Дурная слава

— Это мой сын Рик, — сказала она Киннкэйду. — Сейчас в пыли и поту он осваивает нелегкое ремесло ковбоя и считает, что в этой профессии и образе жизни есть величие.

— Могло быть и хуже, — пожимая плечами, отозвался Киннкэйд. — Куда хуже оказаться среди быков в крови и грязи родео.

Старр содрогнулась:

— Я даже и думать об этом не хочу.

Стадо уже покидало город, и мычание скота становилось все слабее, но в воздухе все еще висела пыль. Долговязый и тощий ковбой перешел через улицу и остановился на дощатом тротуаре. Он прикоснулся рукой к шляпе, отдавая дань уважения Старр, потом посмотрел на Киннкэйда. Его густо покрытое веснушками лицо расплылось в улыбке.

— Похоже, я попал в город как раз вовремя, чтобы не пропустить зрелище. Славную работенку вы совершили, когда убрали эту девушку с дороги…

— Спасибо, — протягивая руку, прервал его восторженные излияния Киннкэйд. — Я Киннкэйд.

После минутного колебания ковбой протянул свою.

— Я Смит, но обычно люди называют меня Расти.

— И причина этого очевидна, — ответил Киннкэйд, разглядывая кирпично-красные волосы ковбоя, выбивавшиеся из-под полей шляпы. Потом он обернулся к Старр и сделал жест рукой.

— Познакомьтесь со Старр Дэвис. Она владелица и тезка отеля-казино «Лаки Старр».

— Очень рад, мэм. Кондиционер в моем фургоне отказал примерно за триста миль отсюда, — извиняющимся тоном произнес Расти, критически глядя на свою промокшую от пота рубашку. — Я очень нуждаюсь в горячем душе и холодном пиве. Если у вас есть свободные комнаты, я сниму одну.

— Они все свободные, — ответила Старр, — можете выбрать любую.

— Я должен сделать запись в гостевом журнале? — спросил он.

— Думаю, я тоже сниму у вас комнату, — вступил в беседу Киннкэйд.

— В таком случае оба следуйте за мной. Старр повернулась и направилась к двери. Киннкэйд бросил прощальный взгляд на дом, где скрылась брюнетка. Он чувствовал, что она должна скоро выйти оттуда. Но двери дома оставались закрытыми.

Вращающийся вентилятор, гудя чуть ли не из последних сил, гнал полны горячего воздуха, пахнувшего новой кожей и старой политурой.

На деревянной подставке возле стойки покоилось седло ручной работы. С веревок, прикрепленных к потолку, свисали другие, в основном изрядно поношенные седла. На короткой стене лавки красовался ряд гвоздей. Рядом были прикреплены полки со свежепочиненными сапогами и башмаками и крючки, увешанные кожаными жилетами, ружейными чехлами и седельными сумками. В дальнем конце комнаты на стуле лежали горой наваленные яркие попоны и толстые прокладки.

Под стеклом рядом с прилавком помещался ящик с ожерельями, серьгами и пряжками, выделанными из кожи.

В солнечном свете, падавшем из окон, блестели и танцевали пылинки. Иден Росситер смотрела сквозь грязные оконные стекла на улицу. В мыслях она то и дело возвращалась к той минуте на дороге, когда вокруг нее двигался скот, а маленькое свободное пространство, отвоеванное ею, все сужалось. Если бы этот незнакомый человек по имени Киннкэйд не подоспел вовремя…

Иден содрогнулась, осознав, какая серьезная опасность ей грозила. Она усилием воли подавила внезапно поднявшуюся тошноту, стараясь отогнать от себя дурные мысли.

Рассеянно потирая виски, Иден вспомнила суровое лицо своего спасителя. Что, в сущности, она успела разглядеть? Уже начавшую пробиваться щетину, темно-бронзовую от загара кожу да мозолистые руки…

Похоже, Киннкэйд из ковбоев, решила Иден. Определенно он из тех, кто проводит жизнь в скитаниях от одного ранчо к другому, от одной работы к другой, следуя, как перекати-поле, по кругу, охватывающему северную часть штата Невада, Восточный Орегон, а также Аризону, Монтану и Вайоминг.

Иден хорошо знала людей такого рода. И все же где-то внутри она была уверена, что ее спаситель скроен на иной манер. Конечно, Де Парду не удалось его запугать. Киннкэйду плевать на таких, как этот индюк. Ему хватило и одного слова, чтобы выбить у Де Парда почву из-под ног.

