Самое ценное в жизни (СИ)

– Давайте пить чай!

Все молча потянулись на кухню, где уже был накрыт стол.

После недружелюбного чаепития Матвей Васильевич, всё это время с нескрываемым восторгом наблюдая за сопротивлением невестки властной жене, на что сам был категорически не способен, позвал сына покурить, и Владимир, хотя и не курил, вынужден был пойти с ним, кинув извиняющийся и обеспокоенный взгляд в сторону Татьяны. Не успела за ними закрыться дверь, как Мария Николаевна зло прошипела:

– Что, думаешь, нашла себе богатенького дурочка, да еще за прислугу его держишь? Так же, как та, первая гусыня?

Татьяна ехидно возразила, по-королевски сложив руки на груди:

– Да нет, это он нашел себе богатенькую! Вот прогорит его хозяйство, в которое он все свои деньги вбухал, и что тогда? По миру пойдет? Вы видели Пежо во дворе?

– Ну да, хорошую Владимир себе машинку купил…

Татьяна холодно отрезала:

– Владимир здесь ни при чем! Это моя машина! У Владимира драненький УАЗик. И то не его, а ООО. – И с миной презрительного превосходства, в точности копирующей физиономию самой Марии Николаевны, гордо провозгласила: – Вы в курсе, что я всемирно известная художница? Газеты-то читаете, телевизор смотрите?

Та опасливо протянула, изменившись в лице:

– Нет, Владимир ничего об этом не говорил. Мы о том, что у него новая жена и ребенок, узнали от его односельчан, случайно встретив в нашем городе на улице. Неудобно получилось. Он звонил постоянно, но про вас помалкивал!

Татьяна иронично подумала: и почему бы это? А вслух категорично бросила, имитируя интонации вконец растерявшейся гостьи:

– Ну, кому же хочется жить серой мышкой при талантливой жене? А сказать вам, сколько денег на моем счете, чтобы у вас больше никогда не возникало сомнений, кто богат, а кто нет?

Свекровь, уже не в силах ничего сказать, только кивнула. Татьяна припомнила последнюю виденную в банкомате сумму на своей карточке и огласила ее вслух. Мария Николаевна восхищенно выдохнула:

– Не может быть!

Татьяна оскорблено выпрямилась:

– Вы мне не верите?

Мать замахала руками:

– Верю, конечно, верю! – Ее отношение к невестке враз изменилось. Объяснила уже как равной: – Я только тех уважаю, кто сам чего-то добился в жизни! Неважно кто ты – художница или портниха – главное, чтобы не зависела от этих глупых мужиков, пусть даже и от моего сыночка! Эта квашня, Светка, только и умела, что ныть, да за его спиной от жизни прятаться, и при этом еще считала, что великое одолжение ему делает! А ты молодец! Никогда не надо зависеть от мужа, уважать больше будет!

Татьяна с интересом посмотрела на женщину. Такой поворот ее несколько удивил. Она не подозревала, что за осуждением бывшей невестки скрывается гипертрофированная страсть к независимости. Мария Николаевна замерла, как бронзовый памятник и с гордостью доложила, явно гордясь собой:

– Я тоже всего достигла сама. Никто не помогал! Депутат городской Думы – это тоже кое-что значит! Приезжай как-нибудь к нам, я всё тебе покажу! У нас есть такие красивые уголки – закачаешься! Обязательно картину напишешь, и не одну!

Татьяна сардонически поинтересовалась, забавляясь про себя неуместно величественной позе Марии Николаевны:

– А как быть с тем, что я сплю не вовремя?

Свекровь небрежно отмахнулась, чуть повернув голову:

– Да спи сколько хочешь, в этом, что ли, дело? Я просто испугалась, что Володька вторую такую недотепу нашел, как Светлана. Не нравилось ей здесь, так и не жила бы, курица! А то сколько лет жизнь Володьке портила!

Вечером родители распрощались, причем мать расцеловала невестку в обе щеки, ущипнула за пухлую щечку внука, отчего тот широко распахнул голубые глазки и сморщился, собираясь заплакать, по-мужски хлопнула по плечу сына.

– Молодец, Владимир! Славную нашел девушку! Не упусти, смотри!

