Эта сияющая земля

Она постоянно испытывала чувство голода. Однако при возможности она стремилась обменять свою миску с похлебкой на иголку и моток ниток, если они у кого-то были. Шитье помогало забыться. Случалось выменять карандаш и лист бумаги, тогда Джоана продолжала писать письмо Стефену. Так она чувствовала себя рядом с ним. Иногда, увидев его во сне, она просыпалась и не сразу могла поверить, что лежит одна, а не в его объятиях. Нередко женщины, просыпавшиеся рядом, плакали, после того как во сне видели свои дома и любимых. И постоянно, во сне и наяву, люди не могли избавиться от постоянного чувства голода.

Даже если бы Джоана знала, где находится Стефен, она бы не смогла написать ему, так как заключенным запрещалось отправлять и получать письма. Она только чувствовала, что он жив, и все свои эмоции выплескивала на бумагу, а потом прятала листки под матрас кровати, которая стояла четвертой по счету в одном из длинных рядов.

Вместе с ней в бараке содержались, в основном, норвежки и еще шесть французских проституток, которые работали на кораблях-борделях, курсирующих вдоль побережья. Они начали конфликтовать, когда дело коснулось порядка и чистоты, что для скандинавок было само собой разумеющимся, но потом присмирели и каждый день стали вытряхивать на улице одеяла и убираться в бараке.

Все бараки на ночь запирались, и был случай, когда одна из француженок забыла свое одеяло на веревке и выпрыгнула в окно, чтобы забрать его. Она увернулась от прожектора и, вернувшись, забросила одеяло в окно, а потом поняла, что оно расположено слишком высоко. Джоана с двумя другими женщинами помогли ей влезть. Если бы ее заметили, то немедленно бы последовала пулеметная очередь с ближайшей вышки. Но она успела влезть в окно, разбив при этом стекло. Спустя несколько секунд свет прожектора упал на разбитое стекло. Завыли сирены, и вбежали охранники. В бараке все лежали в кроватях, с головой укрывшись одеялами. Проверив помещение, они убедились, что все на месте. Разбитое стекло так и осталось загадкой.

Правда, поводов для радости было куда меньше, чем для печали. Женщины болели и умирали. По приказу начальника охранники играли в страшную игру. Они приносили белый носок, бросали его женщине, которую выбирали, с требованием надеть. Потом на перекличке ее вызывали из строя и уводили. Больше ее никто не видел. Белый носок стал самым устрашающим знаком в лагере. Женская половина отделялась от мужской, и, хотя контакты были строго запрещены, иногда они видели друг друга через забор. Мужчины носили черные робы и полосатые брюки. Им приходилось еще сложнее, чем женщинам, так как за провинность их приговаривали к смерти.

Тяжелее всего Джоане было убирать в бараке с забитыми окнами, где приговоренные к смерти проводили свои последние часы. Все стены были покрыты трагическими посланиями, иногда написанными карандашом, но чаще нацарапанными краем жестяной миски: «Пожалуйста, скажите моей жене...», «Дайте знать моим родителям...», «Моя любимая, мысленно я...», «Последний привет...»

Она придумала, как помочь исполнить их последнюю волю.Каждый раз, когда ей приходилось убирать там, она переписывала послания и имена на бумагу, которую выменивала или получала у сочувствующих. Находились способы передать сообщения за пределы лагеря, хотя иногда приходилось ждать неделями, прежде чем удавалось это сделать. К тому времени, когда она услышала о смерти президента Рузвельта, она передала больше сорока предсмертных посланий.

Сейчас все в лагере стало меняться. Охранники работали без отдыха, некоторые даже вели себя дружелюбно, а большинство сделались агрессивными, чувствуя, что близится развязка. Слухи ходили разные, как среди немцев, так и среди вновь прибывших заключенных. Первого мая лагерь облетела весть, что Гитлер мертв. После такой новости два охранника покончили жизнь самоубийством.

Но жизнь заключенных не сделалась легче. Наказывать стали чаще, и почти всегда без причины. Ужас и страх жили в каждом, и никто не мог предположить, как поведет себя лагерное начальство, когда наступит полное поражение Германии.

