Экранные поцелуи

— Ты все это вернешь с лихвой, когда снова найдешь работу.

Кейзер с мрачным видом допил виски.

— Красивая сказочка. Может, ты скажешь, кто, к черту, захочет дать мне работу, после того как, студия «Магнум» вышвырнет меня на улицу?

— Знаешь, а ведь я не могу жить без тебя, — проговорил Боб.

Они с Рэчел сидели за воскресным ленчем в «Беверли-Уилшир». Праздновали окончательное завершение съемок.

— Знаю, — с мечтательно-отсутствующим видом произнесла Рэчел. — Но почему ты заговорил об этом именно сегодня?

— Неужели непонятно? Потому что завтра ты уезжаешь.

— И ты хочешь скрасить расставание?

Боб взял бокал, сделал большой глоток калифорнийского вина. С Рэчел иногда просто невозможно разговаривать.

— Вообще-то у меня не было таких намерений. Я имею в виду — расстаться. Не могу даже подумать об этом.

Она пристально смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Но ведь здесь я в любом случае не могу оставаться. Один этот ленч стоит, наверное, столько, сколько мне платят за неделю.

Чтобы подкрепить свои слова, она обвела рукой вокруг. Ресторан, как и отель в целом, не обманул ее ожиданий. Воскресенье в «Беверли-Уилшир» всегда считалось праздничным днем. Состоятельные люди с окраин Большого Лос-Анджелеса приезжали отведать здешних яств. Здесь предлагались всевозможные виды жареного мяса, любая рыба, птица — все с самыми разными овощами. К мясу, например, ресторан предлагал четырнадцать различных салатов. А десерты занимали отдельный стол.

— Я тебя понимаю, — ответил Боб. — Но совсем не обязательно оставаться здесь.

Она не сводила с него глаз.

— Ты собираешься снять для меня квартиру?

Он ухмыльнулся:

— Вообще-то да. Есть одна симпатичная квартирка, пентхаус в Вестерн-Тауэрс. Надеюсь, тебе подойдет. Единственная проблема — я там сейчас живу.

— А с каких пор это стало у нас проблемой?

— Ты хочешь сказать, что… не возражаешь?

Рэчел отодвинула тарелку, достала из сумочки сигарету. Обычно она курила, лишь когда нервничала.

— Ты предлагаешь мне пожить у тебя пару недель или хочешь, чтобы я переехала насовсем?

— Честно говоря, я и сам еще не знаю. Но мысль о разлуке для меня невыносима. Может быть, ты пока просто переедешь ко мне, а потом, если чувства мои не изменятся, останешься насовсем.

Рэчел глубоко затянулась.

— А как насчет меня и моих чувств? Или это не имеет значения?

— Что ты имеешь в виду?

— А вот что. У меня ведь в Лондоне тоже есть квартира. И есть своя жизнь. Ты сейчас предлагаешь отказаться от всего этого, до тех пор, пока ты разберешься в своих чувствах и примешь решение.

— Звучит довольно серьезно.

— А жизнь вообще серьезная штука. Человек может говорить одно, а думать совсем другое. А еще может обойти тебя сзади так, что и не заметишь.

— Ты сейчас говоришь о Ричарде Робертсе?

— О нем и ему подобных. Тех, что на один сезон.

Боб взял у нее из рук сигарету, загасил в пепельнице.

— Я не из тех, что на один сезон, и у нас тобой не просто интрижка. Для меня это нечто большее. Но ты ничего не говорила о своих чувствах.

Она смотрела на него не отрываясь.

— Я тебя люблю.

Он улыбнулся:

— Это все, что я хотел услышать. Значит, ты переедешь ко мне, Рэчел?

Она сжала его руку.

— Ты в самом деле этого хочешь?

— Да, — снова улыбнулся он. — Я ведь не привык к этим вашим тонкостям. Я старомодный ирландец и все говорю прямо, как есть.

Она судорожно вздохнула:

— Значит, я могу предложить свою лондонскую квартиру на продажу?

— Конечно. Я не потерплю, чтобы моя жена жила на два дома.

Она вскинула на него глаза:

— А кто говорит о женитьбе?

— Я говорю. Не забывай, я старомодный ирландский парень. Не сторонник этих новомодных штучек… сожительство без брака и прочее.

Рэчел подумала о спектакле на Бродвее, где ее ждут через два месяца. Вспомнила обещания Десмонда Френча… Найдется ли в ее жизни место для мужа?

