Держи Меня Крепче. Часть 2 (СИ)

Заодно, пока мы ждали профи по дверям, Пирожкович, как бы «между прочим», начал интересоваться про нашу бабулю, приезжавшую весной и, кажется, оставившую в его душе некий романтичный след, нокаутирующий логику и здравый смысл.

Перед сном я извлекла из утроб своих джинс, к которым, кстати сказать, уже привыкла, мобильник и подивилась количеству пропущенных вызовов и сообщениям. Я же выключала звук, точно. Поэтому и не слышала ни одного звонка.

Писали все, кому не лень.

Неизвестный номер, принадлежащий моей подруге Лесе: «привези мне еды», «много еды», «съедобной, а не бич-пакеты», «или тебя ждет смерть»

«Брачо», как вероятно, именовался в телефоне Сонечки, с которым я щеголяла, контакт Егора: «ты где, сестричка? как прочтешь, отзвонись»

Я позвонила, послушала малообещающие короткие гудки и стала читать дальше.

«Брутальный анкл», так именовался мой папуля: «Доча, на неделе идем в дельфинарий. я взял билеты. бери с собой своего бойчика»

С этим все ясно – решил поближе познакомиться с моим парнем. Хорошо, я не против, тем более я обожаю всякую морскую живность.

«Дрыщ», ах, это же Оливер. За что же она его так не любит? Вот его братца понятно – он ей чуть позвоночник не сломал, а вот что ей сделал добрая душа Олли? Смс: «Пересечемся завтра на нашем месте?»

Ему я тоже позвонила, ленясь печатать смс, хотя у меня была весомая причина: кнопки навороченного мобильника страшно пугали. Гудки пошли, но затем резко оборвались, видимо, я звонила не вовремя.

Я прочла остальные сообщения, расстелила кровать, раскидала вещи по местам, в общем, так и прошел вечер моего самого насыщенного в жизни дня.

Стоило мне лечь в кровать и закрыть глаза, как перед глазами вставало красивое лицо Артема, а губы начинали пылать, словно я с дуру полезла целоваться с банным чаном с горячей водой. В результате лицо начинало пунцоветь, но в темноте все равно это оценить было некому.

Меня преследовало стойкое ощущение, что у меня не голова, а свинья-копилка – столько мыслей в ней смешалось, наскакивая друг на друга, – прямо не голова, а зона диффузии, где в моих желеобразных мозгах распространяются твердые частички размышлений, обретающих постепенно формы печенек-рыбок, плавающих по просторам моей головушки и дрейфуя на крутых виражах волн особенно откровенных фантазий.

Но, главным образом, я знала, что завтра и каждый день теперь будут необыкновенными, полными таинственного сакрального смысла. И я не знала пока, пугает ли это все меня или, наоборот, радует до щенячьего визга, но, определенно, оно заставляло чувствовать некий благоденствующий младенческий трепет.

Не знаю, как скоро я уснула, помню лишь, что возмущенно сопела от того, что страховки от идиотов не существует, а судья в лице соседа Пирожковича воротил нос и требовал компромат на бабулю, иначе договариваться не желая и твердую валюту не принимая…

Пришедшего сообщения я уже не слышала, ровно как и того, как вернулась Соня – я спала и сопела в обе дырочки, видя во сне что-то с чем-то, а если и не это, то, определенно, что-то похожее.

Первым, что я схватила в свои загребущие клешни, как только вырвалась из эфемерного состояния между утренней дремой и праздностью бытия, был мобильный телефон, доселе спавший сном праведника под моей подушкой. Остатки сна, прыгавшие по поверхности моего сознания, словно «вертолетики» по зеркальной «гладильной доске» озера, держали меня своими щупальцами уже не так крепко. Сознание пыталось прорваться сквозь тонкую полупрозрачную пленку: рвалось, делая наскоки, видимо, воображая себя татаро-монгольским игом во главе со своим целеустремленным чернооким воеводой Чингисханом, натыкалось на преграду, содрогалось в конвульсиях от осознания собственной ничтожности, вновь наполнялось решимостью духа, повторяло попытки раз за разом и, в конце концов, пробило брешь в обороне, доказывая своим рвением общеизвестную мудрость, что под лежачий камень вода не бежит. Конечно, при определенных обстоятельствах, под правильным углом паркования камня в сочетании с верной точкой соприкосновения с поверхностью лежания валунчика вполне возможно допустить, что вода туда и набежит, но если этот же «недвижимый» объект засунуть под банку и выкачать оттуда весь воздух, то попадание иных объектов, в том числе влаги, в зону вакуума становится невероятно затруднительным, практически невозможным. Так что активность прозы жизни своими недюжими стараниями вернула мое сознание, что окончательно выветрило из моей пустой блондинистой головы всякие намеки на недавнее бурление мечтательной сонной фантазии: миг – я помнила сон, миг – я его забыла.