Она вспомнила, как Киннкэйд смотрел на нее — спокойно и не отрываясь. Его взгляд встревожил ее — слишком уж пристально он на нее смотрел. И прежде случалось, что мужчины глазели на нее так откровенно. Но на этот раз Иден ощутила, как в теле ее образовался источник медленно распространявшегося жара — жара, который, как она считала, давным-давно угас у нее в груди. Ей было неприятно признать, что она заблуждалась.

Послышался звук приближающихся из задней комнаты шагов. Иден повернула голову к прилавку, как раз когда сквозь завешенную портьерой дверь вошла немолодая женщина явно баскского происхождения с парой старых сапог в руках. Снабженные новыми набойками сапоги были начищены до блеска.

— Так и случилось, как я предполагала. Твои сапоги все еще оставались там, в задней комнате, но они готовы.

Роза Уинтерс поставила сапоги на загроможденный вещами прилавок.

— Сейчас найдем твою уздечку, и ты будешь в порядке.

Она сделала шаг к полкам на стене, но, заметив, что в комнате слишком жарко, свернула к окнам.

— Днем это солнце превращает комнату в духовку.

— Да, здесь жарко, — согласилась Иден.

— И пыльно.

Роза Уинтерс потянулась и опустила зеленую штору, потом пересекла комнату и проделала ту же операцию с другим окном.

— Этот Де Пард не должен был гнать свой скот через город. Ведь есть и другой путь. Но нет, ему хочется, чтобы все знали, как он богат.

Она опустила последнюю штору, и в лавке стало темно.

— Я видела, что там произошло. — Роза покачала головой. — Кто твой спаситель?

— Какой-то приезжий по имени Киннкэйд.

— Я знала, что он не может быть одним из людей Де Парда. Иначе работы ему не видать как своих ушей.

Женщина подошла к полке и сняла с нее уздечку с новым кожаным шейным ремнем.

— Тебе повезло, что этот приезжий оказался в городе.

— Знаю. — Иден сокрушенно вздохнула. — И даже слишком хорошо знаю…

— Мне стыдно, что никто из наших не осмелился помочь тебе. — Роза положила уздечку на прилавок рядом с сапогами. — Ненависть — тяжелая болезнь. Она начинается как рак — сначала чуть-чуть, а потом все больше и больше. Прошло почти четырнадцать лет с тех пор, как умер Джеф. Ненависть Де Парда к тебе росла год от года и пожрала его целиком. Он не успокоится, пока не уничтожит тебя. — Умоляющим жестом она протянула руку к Иден. — Уезжай, Иден. Продай свое ранчо и уезжай отсюда, пока он не уничтожил тебя.

— Не продам.

Ранчо «Шпора» на протяжении жизни четырех поколений принадлежало Росситерам. Дом, в котором жила Иден, построила ее прабабушка. И по доброй воле она никогда не оставит своего родового гнезда.

— Ты дура, Иден Росситер. — Роза покачала головой. — В этом городе Де Пард слишком большой человек. Руки у него длинные, друзья могущественные, никто не может ему противиться так долго.

— Люди уже много лет назад пророчили мне гибель. А я жива и все еще никуда не уехала.

После смерти деда семь лет назад все были убеждены, что Иден продаст ранчо и покинет эти места. Однако ничего подобного не случилось. Поначалу люди, покачивая головами, говорили, что ей не справиться с хозяйством на ранчо. Что это не женская работа и особенно она не подходит для такой молодой особы, как Иден Росситер. Но вопреки ожиданиям Иден с ней справилась. По крайней мере справлялась до сих пор.

— Сколько я должна?

Иден выудила из кармана джинсов несколько сложенных купюр.

— Двенадцать долларов пятьдесят центов.

Роза, мрачно глядя исподлобья, положила на прилавок руки ладонями вниз.

— Ты уже в курсе, что именно Де Пард позаботился о том, чтобы тебе не продлили разрешение пасти скот на правительственных землях?

Иден коротко кивнула.

— Когда у тебя на ранчо окажется больше скота, чем сможет прокормить твоя земли, — продолжала Роза, — ты не сможешь найти человека, чтобы перегнать свой скот на рынок.

— Пока мне этого не требовалось.

— И не пытайся кого-нибудь искать. Де Пард на сей счет был вполне откровенен. Он оповестил все местные компании, что если они согласятся перегонять твой скот, то он их никогда больше не наймет.