Самое ценное в жизни (СИ)

Вечером, накормив сынишку, едва дождалась, когда Владимир уляжется спать у себя в кабинете. Приняла душ, обильно полившись тонизирующим гелем, набросила самую соблазнительную свою ночную рубашку, купленную в прошлом году в Стокгольме как раз для этих целей. Одним из главных ее достоинств была соблазнительная голубоватая прозрачность и шелковистость. Стоило задеть, и рубашка падала к ногам. Распустила заплетенную на ночь косу, нерешительно посмотрела на себя в зеркало и, боязливо закусив губу, босиком пробралась в его комнату.

Он лежал, обхватив руками подушку и уткнувшись в нее лицом. Заколебалась, жалея будить его после тяжелого рабочего дня, но тут он горько, со всхлипом, вздохнул, и она решилась.

Неслышно присела на край кровати и мягко провела теплой ладонью по его голой спине. Он вскочил и уставился на нее, не веря своим глазам. Опомнился, крепко схватил обеими руками и уложил рядом. Не было ни поцелуев, ни ласковых слов – одно изголодавшее тело мужчины. Она не успела подумать, что напрасно надела роскошную ночнушку, как он уже бился в бешеных конвульсиях и с трудом сдерживал рвущиеся из горла стоны.

Замер, уткнувшись ей в шею. Она почувствовала на груди горячую влагу и успокаивающе провела рукой по его голове. Он прерывисто сказал:

– Знаешь, мне всю жизнь внушали, что мужчины не плачут. Мне и не приходилось это делать до встречи с тобой.

Она мягко заметила:

– Значит, сейчас ты живешь полной жизнью. Не каждый может так глубоко чувствовать.

Он глубоко вздохнул и поднял голову.

– Да, но лучше бы прошедшего года не было! Хотя сейчас не знаю, на каком я свете. Как говорят, умер и попал в рай…

Прильнул к ее губам, томительно поцеловал. Провел руками по хрупким плечам, спустив с них тонкие шелковые бретельки.

– Не совсем хорошо получилось в первый раз. Но сдержаться, я думаю, на моем месте не смог бы никто. Но теперь я всё сделаю правильно!

Татьяна хотела ему сказать, что всё хорошо, но он прильнул к ней в требовательном поцелуе и слова вылетели из головы. Она изнемогала от его настойчивых ласк, от горячих трепетных рук, от нежных слов, что он без устали шептал ей. Провела рукой по его щеке и удивилась – она была гладкой, щетины не было. С изумлением спросила:

– Ты что, брился на ночь?

Он счастливо засмеялся:

– Милая, я всегда бреюсь на ночь, чтобы не колоть твою нежную кожу. Последнее время это имело не практический смысл, а превратилось в некий магический ритуал – если буду упорно бриться каждый вечер, то рано или поздно, но ты придешь ко мне.

– А почему ты сам не приходил?

Он горестно вздохнул.

– Как я мог? Ты же сказала, что не хочешь больше меня видеть. А умолять я не хотел. Ты бы по доброте душевной пожалела, а я бы потом всю жизнь думал, что ты живешь со мной из жалости.

Понимая, что творится в его душе, Татьяна молча поцеловала его в уголок скорбно сжатого рта, и он тут же перехватил инициативу. Только она успокаивалась и начинала засыпать, как он снова и снова будил ее поцелуями и нежными ласками.

Наконец, не выдержав, она поймала его жадные руки и спросила:

– Ты хочешь не спать до утра? Но ведь тебе завтра на работу. Я-то и днем смогу поспать, а ты?

Он обвел кончиком языка контур ее губ и признался:

– Не могу насытиться. Я так долго этого ждал. Откровенно, говоря, отчаялся. Ты была так далека и холодна. Я испугался, что ты жалеешь, что осталась со мной – я ведь так многого тебя лишил.

Она запротестовала, шутя сдерживая его ищущие руки, легшие ей на грудь:

– Ты мне дал очень, очень много! Ты дал мне любовь! А все остальное мне не нужно – я ведь простая женщина.

Он пылко воскликнул:

– Ты необыкновенная женщина! И я отчаянно тебя люблю.

Она тихо засмеялась и отпустила его руки…

Утром на работе он чувствовал себя так, будто в него влили божественные силы. Усталости после бессонной ночи не было совершенно. У него так блестели глаза, что сметливая Фаина Генриховна вечером мечтательно сказала мужу:

– Знаешь, Вася, не смейся, но Владимир Матвеевич сегодня просто сиял от счастья.

