Лукас (ЛП)

— Окей… — Он выходит из-за большой перегородки из тяжелой ткани и становится за стеклянную стойку. — Ты, должно быть, Айви — моя клиентка на шесть тридцать? Ты выиграла мой подарочный сертификат.

— Это я. — Я кладу фотоальбом на место, поворачиваюсь к нему лицом, и, как только наши глаза встречаются, меня охватывает странное чувство. Словно тепло вспыхивает глубоко внутри, проникает в сердце и трепетом отзывается во всем теле.

Глаза глубокого темно-карего цвета смотрят прямо на меня, а легкая улыбка и с интересом наклоненная голова говорят о том, что он тоже что-то почувствовал. Судя по изучающему выражению на его лице, я практически уверена, что он чувствует то же самое, что я.

Он нервно откашливается и протягивает мне покрытую татуировками руку.

— Я Лукас. Мы раньше не встречались?

Я пожимаю его руку, и странное ощущение снова пронзает мое тело. Теперь, когда мы прикасаемся друг к другу, оно даже сильнее. С трудом заставив себя спуститься на землю, я рассматриваю его. Он молод, думаю, ему слегка за двадцать, и он покрыт тату. Выцветшая серая футболка слегка облегает широкую грудь и крепкие мускулистые плечи, не скрывая руки, полностью покрытые татуировками. Волосы у него длинные, немного ниже плеч, черные как уголь, с неровными кончиками. В брови и на нижней губе пирсинг — серебряные украшения. Глаза темные, с янтарными бликами: мы, девчонки, описывая, назвали бы его взгляд томным, чересчур сексуальным, чтобы можно было без ущерба для себя смотреть на него долгое время. Он держит меня за руку немножко дольше, чем принято, а затем медленно отпускает.

— Нет, — тихо отвечаю я, не в состоянии отвести свои глаза от его.

Хоть в нем есть что-то такое, от чего мне кажется, что мы знакомы, я уверена, что никогда не видела его раньше. Я бы точно его запомнила. Хотя раньше мне никогда не нравились мужчины как он, почему-то его близость согревает мое тело изнутри, чего раньше со мной не приключалось, а мое внутреннее равновесие вдруг оказывается под угрозой.

Его губы расплываются в очаровательной мальчишеской улыбке.

— Мне показалось, мы знакомы. — Он качает головой, и его густые волосы разлетаются черным ореолом. — Ну, ты готова? — Голос у него слегка хриплый, он таким бывает, если кричать весь вечер на концерте.

— Думаю, да, — отвечаю я, улыбаясь в ответ. — Это мой первый раз… Я немного нервничаю.

Я сжимаю сумку, которую принесла с собой. В ней лежат шорты и носки, чтобы переодеться. Он предложил захватить сменную одежду, когда мы переписывались по электронной почте на этой неделе.

Лукас жестом предлагает мне следовать за ним за темную тяжелую штору.

— Люблю девственниц. Не переживай. Все будет хорошо. Я буду милым и нежным. Если хочешь переодеться в шорты, прямо вон за той шторой есть ванная комната. Просто поверни налево.

Я быстро переодеваюсь, возвращаюсь к его рабочей зоне и, нервно улыбаясь ему, забираюсь на кресло. Он уже разложил на рабочей скамье свои инструменты: тату-машинку, крошечные емкости с чернилами и бумажные полотенца. В углу тлеет ароматическая палочка, а где-то на заднем плане играет рок-музыка, которую я, кажется, раньше не слышала. Лукас, как готический хирург, со щелчком натягивает черные латексные перчатки и подъезжает ко мне на крутящемся стуле.

— Здесь у меня эскиз твоей татуировки, — говорит он, — и я должен сказать, он мне очень нравится. Думаю, тебе тоже понравится.

Он поднимает большой лист кальки, чтобы я могла посмотреть. На ней воплощена идея, которую я просто описала ему по электронной почте — тянущаяся по внешней стороне ноги, от верхней части бедра до лодыжки, виноградная лоза с завитками и небольшими разноцветными цветами, крошечными бабочками и колибри, парящими тут и там и отбрасывающими изящные тени. Его набросок сам по себе — удивительное произведение искусства. Вообще-то, он такой красивый, что мне хотелось бы вставить его в рамку и повесить на стену у себя дома. Каким-то образом он смог отобразить именно то, что я рисовала в своем воображении.

