Оковы прошлого

Не думаю, — ответил он медленно. — А знаешь что? Будет лучше, если ты у нее об этом спросишь!

Софи обиженно пожала плечами, надеясь, что ей удалось сохранить безразличный вид. Естественно, она и не подумает спрашивать у Валентины разрешения. Только такой наивный чудак, как Альбан, мог вообразить, что это вообще возможно.

Они спустились в кухню, где дети заканчивали ужинать под ласковым взглядом Жозефины.

Для них я приготовила еще одну курицу — не такую перченую, ведь Анна все еще кашляет...

Очень мило с твоей стороны, Жо, — пробормотала Софи. — Пахнет просто божественно!

Но сейчас ее интересовала вовсе не курица с рисом. В другом конце кухни Жиль и Коля слушали Валентину, которая рассказывала им что-то очень смешное. Даже жена Коля, Малори, которая готовила аперитивы, улыбалась. Софи присоединилась к компании и без особых церемоний вступила в разговор.

Добро пожаловать на «Пароход»! — обратилась она к Валентине. — Хорошо добрались?

Два часа за рулем — не слишком тяжелое испытание. Чудесный у вас свитер!

Перед тем как обменяться поцелуями, они смерили друг друга внимательным взглядом, словно оценивая силы противника.

Валентина была выше, чем Софи, и той пришлось встать на цыпочки, хотя она была в туфлях на каблуках.

—Я налью тебе кир?[3] — предложила Малори.

Как обычно, жена Коляʹ была одета весьма экстравагантно — сегодня на ней было кружевное платье, стянутое на талии широким поясом из лакированной кожи. Ее манера одеваться приводила в замешательство всех, кроме мужа и клиентов невообразимого бутика, который они с Коляʹ открыли в Париже — что-то вроде лавки старьевщика, где продавалась не только одежда, но и кожно-галантерейные изделия, посуда и предметы декора. Когда они решили заняться собственным бизнесом, лет пять тому назад, никто не верил в успех. И, как оказалось, зря.

Пойду уложу детей, — объявил Жиль. — Им можно посмотреть фильм перед сном?

«Рататуй!» — хором закричала детвора.

Софи кивнула и стала убирать посуду со стола. Она намеревалась накрыть к ужину здесь, в кухне, упорно отказываясь считать приезд Валентины из ряда вон выходящим событием.

Альбан уже накрыл праздничный стол в столовой, — шепнула ей на ушко Малори. — Подсвечники, хрусталь и фарфор — полный набор!

Заговорщически подмигнув, Софи отвела Малори в сторонку.

Что она вам такого смешного рассказывала?

О книге, которую она сейчас переводит. Триллер американского автора, от которого она перестала спать по ночам. Я не думала, что она умеет веселить компанию, но оказалось, что когда хочет...

А хочет она одного — очаровать всех членов нашей семьи, — отрезала Софи. — Никак не могу понять, какая она на самом деле. А что о ней думаешь ты?

Сперва я хочу узнать ее получше. Во всяком случае, Альбан от нее без ума.

Может, это пройдет.

Лучше, если бы не прошло. Представляешь, каково ему будет, если придется жить в этом доме одному целую зиму?

Почему одному? Он может продолжать собирать коллекцию «девушек своей мечты», которых...

А где он с ними познакомится? Довиль в межсезонье пуст! Нет, Альбан уже не в том возрасте, когда бегают за юбками. Думаю, он нашел ту, которая сумеет его удержать.

Поджав губы, Софи посмотрела на Валентину. Ну почему эта девица кажется ей такой несимпатичной? С Малори все было просто с самого начала, они очень быстро подружились. Открытая, веселая, искренняя, Малори компенсировала угловатые черты лица и худенькую фигурку безудержной фантазией. Она не была хорошенькой, но ее оригинальность всегда привлекала внимание. В ее бутике ни один клиент не делал покупку, не посоветовавшись предварительно с хозяйкой, а у клиенток после общения с ней непременно повышалось настроение.

Как тебе мой свитер? — спросила Софи.

Неплохой, но не очень гламурный, если хочешь знать мое мнение. Серый, ты сама понимаешь...

Вердикт не подлежал обжалованию. Однако Софи не могла представить себя в нарядах, которые обожала Малори. Софи снова взглянула на Валентину. Эта девица не так проста... Бесспорно красива — матовый цвет лица, длинные темные волосы с оттенком красного дерева, миндалевидные зеленые глаза. У нее фигура манекенщицы, умело подчеркнутая обтягивающими джинсами. Интересно, она привлекает Альбана только на физическом уровне или он любит ее по- настоящему? Он знал много красивых женщин, почему же остановил свой выбор именно на ней? Проблемы со зрением и потеря любимой работы так повлияли на его мировоззрение и характер, что он решил срочно остепениться?

