Между строк

Обычно за месяц до премьеры он звонил, мы придумывали или раскручивали какую-то «фишку» его нового спектакля. Однажды он поразил меня тем, что собственноручно письменно ответил на мои вопросы. Мы никак не могли состыковать наши графики, а материал надо было сдавать.

— Неужели ты сама не можешь написать?

— Но есть вещи, которых я, представь себе, не знаю. Я, конечно, могу написать «рыбу».

— Вот и оставь «рыбу» и вопросы на вахте. Я сам все напишу. Сколько надо?

— Твоим убористым почерком странички две.

— Хорошо, договорились.

После этого мы писали материалы на любые темы, как нечего делать. Правда, я, как правило, придумывала какую-то историю, «фишку», а Велесов успешно ее развивал. Интересно, что ему нужно было на этот раз?

— Ты можешь сегодня подъехать? Я тебе все расскажу.

— У меня около шести будет «окно».

— Хорошо. Жду.

Уладив все дела в редакции, я поехала к Велесову.

Кабинет Велесова был небольшой. Довольно много места занимал огромный двухтумбовый стол. На нем не были в художественном беспорядке разбросаны бумаги и письменные принадлежности. Все сложено аккуратно, ничего лишнего. Над столом, там, где раньше было принято вешать портрет генсека, я увидела фотоизображения Станиславского, Мейерхольда и Дали. Напротив стояли журнальный столик и два глубоких кресла. Стены кабинета не были увешаны афишами и безделушками: только календарь и репертуар текущего месяца. В углу, за дверью, шкаф для бумаг и сейф. Вообще-то небольшое пространство этой пеналообразной комнаты ограничивало варианты дизайна. Но и из того, что здесь было, вполне можно составить портрет хозяина кабинета. Он не всех пускал в свой мир, предпочитал наблюдать, анализировать и сопоставлять факты. Его общительность и кажущаяся доступность — лишь часть профессии. Портреты Мейерхольда, Станиславского и Дали говорили о художественных пристрастиях Велесова, о его характере и психотипе: внешне собран и уравновешен, а внутри бушуют страсти. Гейзер. Вулкан. Но об этом вряд ли кто догадывался, поскольку для большинства он был милым собеседником, не склонным к бурным проявлениям эмоций.

— Привет! Как оно, ничего?

— Менее-более.

— Спрашивай, я расскажу.

— Как я буду спрашивать, не зная о чем? Ты же меня на репетицию не приглашал.

— Что именно тебя интересует?

— Все. Знаешь, я сегодня «без головы», потому что спала четыре часа. Вот диктофон. Все, что расскажешь, то и напишу.

Велесов вроде бы давно привык к моим «тараканам», но каждый раз искренне удивлялся. Так или иначе, текст мы написали. Все остались довольны.

Потом я решила развеяться и осталась на спектакль. И в общем-то не пожалела.

После спектакля я зашла к Велесову попрощаться. Дверь в его кабинет была открыта. Я вошла.

— А, это ты. Проходи.

— Не помешаю?

— Нет, что ты. Как спектакль?

— Понравился. У тебя сегодня на спектакле была Ольга Германова?

— Да. Вот и верь вам, журналистам, после этого.

— Не поняла?

— Я вчера прочитал, что она чуть ли не при смерти, а сегодня утром Ольга позвонила и спросила, могу ли я ее провести.

— Опять во всем журналисты виноваты! Ты, душа моя, забыл, как создается информационный повод? Мало мы с тобой сказок насочиняли?

— Ладно тебе…

— А я что? Я ничего.

— Ну и я ничего.

— Слушай, забыла спросить, что у тебя с мобильником?

— А что такое?

— Звоню, а мне говорят, что неправильно набран номер.

— Так я его поменял.

— А сказать?

— Так я только вчера поменял.

— Шифруешься?

— Если бы! Кот sim-карту сожрал.

— Как это?

— У меня кот жует все, что ему на глаза попадается: ботинки, газету, карандаши… Все. Пару раз экспликации [9] пострадали.

— А телефон здесь при чем?

— Я как-то в присутствии тещи sim-карту упомянул. Ну пристала она ко мне: где вся информация умещается? Так пока я в душе был, она за каким-то лешим телефон из чехла вынула, открыла и sim-карту вытащила. Как потом объяснила, хотела посмотреть, «нормально ли она функционирует». И где слов таких набралась, прости Господи. Она же к технике не подходит в принципе. Кот, конечно же, не дремал: подбежал, пожевал карту. Когда ее с боем из пасти вытащили, было понятно, что телефону хана.