Василий Иванович подозрительно посмотрел на жену.

– Да с чего ему сиять-то?

– Ну, ты сам посуди: ходил-ходил хмурый, унылый, а тут довольный такой, я бы сказала, сытый, как кот. Только что не урчит.

Муж с неодобрением посмотрел на фантазерку.

– Ну и что с ним, по-твоему, случилось?

Фаина Генриховна упрямо сказала, стоя на своем:

– Я думаю, он с женой помирился!

Муж сердито махнул рукой, думая про пришедшие наконец сегодня запчасти для своего трактора. Завтра после месяца простоя можно будет приступить к ремонту. Это волновало его куда больше глупых выдумок жены.

– Да ну тебя! Чего им мириться, они и не ссорились. Я их пару дней назад видел – шли себе рядышком, как два голубка, коляску с дитем катили. Не выдумывай ты, чего нет!

Но жена осталась при своем мнении.

Вечером Владимир привычно искупал сына, промокнул крепенькое тельце махровым полотенцем и подложил к мамочкиной груди. Татьяна счастливо засмеялась.

– Владимир! Ты смотришь на меня еще жаднее, чем он схватил грудь! Ты не устал за прошлую ночь? Неужели хочешь ее повторить?

Он широко развернул плечи и выпятил грудь, как на генеральском параде.

– Да с чего же мне уставать?

– Ты же весь день работал, да еще в обед не ел.

Он послушно согласился:

– Не ел, это точно. Некогда, поважнее дела были. – И посмотрел на нее таким откровенно плотоядным взглядом, что она вспомнила его бесстыдные ласки, которыми он занимался вместо обеда, и зарумянилась.

– Конечно, некогда. Если так дело пойдет и дальше, от тебя останется один скелет.

Он хрипловато рассмеялся, но успокоил:

– Да я поел в городе в кафе, когда после обеда гоняли в сельхозтехнику.

Нетерпеливо посмотрел на жадно чмокающего сына.

– Ну давай, давай скорей! Теперь папочкина очередь!

Сын оторвался от груди, но только затем, чтобы с укором посмотреть на конкурента, и снова старательно зачмокал, придерживая грудь маленькими цепкими ручонками.

Родители посмотрели друг на друга и дружно засмеялись. Наконец малыш перестал сосать, сладко зевнул и закрыл глазки. Владимир быстро уложил его в кроватку и обнял Татьяну. Но не стал целовать, как она ожидала, а тихо спросил:

– Таня, ты выйдешь за меня замуж?

Она нерешительно сказала, положив руку ему на ладонь:

– Конечно, но не сейчас. Лучше летом, когда Сашка бросит грудь. Не хочу быть коровой, у которой молоко с вымени капает.

Он завладел ее рукой, провел тыльной стороной ладони по щеке, коротко вздохнул от переполнявшего его чувства любви, и попытался уговорить:

– А если тихо зарегистрироваться?

Она согласилась, воззвав к его практической сметке:

– А по-другому и не получится. Что за свадьба с таким приданым? – она кивнула на кроватку со спящим наследником. – Но вечер делать придется всё равно. Даже если звать только близких родственников и друзей, наберется человек пятьдесят. Вот ты что, никого из правления не позовешь?

Он горько вздохнул, признавая её правоту.

– Ты права, всех позову. Но хотелось бы побыстрей.

Она удивилась.

– А какая разница? Ведь всё равно мы живем вместе.

Владимир смущенно признался:

– Да со штампом в паспорте как-то спокойнее. Надежнее как-то. – И стал нежно ее целовать, всё сильнее прижимая к себе.

Регистрировались они даже не летом, а в сентябре следующего года. В конце лета Сашке дали попробовать коровьего молока, и оно так ему понравилось, что он незамедлительно бросил грудь.

Расписались в своей поселковой администрации.

Гостей на вечере в честь бракосочетания было гораздо больше сотни – пришлось приглашать гораздо больше народу, чем планировалось поначалу. Был и Юрий Георгиевич с женой и остальными членами их старой команды. Пытался уговорить ученицу уехать с ним в октябре в турне, тем более, что мсье Дюваль прислал ей личное приглашение, но она не согласилась. Что за турне в медовый месяц? Профессор был недоволен, но, добившись от нее торжественного обещания непременно участвовать в выставке следующего года, смирился.