Мечтательница

— Не могу с уверенностью сказать. Мы с ним так и не успели обсудить причину его приезда. Кажется, он думал, что дом остался без присмотра.

— Наверное. Я сказала ему, что ты будешь во Франции.

— Ой, мама, не надо было ничего ему говорить. — Федра сняла куртку и повесила ее на вешалку. — Можно я приготовлю нам с тобой чай?

— Если хочешь. Я собиралась скоро лечь спать.

Эстер ужасно хотелось покурить, но приходилось пока терпеть, хотя она и не очень была по этому поводу расстроена.

— О да, прости. Ты, конечно, устала.

— Вовсе не устала! — Эстер приободрилась и расправила плечи, нечего считать ее старухой!

— Мама…

— Что?

— Ничего, если я останусь у тебя ночевать? Я понимаю, что это хлопотно для тебя, но я могу поспать в кресле…

Эстер вдруг прикрыла нос руками, собираясь чихнуть. Разве она может отказать дочери? Тем более та в таких, что называется, растрепанных чувствах.

— Конечно. Но почему бы тебе не устроиться удобно в своей кровати? Айан вполне воспитанный человек, он тебя не тронет.

Тут она чихнула, и при этом боль пронзила поясницу. Эстер схватилась обеими руками за спину.

— Будь здорова, — сказала Федра. — Мама, Айан беспокоит меня одним своим существованием. А кроме того, у него отвратительное настроение, потому что он застал в доме Питера Шарки.

— Может, это добрый знак? — спросила на всякий случай Эстер, которая не испытывала никакого оптимизма по поводу развития отношений между дочерью и бывшим воспитанником. Но ему же не понравилось, что Федра общается с Питером, так, может быть, есть надежда?

Федра отчаянно затрясла головой.

— Какой там добрый знак! Что ты, мама! Послушай, если ты все же не возражаешь, я выпью чаю.

— Конечно, дорогая. Я сама все сделаю.

И Эстер поспешила на кухню. Увидев, что Федра не спускает с нее глаз, она повернулась к ней спиной, чтобы та не заметила, насколько неуклюжими стали ее пальцы.

— Откуда звонил Айан? — спросила она дочь, когда они уселись за стол.

— Не знаю. Он ушел, как только я сказала ему, что Питер хочет на мне жениться.

— Дурак. Он же слишком хорошо тебя знает, чтобы подумать, будто ты выйдешь за этого Шарки.

— Да, действительно слишком хорошо… Ты не поверишь, мама, но Айан повалил Питера на пол, — сказала Федра и прикрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться.

Эстер уставилась на нее удивленно.

— Что он сделал? — перепросила она.

— Повалил Питера на пол в оранжерее.

Мать от волнения прижала ладони к вискам.

— Он дрался с Питером? Из-за тебя?

— Ну, в некотором роде да.

— Требэнианы, — пробормотала Эстер, — самые непостижимые, упрямые и эгоистичные существа на свете!

— Да, но не думаю, что они хотят быть такими.

— Знаешь, в чем их беда? Они имеют представление о том, что такое хорошо и что такое плохо, только в отношении других, но ничего не знают о себе самих. И время не властно их научить. — Эстер сидела хмурая, не мигая глядя в свою чашку. — Вот взять тебя, например. Скажу тебе, что у тебя больше шансов, чем было у меня…

— Что? Мама, о чем ты? — спросила Федра, поражаясь неожиданной откровенности матери.

— Ни о чем, а о ком, — поправила та дочку. — О Требэнианах.

— Да, но… О, я поняла… поняла. Ты имеешь в виду себя и… Чарльза?

Эстер вскинула на нее глаза. Как, Федра знает? Нет, не может быть…

— Что значит обо мне и Чарльзе? — неуверенным голосом спросила она и принялась рассматривать свои руки.

Федра некоторое время колебалась, потом решилась:

— Мама, когда Айан с Каролайн разбирали письменный стол Чарльза, они нашли… — Она все же запнулась, отпила большой глоток чая и судорожно сжала чашку в ладонях.

— Что они нашли? О чем ты говоришь?

— Фотографию. Снимок, на котором запечатлены вы с Чарльзом.

— Правда? Насколько мне известно, мы очень мало фотографировались в Кайн-Клете. — Она все еще не смотрела на дочь, а та как-то ерзала и нервничала.

— Этот снимок сделан в Париже, — сказала Федра.

