Узы подчинения (ЛП)

— Что? — наконец спросила она.

Он покачал головой:

— Ничего. Просто рад тебя видеть. Ты здорово выглядишь. Мне нравится.

Он потянул за кончик светлого локона, ее длинные распущенные волосы ниспадали из-под широкого капюшона.

Когда-то она любила окрашивать их в разные цвета. Это было весело. Несерьезно. Легкомысленно. Она уже несколько лет не красила волосы. На самом деле в учебном лагере они с Джордж стиснули зубы и побрили головы налысо.

— Да?

— Да, — ответил он. В этот момент кто-то окликнул его по имени с другой стороны стойки. Мастер Куинтон махнул рукой, но повернулся обратно к Кенне. — Мастер Гриффин знает, что ты здесь?

Она тут же опустила глаза.

— Думаю, нет, — заключил он. — Что ж, если тебе интересно, ты найдешь его на сцене.

Он кивнул на пространство за баром, но ей не нужно было напоминать.

— Спасибо, Мастер Куинтон.

Он протянул руку ладонью вверх. Молчаливый приказ.

Беспрекословно она вложила в его руку свою левую ладонь. Он поднес ее к губам и поцеловал пальцы.

— В следующий раз не пропадай так надолго. Это приказ.

Его светло-карие глаза были полны симпатии и радушия, и этого взгляда оказалось достаточно, чтобы успокоить Олимпийские игры бабочек, разыгравшиеся у нее в животе.

— Да, сэр.

Слова сорвались с ее губ легко, вроде мышечной памяти, которой, как она надеялась, все еще обладало и остальное ее тело. Мастер Куинтон отпустил ее руку и пошел вдоль стойки.

А Кенна осталась сидеть, спокойно потягивая свой апельсиновый сок. Ладно, не так уж спокойно. На самом деле она пыталась не потерять голову от того, что после всех этих лет находится в одном помещении с Гриффином Хадсоном. Когда стакан опустел, она поставила его на стойку, глубоко вдохнула и тихонько сказала себе:

— Ура, Слоан.

Боевой клич морской пехоты придал ей храбрости, она подняла свой зад со стула и пошла вокруг бара. Скоро она наткнулась на толпу зрителей перед тем местом, где раньше находился церковный алтарь. На возвышающейся сцене находилась женщина, связанная темно-оранжевой веревкой, так красиво сочетавшейся с ее заплетенными волосами, что у Кенны перехватило дыхание. Она сразу же узнала вязку. Интуитивно. Вспомнила, как ощущала ее собственным телом. Вспомнила прикосновение рук, ответственных за веревки на ее коже.

И затем она позволила своему взгляду переместиться на высокого, прекрасно сложенного черноволосого доминанта в черных джинсах. Гриффин Хадсон. Он стоял позади склоненной женщины и держал между ее расставленных бедер вибратор, второй рукой он водил по узору из веревок на ее спине.

При виде него после стольких лет из горла Кенны непроизвольно вырвался тихий стон. Ее сердце понеслось вскачь. Тело охватил жар, даже при том, что он дразнил и мучал другую женщину, другую сабу. Боже, он был так же великолепен, как всегда, мускулистый и сильный, его жесткое лицо сейчас было серьезным, но оно способно и на нежность, и на шутливость. Кенна помнила каждую часть этого мужчины: его лицо, его руки, его рот, его член.

И, скорее всего, будет помнить до самой смерти.

Так же быстро она подавила все эти чувства и воспоминания. Нельзя забывать, зачем она здесь, а чего ей не нужно. Она пришла сюда, чтобы проверить, смогут ли подчинение и бандаж обеспечить ей то же освобождение и облегчение, как раньше. Смогут ли они предоставить ей боль другого вида и избавить от стресса. Почти как терапия. Это в идеале. Это было бы просто альтернативной терапией. А Гриффин — если захочет — будет ее врачом. И только.

Она совершенно точно пришла сюда не за страстью. И определенно не за любовью.

Даже если бы она не поняла Гриффина четко и ясно пять лет назад, она даже не была уверена в том, способна ли сейчас на чувства. Как может она любить кого-то, когда так отвратительно относится к себе? Как может она любить кого-то, когда последний человек, которого она любила — даже если это была дружеская любовь, — умер прямо у нее на глазах? Как может она любить кого-то, когда так часто испытывает чувство вины за то, что выжила, а ее подруга погибла?

