемногу растворяются в тепле напитка.

-Ей было тринадцать лет, когда ее всю разбитую и израненную привезли в больницу, где лежала моя бабушка, которая так и не пришла в себя после обширного инсульта. Уже не могу припомнить, зачем именно я спустился к ресепшн, но именно тогда я впервые увидел Габи. Того, что сделали с ней, мне никогда не забыть. Я даже не уверен, что видел перед собой человека. Скорее кусок отбивной, из которой продолжала литься кровь.

-Ты сказал, что это сделали с ней?

-Двадцать третьего сентября две тысячи первого года в резиденции Андроуса проходил закрытый прием в честь дня ее рождения. Но это конечно был лишь красивый фасад, за которым скрывалась истинная причина сбора всех тех людей.

-О каких людях ты говоришь?

-Крупные бизнесмены и политики. Элита, входящая в круг избранных. В общем, все те, кто попались на крючок Адама и ему подобных, а затем стали их марионетками.

-Я не понимаю… – тяжело выдохнув, сцепил пальцы рук перед собой в замок.

Разумеется, он не понимал. Весь мир считал Адама Андроуса крупной рыбой, ускользающей всякий раз от опасности. Он находился на выстроенном собственными руками олимпе больше пятнадцати лет, и ни что не могло скинуть его оттуда.

Его ненавидели и опасались. Ему завидовали и желали смерти. Но увидеть реальность, которую он прятал за блеском денег и роскоши, люди были не в силах. Только Лафара продолжали связывать с группировкой Черной розы. Не Адама.

Спустившись с высоко стула, я обошел столешницу, и, встав за спиной Вернона, склонился к его уху и стал нашептывать:

-Я говорю о том, что Андроус самый опасный из хищников, водящихся в водоеме денег и власти. За ним тянется шлейф из трупов и крови. Он не знает ни пощады, ни жалости. Даже к маленьким девочкам – я видел, как на его висках и шее выступили вены.

-Что он сделал с ней?

-Ничего. Только скрыл тот факт, что ее изнасиловали, а потом избили до полусмерти. Ему не нужно было расследование. Достаточно заткнуть рты всем в больнице своими деньгами и именем.

-Изнасиловали? – стакан, который был в его руках, падает на пол. В комнате раздается звук разбивающегося стекла, а затем Вернон встречается со мной взглядом. И я узнаю в его глазах прежнего себя. Только его рана не будет столь же глубока, как моя. Потому что его не было там. Как не было и тогда, когда я, ломая себя, завоевывал доверие девушки, которая, казалось, бросала вызов целому миру. Девушки, утопающей ежедневно в собственном саморазрушении.

Он не видел настоящего ада и поэтому никогда не узнает, насколько глубокие шрамы способна оставлять Габриэлла.

-Ты прекрасно слышал меня – я хотел было сходить за совком и щеткой, но услышал, как зашумели осколки под его ногами. Вернон схватил меня, останавливая.

-Так вот что ты имел в виду, говоря, что она знает о насилии.

-Я не только это имел в виду – выдернул руку из его захвата. – С ней случались вещи и похуже.

-Ты все мне расскажешь!

-Это сделаю я – думаю, мы оба вздрогнули от неожиданности, когда услышали ее голос.

-Габи?

-Мне надоело прятаться за твоей спиной, Лео. Я смогу это вынести – присаживаясь напротив стоящих нас с Вером, она складывает руки под грудью и начинает рассказ о своей настоящей жизни.

-С чего обычно начинаются истории? С момента, когда незадолго до рокового события, все было прекрасно? Или же с главной героини? Но это все будет неверным. Даже анализируя свое прошлое много лет подряд, я не нахожу нужных ответов – в доме наступила тишина. Двое мужчине не сводили взглядов с девушки, а та самая девушка, казалось, ушла в глубины собственной памяти. – Грейс Девон всегда была скупа на чувства. Она словно состояла из железа и льда. Суровая, чопорная, несгибаемая. Такой видели ее окружающие. Но не я. Для меня она была глубоко несчастной женщиной, загнанной в угол собственными амбициями и честолюбием. И, разумеется, что такая личность захочет видеть в дочери собственный идеал. Но Эвелин была другой. В ней бурлила жизнь, горела страсть. В пятнадцать, у нее были мечты… Но они разрушались, как песчаный замок при встрече с морской водой. И после уже ничего не было, как прежде.

-Ты говоришь о своем удочерении? – как всегда, натура этого мальчика не позволила ему немного подождать.

-Терпение – благодетель, слышал? – вмешался я.

-А может быть так и лучше? У нас все равно мало времени – Габи напоминала мне о встречи с Эвелин. Но это было лишним.

-Она говорила о своем рождении – взяв свой практически не тронутый стакан с виски, за один глоток проглотил пламенную жидкость.

-Но как рождение ребенка в чужой семье могло повлиять на чьи-то мечты?

-Ты прав, не могло. Только если это был не твой собственный ребенок. Дочь, рожденная вне брака. Дочь, несовершеннолетней матери. Внучка, рождение которой бабушка приняла за позор знатного рода.

-Что?

-Эвелин Девон моя настоящая мать. И она скрыла это от мира, чтобы уберечь себя – я отвернулся, чтобы только не смотреть в безжизненный взгляд той, которая до сих пор верила во внушенные ей слова о том, что она является не более чем грязным пятном на громком имени!

-А что же твой отец? Неужели он позволил произойти всему этому?

-Он умер. Прострелил себе голову, вскоре после того, как Эвелин разрушила его свадьбу, придя на нее со мной новорожденной на руках. Не смог вынести всеобщего позора и отказа своей семьи от него.

-Господи!

-Затем шли долгие одиннадцать лет, за которые я не знала ничего, кроме постоянных занятий. Математика, история, чтение, языки, этикет, балет, игра на фортепиано. Я должна была быть идеальной. Совершенством, не имеющим изъянов. И держать меня нужно было в невероятной строгости и контроле, потому что с одним ребенком уже не получилось. Невинная ошибка, и ты могла не есть и не пить два дня. Провинность, и тебя ставят коленями на соль на несколько часов, или же бьют по ладоням и спине розгами. И во всем этом кошмаре ты находила единственную радость, которая тебе была позволена – рисование – она не плакала. Не было ни единой слезы. – Я не знала, что такое любовь, ласка, теплота. Но почему-то мне отчаянно хотелось дарить это. Моей матери не было до меня дела. Она приезжала несколько раз в год, на день или два, а потом быстро исчезала. Не прощаясь. А я старалась ради нее. Каждую минуту, я делала все, только лишь бы она не считала меня позором, как Грейс. И когда она приехала за мной, я поняла, что смогла доказать ей. Смогла заслужить ее любовь – я протянул ей раскрытую ладонь, чтобы Габи нашла поддержку во мне, и она приняла ее.