Впрочем, вырвавшись из стальных оков сна, я сразу же вспомнила о своем муженьке, о котором, скорее всего, и были сны, это логично, и кинулась проверять, какую милую сопливую муру он мне написал. То, что вечером от моего благоверного никаких смсок не приходило, меня не расстроило, так как я наивно предполагала, что он, стилизуясь под серьезного взрослого мужчинку, так скоро свои чувства проявлять не станет. Но с утра я ожидала получить самого простенького «доброе утро, принцесска», причем я даже не настаиваю на «принцесске», пусть будет просто «малышка», «детка» или что он там еще любит говорить? В общем, меня устроила бы даже простецкая «доброе утро», но… но получила нечто иное. А именно: «НЕ ЗВОНИ МНЕ БОЛЬШЕ НИКОГДА!« от… Оливера.

Сообщение повергло меня в некое состояние анабиоза и, моему беспечному ворочанию в кровати пришел конец: мозг стал просчитывать всевозможные варианты, чем же я могла ему досадить. Как назло, ничего путного на ум не приходило, да и мои звонки, в ходе которых я желала разъяснить ситуацию, отсылались к механическому голосу вежливой тетеньки, с достоинством сообщающей, что «абонент находится вне зоны действия сети или выключен, попробуйте позвонить позднее».

Я еще минут пять попереживала на эту тему, повздыхала, поприжимала к волнующе вздымающейся груди (ха-ха, да нет, конечно, моя грудь осталась недвижима, все же всколыхнуть то, чего особо-то и нет, оно не всякому Копперфильду дано, а уж мне так тем более) заломленные скорбно руки, потом вспомнила о Шере и теперь мои мысли стали откровенно странными.

Олли тут же покинул территорию моего мысленного аэродрома, где дореволюционными кукурузниками мысли, выстроившись в «кубанскую этажерку"1, с жизнеутверждающими надписями, типа «не ссы, подруга, Тёма просто еще спит», «Артемка телефон посеял – он тот еще балбес, ему можно», «Артем боится», летая по небу моего сознания, сбивали вражеских летчиков с не менее жизнеутверждающими надписями: «да ну нужна ты своему Охренчику, как корове седло», «нефиг ушами хлопать, слоняра, еще взлетишь», «вот тебе кляп – заткни фонтан неуемной фантазии» еще на подлете.

Воздушные бои шли быстро, экспрессивно, катастрофично, захватывающе и несколько грустно. Я бы могла так весь день проваляться в ожидании его звонка, но даже не знала, что я ему скажу.

Все же решив, что солнце не зря так нещадно слепит глаза, я, повернув голову, наконец-то, заметила ее – Соню, перепугалась и, ойкнув, низверглась с кровати прямо на пятую точку, заработав на мягком месте бонусом дополнительный фингал.

Даже руку не подаст, исчадие глубин подземных… Но моей систер было явно не до моего феерического полета и на мое скомканное приветствие она не повелась.

Сестренка сидела на своей кровати, не шелохнувшись, и как зомби таранила меня затуманенным взглядом глаз, не спавших всю ночь, красных и маниакальных. На ее лбу пролегали недетские морщины, спутанные волосы трансформировались в самое настоящее воронье гнездо, а под глазами темнели неизменные спутники сорокалетней заводчанки – круги – таким образом ее организм выставил табличку о своем закрытии на срочный ремонт.

Если бы я обладала способностью к чтению мыслей (эх, что-то частенько я стала задумываться на эту тему), то смогла узнать, о чем же думает сие неугомонное создание и почему сейчас оно мрачно и тогда меня собакой Баскервилей загрызло бы чувство вины на радость Сонечке. И на радость Шеру, наверное, ведь тогда ему не пришлось бы объясняться со мной, решать судьбу наших дальнейших отношений, строить нашу ячейку в социуме… Да, это пугает меня, а уж его и подавно.