Так что да, любовь тут не при чем.

Крики сабы достигли крещендо, когда она кончила, оргазм заставил ее подняться на цыпочки, почти упав всем своим весом на веревочное произведение Гриффина. Когда все закончилось, зрители зааплодировали, и он быстро освободил женщину, его мастерство и уверенность выглядели чертовски сексуально.

И пока Кенна наблюдала за ним, она поняла, что для нее дело действительно не в любви. Больше нет. Потому что, когда Мастер Гриффин работал, ревность, которую она испытала, относилась к невероятному освобождению, которое та женщина, скорее всего, ощущала сейчас, а не к мужчине, который его вызвал. Что было... хорошо. Это было хорошо. Лучше. Так.

Для нее смысл в том, чтобы чувствовать меньше, а не больше.

А потом Мастер Гриффин повернулся спиной к толпе, и то, что Кенна увидела, едва не лишило ее дыхания.

Всю верхнюю часть его спины покрывала новая татуировка, выполненная черными и красными чернилами. Лицо женщины, частично скрытое темными волосами, развевавшимися перед ее чертами, словно пойманные ветром. В волосах мелькали красные пряди и обрамляли образ, который двигался вместе с потрясающими мышцами Гриффина. Сквозь развевающиеся волосы смотрели пронзительные серые глаза.

Кенне показалось, что ее ноги приросли к полу. Она не могла пошевелиться, не могла среагировать, не могла дышать. Потому что эти серые глаза она каждый день видела в зеркале, и эта женщина была ею.

«Он... У него татуировка с моим портретом. Я. На его коже».

Кенна моргнула, но великолепное произведение искусства осталось на месте.

«О Боже, почему он вытатуировал мой портрет?»

Сердце внезапно загрохотало о грудную клетку. Мысли Кенны превратились в сплошную круговерть. Что это значило? Что это может значить?

Это была одна из их последних ночей вместе. Она помнила, потому что покрасила волосы в бордово-коричневый цвет, а несколько длинных прядей выделила насыщенным красным. После того как они поиграли в клубе, они ушли вместе и отправились к нему домой. Они попали в ужасную летнюю грозу и промокли насквозь, пока добежали до двери, но они не возражали. Наоборот, к тому времени как вошли внутрь, они так хохотали, что едва могли говорить. Они сняли свою мокрую одежду прямо там же, в прихожей, и занялись любовью у входной двери.

Ну, для нее это была любовь.

У Кенны даже не было возможности отчитать себя за подобные мысли. В этот самый момент взгляд Гриффина прошелся по толпе перед сценой... и остановился на ней.

У него получилась совершенно мультяшная замедленная реакция, что было бы смешно, если бы она сама все еще не боролась за нормальное функционирование мозга. А потом его темные глаза расширились, осматривая ее. Долгое мгновение они смотрели друг на друга через помещение. Музыка отошла на второй план, как и другие люди, пока не остались только они двое, разделенные пространством, пятью годами и ее давно разбитым сердцем.

А потом женщина, о которой он заботился, коснулась его руки, Мастер Гриффин моргнул и тряхнул головой, его лицо приняло старательное нейтральное выражение. Оставив Кенну без каких-либо идей насчет того, что он подумал, увидев ее.

Он завернул уже развязанную сабу в одеяло и поднял ее на руки. Бросив последний обжигающий взгляд в сторону Кенны, он унес женщину со сцены и скрылся из вида.

Все, что оставалось Кенне, — это ждать. Чего — в этом она не была уверена.

Гриффин едва мог осмыслить, что только что увидел в главном зале клуба. Или, скорее, кого увидел.

Кенна Слоан. Здесь. В «Святотатстве».

Она разрывался между порывом воскликнуть «Какого черта?» и совсем не свойственным для доминанта желанием побежать и рухнуть у ее ног.

И Господи, она выглядела абсолютно сногсшибательно. Может быть, более худой, чем раньше, но это черное боди идеально подчеркивало ее изгибы и тренированные мышцы. А светлые локоны, ниспадающие из-под капюшона, были потрясающими, создавая впечатление, будто она светилась.