Тут с одной из полок упала книжка. Мы оба не сразу сообразили, что за звук. Велесов сориентировался первым. Когда он ее поднял, выяснилось, что это том… Фрейда. Да, дедушка Фрейд наших приколов не выдержал. Мы переглянулись, а потом расхохотались, сопровождая комментариями, один смешнее другого.

— Жуть с ружьем! Я же после такого кошмара не засну.

— Ты — не заснешь?

— Не хами, пожалуйста.

— Ладно, давай выпьем. Чтобы кошмары не преследовали ни во сне, ни наяву.

— Хорошо сказал.

Велесов достал откуда-то бутылку вина и нехитрую снедь. Мы просидели какое-то время за необременительными разговорами. Было спокойно и уютно от неспешной беседы, от тепла, которое разливалось по всему организму после каждого глотка.

— Кстати, о коте. Давай я тебя в «Живой уголок» сдам.

— Не надо меня в «Живой уголок» сдавать, я тебе еще пригожусь!

— Ты не понял. Мы сделаем текст о твоем кошаке. У нас новая рубрика появилась, где звезды о своих питомцах рассказывают.

— Хорошо, давай.

— Надеюсь, за неделю сделаем.

— Не вопрос. Хотел спросить: что хорошего в ближайшее время будет в плане мероприятий?

— Да вот презентация «Золотого конька» намечается. Может, схожу. Еще не решила.

— Тебе-то он зачем?!

— Мне он никуда, как ты понимаешь, не упал. Это одна группа решила себе такое название взять. Мне они тоже по большому счету не нужны. Но может, среди гостей интересные люди будут.

— Понятно.

— Хорошо сидим, но надо собираться.

— Да, конечно. Я тоже пойду.

Мы шли по пустынным коридорам. Вдруг откуда-то послышались шорохи и какие-то странные звуки. В уютном закоулке целовалась парочка. Я потянула Велесова: пойдем, не будем мешать. Велесов улыбнулся, но сопротивляться не стал. И вдруг яркой вспышкой, как кадр в темном кинозале, нагрянуло воспоминание о том, как мы с Морозовым занимались любовью в театре. Я как-то заехала к нему днем, когда утренние репетиции уже закончились, а до вечернего спектакля было еще далеко. Мы решили пройти через зрительское фойе — так быстрее. Вдруг оба остановили взгляд на черной лакированной поверхности рояля. Я не помню как, но через пару секунд мы уже были на нем. Наверное, взлетели на крыльях любви. Ничего вокруг не замечали и не могли ни о чем думать, разрываемые желанием и страстью. И тут раздались шаги. В пустом театре они были очень хорошо слышны. Мы еле унесли ноги, чуть не столкнувшись с главным режиссером. Конечно, он не мог нас не заметить. На следующий день, на утренней репетиции, первое, о чем сказал главный режиссер с горящим взглядом: «Я знаю, с чего мы начнем репетицию второго акта!» Начали репетировать любовную сцену. Все это время Морозов был в напряжении: он ожидал как минимум выговора. А у меня потом болела спина, и Толик, к которому я обратилась за помощью, всячески меня подначивал. Я ему сказала, что накануне была в театре.

— Чем же ты занималась в театре, что у тебя теперь так спина болит?

Я как могла отшучивалась.

Немного поплутав, мы вышли на улицу и распрощались. До метро оставалось каких-то двести-триста метров. Я вспоминала целующуюся парочку.

Дома я была около полуночи. Морозов в течение дня не звонил. Я набрала его номер.

— Привет, как дела?

— В принципе нормально, если бы не эта сумасшедшая.

— А что случилось?

— Мне сегодня ребята рассказали одну историю. Год назад она ходила на каждый спектакль с участием Сашки Гордеева. Садилась на одно и то же место, дарила ему цветы. Это продолжалось почти полгода. Он принимал ее знаки внимания, но держал дистанцию. И вот как-то после спектакля она заявляет, что хочет, чтобы Сашка проводил ее домой. Он популярно объяснил, что женат, что дамочке ничего не светит. Она фыркнула и ушла. На следующем спектакле она неизменно сидела на своем месте. Только цветы потом подарила Олегу Никольскому.