Париж. На мгновение Эстер лишилась дара речи, потом тихо повторила вслух:

— Париж…

Эстер чуть ли не впервые позволила себе подумать о том, что всегда приносило боль. Но сейчас ей вовсе не было больно вспоминать, потому что прошло столько лет, она уже пожилая женщина, а тогда… Она была такой молодой, красивой, чувственной… Оказывается, эти мысли о былом очень приятны. Сладкие воспоминания, которые именно сейчас греют душу.

Надо же, после того как она строго-настрого запретила себе думать о той поездке, память о ней жива, остра, но все кажется таким милым, радостным… А ведь тогда рухнули ее надежды, но она выстояла, научившись уважать силу любви.

— Мама? С тобой все в порядке? — услыхала она голос Федры.

— Да-да. Все хорошо, дорогая. Ты мне напомнила кое о чем, вот и все. Федра… — Она взяла дочь за руку и заглянула ей в глаза. — Федра, если у вас ничего не получится с Айаном…

— Мама!

— Нет, дай мне закончить. Так вот, знай: как бы это ни было больно сейчас, потом эта боль пройдет и будет легче. Конечно, ты не поверишь, но…

— О, я верю тебе, — прервала ее Федра. — До того как я приехала домой на эти каникулы, мне уже… нет, не то чтобы стало легче, но это можно было перенести. Но как только я увидела его, все вернулось. Так всегда.

— Требэнианы знают, как любить, — сказала Эстер со вздохом.

— Разве? Айан не умеет любить.

— Думаю, ты ошибаешься. Я помню…

О Господи, ей бы подумать о проблемах дочери, а не предаваться воспоминаниям молодости.

— Что ты помнишь? — поинтересовалась Федра.

Может быть, рассказать ей? — подумала Эстер. Возможно, теперь, когда Чарльза уже нет, она имеет право знать?

— Кстати, о той фотографии, — все еще колеблясь, начала мать. — Я и не ведала, что она осталась у Чарльза. Была уверена, что он выбросил ее.

— Ты можешь рассказать мне об этом?

— Если хочешь. История не длинная, — сказала Эстер, уставившись в окно, чтобы не видеть взволнованного лица дочери. — Произошло это в начале мая. Айан был в своей школе, а тебя с Джоан мы оставили у Куперов. Мы с Чарльзом закрыли дом и отплыли из Дувра на пароме…

До тех пор пока они не очутились на палубе, она не могла поверить, что все это не сон, а реальность.

Эстер рассказала, как развивались события до того знаменательного дня. Они жили в Кайн-Клете, и ни разу Чарльз — ее красивый и упрямый Чарльз — не дал ей понять, что она значит для него больше, чем друг, помощник, экономка. Но однажды вечером Эстер поскользнулась на лестнице, упала и вывихнула ногу. Чарльз взял ее на руки и отнес в комнату. Она обнимала его за шею, и когда он опустил ее на кровать, то не разомкнула рук. Он поцеловал ее.

После этого все изменилось. Они часто целовались, конечно когда детей не было поблизости. Эстер воспылала к Чарльзу страстной любовью, которая зрела в ее одиноком сердце все эти долгие месяцы. Но Чарльз ни разу не сказал ей, что любит ее. Однажды он попросил Эстер поехать с ним в Париж. Она без колебаний согласилась, хотя разговора о браке не было. Всему свое время, решила молодая женщина. Тогда она верила, наивно верила, потому что любила…

— Мама… — Голос Федры прервал ее воспоминания. — Мама, я не хотела расстраивать тебя.

— Ты и не расстроила, — попробовала улыбнуться Эстер. — Благодаря тебе я окунулась в мир прошлого, но мне вовсе не грустно. Больше не грустно.

— Вы с Чарльзом были любовниками?

В ее голосе не прозвучало обвинения, но Эстер все же поинтересовалась:

— А тебе не понравилось бы, если это было бы так?

— Нет, — ни секунды не мешкая, ответила Федра. — Почему мне должно это не понравится? Если ты была счастлива…

Если бы… Эстер тяжело вздохнула.

— Мы не были любовниками. Если бы это случилось, Чарльз женился бы на мне.

— Я так и думала, — кивнула дочка. — Он именно такой. На этой фотографии…

— Мы должны были стать любовниками, — объяснила Эстер. — Но Чарльз хотел, чтобы это произошло вдали от Кайн-Клета. Он сказал тогда, что так лучше из-за детей, но думаю, что из-за воспоминаний о жене. И мы поехали в Париж.