Я разглядываю его рисунок некоторое время, словно лишившись дара речи.

— Ух ты! Как красиво.

Мне немного не по себе от того, что рисунок такой большой для первой в жизни татуировки, но не хочу делать что-то маленькое и бессмысленное, просто чтобы попрактиковаться перед основной тату — этой. Я хочу набить что-то стоящее, серьезное, символ новой меня.

Широко улыбаясь, Лукас крепит эскиз к стене, рядом с креслом.

— Я бью тату фрихэндом. Это значит, что я не буду сначала намечать контур на коже, и только потом его прорисовывать. Вместо этого я буду татуировать сразу, как будто черчу и рисую на бумаге или холсте.

— Ого… А что, если ты сделаешь ошибку? — спрашиваю я.

Слегка рассмеявшись, он качает головой.

— Ты первый человек, который задал этот вопрос.

Оскорбить потрясающего художника? Не сомневайтесь, доверьте это дело мне.

— Извини. — Я снова перевожу взгляд на эскиз. — Я не хотела тебя оскорбить. Простое любопытство.

— Эй, я совсем не обиделся, — отвечает он. — Мне нравятся благоразумные люди, которые не боятся задавать вопросы. Особенно когда речь идет о рисунке, который останется на теле на всю жизнь.

Я жду, что он продолжит, но он молчит.

— Ну так? — настаиваю я, вопросительно приподняв брови. — Что будет, если ты сделаешь ошибку? Есть какой-то способ или устройство, чтобы все стереть?

Он косится на меня и подмигивает.

— Я не допускаю ошибок. А даже если бы и допустил, то сделал бы это так красиво, что ты никогда бы не догадалась, что это была ошибка.

— Понятно, — говорю я, изумляясь его уверенности в себе.

— Есть в жизни вещи, которые нельзя переделать. И они навсегда, вне зависимости от того, как ты себе их представляешь и чего ожидаешь. Это не значит, что они — ошибка.

Я озадаченно разглядываю его, пока смысл этих слов укладывается у меня в голове.

— Очень мудрые слова, Лукас. Впечатляюще.

— Да, я ходячее печенье с предсказанием. Это оттого, что слишком много читаю.

— Невозможно читать слишком много. Как там в поговорке? Тот, кто читает, проживает тысячу жизней.

Он кивает в ответ и еще раз одаривает меня хитрой, но ужасно милой улыбкой, которая по-прежнему кажется очень знакомой.

— Чистая правда, Айви.

Лукас слегка покачивает головой в такт музыке, внимательно осматривая меня, а затем придвигается поближе.

— Ладно… Ложись на левый бок. Кресло раскладывается, как кушетка. — Он дергает рычаг, опуская спинку, после чего кладет на меня руку и слегка подвигает мою ногу. — Так пока удобно? — спрашивает он.

Я киваю, слегка смущенная из-за ощущения его руки у себя на бедре.

— Да, нормально.

— Ладненько. Дай мне знать, если почувствуешь дискомфорт, головокружение или что-то еще, хорошо? Я принес тебе бутылку воды. Вдруг захочешь попить.

— Спасибо. Ты очень любезен.

Я опускаю голову на согнутую руку и нервно закусываю губу, рассматривая его и инструменты. Такое ощущение, что я на приеме у странного врача.

Когда он подносит машинку к моему телу, я стискиваю зубы, готовясь к худшему.

Первые несколько секунд мне хочется закричать и ударить его ногой по лицу. Аппарат шумит. Он обжигает. И, твою мать, как же больно. Как, черт возьми, люди это терпят? Зачем люди это терпят? Я стараюсь не двигать ногой, и гадаю, насколько все это безопасно. Мне кажется, он в буквальном смысле пытается продырявить мне ногу.

Лукас останавливается, бросает на меня взгляд из-под упавших ему на лицо волос, и мной опять овладевает то странное чувство. Кажется, сердце замирает… а потом поспешно возвращается к своему ритму. Я моргаю, стараясь привести себя в норму.

— Айви, ты там в порядке, куколка? — Отложив машинку, он протягивает мне бутылку с водой и смотрит на меня с беспокойством.

Я беру у него бутылку и медленно пью. Он назвал меня куколкой. Я должна быть оскорблена, но ничего подобного. На самом деле я даже уверена, что покраснела. Иисусе.