Отец, с уважением улыбаясь, молча пожал руку невестке. Так же, как мать, хлопнул сына по плечу, бросил ласковый взгляд на внука. Родители уселись в свою Волгу и запылили по ровной дороге.

Владимир перевел озадаченный взгляд на стоявшую рядом молодую женщину.

– О чем это вы говорили, что она тебя так полюбила?

Татьяна подошла к кустику поспевающей белой смородины и сорвала кисточку. Ей очень нравился ее нежный кисловато-сладкий вкус.

– Да просто не дала себя в обиду. Она из тех, кто считается только с сильными людьми.

О той глупости, что при этом городила, говорить не собиралась. На войне, конечно, все средства хороши, но рассказывать о них вовсе не обязательно.

Лето подходило к концу. Все ягоды в саду были собраны, варенье сварено, овощи законсервированы. В теплицах вовсю зрели твердые мясистые помидоры и хрустящие огурчики. Днем еще припекало солнце, но прохладные ночи были уже губительны для нежных растений, а по утрам падала холодная роса.

Татьяна каждый день ходила рисовать в рощицу недалеко от дома, беря с собой сынишку в летней легкой коляске. Он рос спокойным увальнем, не требующим особого внимания. Единственное, чем он бывал недоволен – задержкой, пусть даже минутной, его провианта. И тогда он уже свое недовольство докладывал окружающим зычно и недвусмысленно.

У нее накопилось несколько неплохих полотен. Она ждала звонка от Юрия Георгиевича с известием об очередной выставке, но его всё не было. Не выдержав, позвонила сама. Профессор был озабочен и даже, как ей показалось, огорчен.

– Понимаешь, дорогуша, до сих пор ничего не известно. Похоже, наш мсье Дюваль чем-то здорово недоволен. Все наши предложения и вопросы как в песок уходят – ждите решения, ждите решения! И ждем, а что нам еще остается?

Татьяна осторожно предположила:

– А что, других путей нет?

Профессор фыркнул в трубку.

– Да есть, наверное, но ведь их разведывать надо! А здесь всё выяснено, утрясено, да и привычно уже. Да и где гарантия, что новые пути достаточно надежны? Ты и сама, наверное, знаешь, как легко попасться в лапы мошенников.

Опечаленная Татьяна долго размышляла, что же могло произойти? Шарль решил, что она обманула его надежды, поэтому вычеркнул ее из списка знакомых, а за компанию с ней и всех остальных? Он такой злопамятный или просто не хочет травить душу, встречаясь с ними?

В принципе, ей выставка не особенно нужна, но друзья так надеялись на новый вояж. Переживая за всю их дружную команду, решилась позвонить Шарлю. Но сделать это было непросто.

Визитка с телефоном Дюваля осталась в сумочке, а сумочка – в городской квартире. В середине сентября попросила Владимира свозить ее в город, проверить квартиру. Дождалась, когда он уедет навестить дочь, достала визитку и непослушными пальцами набрала напечатанный золотой вязью номер. Уже слушая длинные гудки в трубке, испугалась: как же они будут говорить? Она не понимает по-французски, а Шарль – по-русски. И электронный переводчик им понять друг друга на сей раз не поможет.

Решила положить трубку, но тут раздался знакомый голос:

– Charles Duval est à l’appareil.

Татьяна несколько растерялась. Она ожидала услышать секретаршу или дворецкого, который всегда подходил на телефонные звонки сам. С трудом сообразив, что Дюваль дал ей свой личный телефон, застенчиво проговорила, медленно проговаривая слова, стараясь, что бы он понял:

– Здравствуйте, мсье Дюваль! Это Татьяна Нестерова.

Голос стал тверже:

– Attendez, Tanya, je vous telephonerai! [2]– и в трубке раздались короткие гудки отбоя.

Она разочаровано положила трубку, ничего не поняв из его быстрой скороговорки. Что ж, ее предположения оказались верны. Именно с ней он не хочет общаться. Пригорюнившись, села за письменный стол, и печально подперла голову руками. Особенно горевать, конечно, не о чем, но неудобно перед друзьями, ведь это именно из-за нее сорвались их наполеоновские планы покорения Европы.

Минут через двадцать зазвонил телефон. Удивляясь, кто бы это мог быть, ведь никто не знает, что она здесь, Таня быстро схватила трубку, боясь, как бы от шума не проснулся сынишка.