— Это все так неожиданно, — произнесла она слабым голосом. — Ты не согласишься подождать со свадьбой? Пока я не привыкну к этой мысли?

— Конечно, радость моя. Я и не предполагал, что тебя это так напугает.

Она усмехнулась:

— Я тоже не предполагала.

Неожиданно ей вспомнилась предсказательница-китаянка с Бали: «Одна из вас — большая художница, создающая причудливые фантазии и покоряющая людей. Другая — обыкновенная женщина, и жизнь ее зависит от мужчин».

«Уходи прочь, мадам Чонг, — приказала ей Рэчел, — исчезни, ты мне не нужна». Но слова китаянки не выходили из головы. Весь вечер, пока Рэчел упаковывала вещи и готовилась к отъезду, предсказательница как будто шептала ей на ухо: «Художница должна сражаться за свое искусство, оно дает ей жизненную силу. Без него она погибнет».

Все в городе только о них и говорили. Рик Гамильтон и его жена Марси были первыми, кто пригласил их в гости. Вслед за ними все стали приглашать их наперебой. Очень скоро Рэчел обнаружила, что, несмотря на все свои пышность и блеск, Беверли-Хиллз представляет собой типично провинциальное общество. Все пригашали друга друга к себе в гости, будь то коттедж в Малибу, как у четы Гамильтонов, или обширные владения, как у Кейзеров. «Спагос», «Ма мэзон», «Ла серре» и другие фешенебельные рестораны служили местом деловых встреч заправил киноиндустрии. Если же людям хотелось просто побыть вместе, они делали это у себя дома.

Рэчел неожиданно открыла в себе кулинарные способности и перед зваными вечерами с удовольствием проводила целый день на кухне. Боб не мог этого понять.

— Большинство из тех, кто у нас бывает, — мои клиенты. Почему ты не позволяешь мне нанять повара?

Однако Рэчел оставалась непреклонна. Люди приходят в гости к ней в дом, значит, она должна их угощать. И Боб, невзирая на протесты, втайне радовался этому. Вначале его немного тревожило то, что Рэчел не сразу дала согласие на брак. Они об этом не говорили, однако этот вопрос как бы висел в воздухе: насколько Рэчел может быть преданна семье? До тех пор, пока она не обнаружила в себе страсть к кулинарии, пока не начала ездить на пляж вместе с Марси, разъезжать по побережью, знакомиться с калифорнийским артистическим обществом. Не будучи художником, Рэчел тем не менее, как всякая творческая натура, любила наблюдать, как другие артисты общаются с внешним миром.

Она начала увлекаться модными туалетами. Раньше желание себя приукрасить вполне удовлетворялось ежевечерними выходами на сцену. Каждый вечер она надевала театральный костюм и полностью преображалась. Теперь, когда в ее жизни не стало театра, не стало сцены, она находила другие способы преобразить себя. «Джорджио», «Армани», «Сен-Лоран» и другие магазины Родео-драйв оказались неисчерпаемым источником для этого, и она их регулярно посещала. Дважды, а то и трижды в неделю возвращалась домой с каким-нибудь необыкновенным платьем, или парой экстравагантных серебристых сандалет, или сумкой в стиле Луи Виттон, последним изделием Келвина Клайна. Она теперь знала имена самых модных модельеров и поняла, что в Голливуде можно надеть на себя все что угодно, но только не то, что было модным в прошлом сезоне.

Боба все это одновременно и забавляло, и настораживало.

— Ты становишься самой настоящей голливудской женой, — подкалывал он ее. — Еще немного, и ты заговоришь о прошлогодних бриллиантах.

— Ну, вообще-то меня больше интересуют драгоценности этого года.

Он купил три сапфира, под цвет ее глаз, и заказал обручальный перстень. Увидев его, Рэчел пришла в восторг.

— Я ведь тогда просто пошутила насчет драгоценностей.

— А вот я совсем не шутил по поводу своих серьезных намерений, поэтому надевай, пожалуйста, и привыкай носить.

Постепенно у них сложился некий стиль жизни — калифорнийский. По утрам Боб работал. Потом они садились в машину и ехали на пляж Хантингтон-бич, купались и занимались серфингом. Боб научился этому, когда только переехал на побережье. Увидев, что Рэчел его освоила, он и ей купил доску для серфинга. Они обнаружили, что оба умеют играть в триктрак, и иногда с удовольствием занимались этим по вечерам. В другие вечера ездили в гости к друзьям, смотрели телевизор, ходили в кино.