Со своего места Софи видела, как Альбан смотрит на Валентину. Подумать только, он накрыл на стол! Сам! Рассерженная, она обернулась и увидела, что Жозефина внимательно наблюдает за ней. На всякий случай Софи ей широко улыбнулась.

Все готово, — объявила Жо с некоторым холодком.

К столу! — воскликнула Софи.

Она быстрым шагом пересекла кухню, чтобы первой оказаться в столовой.

* * *

В три часа утра Альбан, которому никак не удавалось уснуть, тихонько выбрался из объятий Валентины и бережно укрыл ее, потому что в комнате становилось все холодней. Да, надо что-то сделать с отоплением до прихода зимы. Когда он предложил поставить несколько дополнительных радиаторов, электрик рассмеялся: «Вы хотите подключить к своей старой проводке агрегаты, которые потребляют три тысячи ватт? Даже не думайте об этом. Вы же не хотите, чтобы от дома осталась кучка пепла!» За неимением лучшего Альбан купил теплое толстое одеяло с пышным ворсом, под которым они с Валентиной два часа назад потели, как атлеты в Сахаре.

После секса с Валентиной Альбан всегда испытывал счастье и умиротворение. Когда она засыпала, крепко прижавшись к нему, он чувствовал себя более сильным и уверенным. До нее ни с одной женщиной он такого не ощущал.

Альбан натянул свой плотный клетчатый домашний халат, который хранился в этом доме годами и который он с удовольствием извлекал из гардероба, приезжая зимой на выходные. Разве мог он тогда предполагать, что однажды вернется и будет жить в этих стенах? Получив диплом бакалавра, он уехал из «Парохода», торопясь присоединиться к живущему в Париже Жилю и продолжить свои занятия. Пройдя двухгодичное обучение в специальной математической школе, готовящей студентов к поступлению в технические вузы, Альбан подал документы в Национальную школу гражданской авиации и, поступив, на два года уехал в Тулузу. С дипломом в кармане он пополнил ряды «Air France», где очень недолго пробыл вторым пилотом — его повысили до командира экипажа. Альбан обожал летать, был способным и серьезным. Он отправлялся в аэропорт Руасси — Шарль де Голль, как иные едут в свой офис, но каждый раз во время взлета испытывал ни с чем не сравнимую радость. Экипажи боролись за право летать под его командованием: женщины потому, что считали его душкой, мужчины — потому что чувствовали себя с ним в безопасности. Во время коротких периодов отдыха между рейсами Альбан ходил в гости, принимал друзей у себя, интересовался тысячей разных вещей и не замечал, как проходит время. Съемная квартира, в конце концов, наполнилась экзотическими вещицами, привезенными из разных стран, но он почти не задумывался о том, где и как живет. Привычка путешествовать превратила его в кочевника, и дома он чувствовал себя скорее в кабине пилотов. Единственным домом, к которому Альбан действительно испытывал привязанность, оставался «Пароход». Каждый раз, приезжая на виллу между полетами, Альбан встречался здесь с прошлым, со своим детством, и этой тихой гавани, где можно было бросить якорь, ему было предостаточно.

Теперь он решил поселиться в старом доме, не зная, чем будет заниматься, как жить. Он чувствовал себя беженцем, жертвой кораблекрушения, и сам на себя из-за этого злился.

Надев очки, Альбан бесшумно закрыл дверь спальни. Архитектурное решение третьего этажа было необычным, даже если сравнивать с первыми двумя. Наверху, под крышей, ютились комнатки, предназначенные для прислуги, где с давних пор копились пыль и паутина. На втором этаже было шесть больших светлых комнат с ванными, туалетами и гардеробными, которые содержались в образцовом порядке. И только на третьем этаже имелись комнаты без определенного назначения, в том числе огромная комната для игр и длинная кладовая для белья, а коридоры сходились под прямыми углами. Когда Альбану было двенадцать, он захотел поселиться на третьем этаже, выбрав комнату, окно которой выступало над нижним этажом, отчего казалось, будто оно висит в воздухе. Из этого окна можно было любоваться восходящим солнцем, а сидя на подоконнике — воображать себя стоящим на носу настоящего парохода.