Джоану снова отправили в этот проклятый барак, где накануне ночью сидел мужчина, приговоренный к расстрелу на рассвете. Войдя, она поставила щетку и корзину для мусора, чтобы посмотреть, не оставил ли он на стене надпись. Стены были для нее словно знакомая карта, и она тотчас увидела новую. Страшный крик вырвался из ее груди. Она прижалась ладонями к стене, не веря своим глазам. «Джоана из Риндал, моя любовь навсегда. Стефен Ларсен. 5 мая1945 ».

Он находился рядом все это время, а она не знала! Он сидел в этом бараке, дышал этим воздухом и ходил по этому полу, а она не знала! Он страдал все последние месяцы, и когда нацизму пришел конец, его убили.

Одна из француженок нашла ее там и поспешила увести ее, пока охранники не начали задавать вопросы.

В ту ночь Джоана не сомкнула глаз, а просто лежала под одеялом, глядя в пустоту. Следующий день прошел в оцепенении, а ночью она снова не спала. Утром седьмого мая в прачечной она потеряла сознание.

Еще не совсем оправившись, в ту ночь она проснулась последней из всех, находившихся в бараке. В лагере царило беспокойство. Она села на кровати, видя, что женщины в ужасе жмутся друг к другу. Медленно опустив ноги на пол, она поднялась и подошла к ним; не было нужды спрашивать, что происходит. Когда охранник открыл дверь и приказал всем выходить, она подумала то же, что и все остальные: настал их черед. Подсознательно этого боялась и ждала каждая из них. Когда наступит последний день нацистов, они выведут всех заключенных и расстреляют.

— Вон! Шевелитесь! — в бешенстве кричали охранники.

Некоторые из женщин начали плакать. Джоана обняла одну из них, у которой была поранена нога. Лагерь был ярко освещен. Из бараков выходили женщины в самодельных ночных пижамах, некоторые кутались в одеяла. Многие шли босиком. Прожектора освещали испуганные лица. Паники не было. Они просто поддерживали друг друга и утешали, когда со стороны бараков послышался устрашающий топот военных сапог.

— Они идут! — воскликнула какая-то женщина.

Вздохи и всхлипывания пронеслись по толпе. Джоана стояла спокойно, все еще поддерживая свою больную подругу. На мгновение она закрыла глаза, чтобы собраться.

Человек в униформе, которого ни она, ни другие не знали, обратился к ним:

— Леди! Мы из шведского Красного Креста! Война закончилась. Вы свободны!

Повисла гробовая тишина. Но в следующую секунду тишину взорвали крики радости. Женщины прыгали, смеялись и обнимали друг друга. И все плакали от счастья. Джоана стояла, словно остолбенев, не видя и не слыша ничего вокруг. Она думала о Стефене. Если бы ему дали еще сорок восемь часов, он бы сейчас радовался вместе со всеми.

Вернувшись в бараки, женщины оделись и стали собираться. Транспорт Красного Креста ждал их у ворот. Живущих в прилегающих к Осло районах отвезут домой сразу. Остальных разместят на ночь в школах и больницах города, где была приготовлена еда. Продукты доставлялись туда членами освободительного движения в течение последних нескольких недель. Они готовились к освобождению людей из концентрационных лагерей. Джоана собрала свои сокровища, которые скрашивали ее жуткое существование: маленькая кукла из лоскутков, которую она сшила, шарф из кусочков ткани и пояс. Последним она достала из-под матраса письмо к Стефену. Оно было связующим звеном между ними последние месяцы его жизни.

— Вы готовы? — Женщина из Красного Креста стояла около нее. — Хорошо. Откуда вы?

— С западного побережья, но я бы хотела поехать в дом в Осло, где я жила долгое время.

— Там есть кому позаботиться о вас?

— Со мной все будет в порядке.

Джоана присоединилась к остальным женщинам, ждущим у барака. Приблизившись к настежь распахнутым воротам, они непроизвольно бросились бежать, смеясь и крича от радости. Джоана побежала вместе со всеми, а за воротами остановилась, чтобы полной грудью вдохнуть воздух свободы. Многие делали то же самое. Издалека донесся упоительный звук церковного колокола, возвещавшего о наступившей свободе. Затем женщины стали рассаживаться в автобусы, всем хотелось как можно скорее покинуть это проклятое место. Возбужденные свободой люди ликовали и пели национальный гимн.