Судьба Лилиан Хорн

Сестра Элиза услышала визг тормозов, хлопанье дверцами автомашин на улице, голоса и распахнула входную дверь, не дожидаясь звонка.

Высокий тощий юноша с фотокамерой на груди ворвался первым и закричал:

– Где это? Где?

Сестра Элиза молча указала на открытую дверь в глубине прихожей.

Молодой человек кинулся туда.

Приземистый мужчина, неряшливо одетый, со сбившимся набок галстуком, со щетиной на подбородке и в лоснящейся шляпе подошел к сестре Элизе.

– Я – инспектор криминальной полиции Крамер. Это вы звонили в полицию?

Сестра Элиза только кивнула, голос не слушался ее.

– Ну, сначала успокойтесь, – сказал инспектор, – мы осмотрим место преступления. Туда? Спасибо. Вам необязательно присутствовать при этом. Может, вы пока оденетесь? И сварите, пожалуйста, побольше кофе – нам всем это не помешает.

Он прошел со своими людьми дальше, а сестра Элиза так и осталась стоять, не в силах последовать доброму совету инспектора.

Вдруг она услышала, как он ругается в комнате, где произошло убийство:

– Вы! Опять вы! Кто вас сюда пустил? А-а, ясно, подслушиваете телефонные звонки в полицию… Ну, а теперь немедленно убирайтесь, или я конфискую вашу проклятую камеру!

Тощий молодой человек вышел из комнаты. Вид у него был ничуть не огорченный, наоборот, он самодовольно ухмылялся.

– Вечно эти репортеры! – неслась ему вслед ругань инспектора Крамера.

Газетчик разминулся в дверях с господином Кобленцем.

Врач бросил на медсестру укоризненный взгляд.

– Нечего сказать, заварили кашу!

И он степенно прошагал через прихожую. Полицейские, чтобы не уничтожить следов, держались на приличном расстоянии от кровати.

– Доброе утро! – господин Кобленц приподнял шляпу, собираясь бросить ее на одно из кресел.

Инспектор полиции Крамер остановил его жестом.

– Лучше не надо, вы ведь знаете, что пока не поработали эксперты, надо сохранить место преступления в первоначальном виде.

Врачу пришлось вновь надеть шляпу.

– Ах, да, верно, – сказал он рассеянно, – господа, я сожалею, что вас потревожили. Вряд ли речь идет здесь о преступлении.

– Вашими бы устами, господин доктор, – сказал один из экспертов, – вы даже не представляете, как мы обожаем такую работенку. Особенно в уик-энд.

– Фрау Кайзер ведь моя… или, вернее сказать… была моей пациенткой. Очень тяжелый случай. Она часто говорила о своем желании покончить с собой, – рассказывал врач.

– Нам постоянно приходилось держать таблетки в таком месте, чтобы она не могла их достать. Я совершенно уверен, что она… – Он откашлялся. – Что на сей раз, она осуществила свое намерение. Я очень сожалею, что не смог воспрепятствовать этому.

– Каким заболеванием она страдала? – спросил инспектор Крамер.

– Рассеянный склероз.

Члены группы по расследованию дел об убийстве отнеслись к словам врача с пониманием.

– Мучительная болезнь, – добавил господин Кобленц совершенно без надобности, – и неизлечимая.

– Она ведь сопровождается парезами, – задумчиво произнес инспектор, – и вы думаете, что у нее хватило бы сил перерезать самой себе горло?

– Да, бесспорно. Парез наступает не повсеместно. И носит спастический характер.

Господин Кобленц подошел к кровати, споткнулся о край овечьей шкуры и нервным движением ноги задвинул ее под кровать.

5

Как только в темноте резко зазвонил телефон, Михаэль Штурм тут же нащупал трубку, снял ее, выслушал сообщение и сказал:

– Все понял. Выезжаю.

В комнате с зашторенными окнами было темно.

Он включил ночник. Его невеста, Ева, лежала рядом с ним, свернувшись калачиком, как ребенок, разметав по подушке темные локоны, покрасневшие, вспухшие веки выдавали ее недавние слезы. Он с любовью поглядел на нее.

Известие, что из долгожданного вызова в Киль, приближающего день желанной свадьбы, пока ничего не выйдет, сильно огорчило ее. Она вышла из себя и выкрикивала нему в лицо несправедливые упреки. Как обычно, они сильно поссорились и также бурно помирились.

Наверное, ей снился хороший сон, потому что иногда она улыбалась.

Ему было жаль ее будить и возвращать, таким образом, к грубой реальности. Может быть, ему встать потихоньку и дать ей выспаться здесь? Его мать, хотя ничего и не говорила, но наверняка давно догадывалась, что он иногда приводит ее сюда. Он был уверен, что она отнесется к возникшей ситуации с пониманием. А вдруг так будет даже лучше, что женщины неожиданно встретятся ранним утром в его отсутствие! Может, напряжение в их отношениях исчезнет?

Он осторожно перевалился на край кровати.

Ева тут же проснулась или, вернее, почти проснулась.

– Что случилось? – пробормотала она.

Он склонился к ней.

– Ничего, – шепнул он, – спи дальше. Еще очень рано, – выдохнул он ей в ухо и мягко выскользнул из ее объятий.

Она тут же открыла по-детски наивные голубые глаза, удивленно заморгала ресницами и спросила:

– Почему ты встал?

– Мне надо уходить, Ева. – Он быстро поцеловал ее. – Не сердись, меня только что вызвали по телефону.

Она мгновенно села, прямая, как свечка, прикрывая грудь одеялом.

– И ты хочешь оставить меня здесь одну?!

– Мне было жаль будить тебя, любимая.

– Ничего себе, хорош кавалер! И как же, по-твоему, я должна была выйти из квартиры?

– Через дверь. – Оправдываясь и отвечая на ее вопросы, он быстро, заученными движениями одевался.

– И прямо тепленькой попасть в объятия твоей мамочки!

– Ну, не волнуйся так, – сказал он, завязывая галстук, – что бы такого случилось? Моя мать совсем не такая, как ты. Спорю, она не сказала бы ни слова.

– Но подумала бы обо мне черт знает что! – Ева одним прыжком выскочила из постели. – Подожди меня, пожалуйста, я сейчас оденусь!

Он оглядел себя в зеркале при слабом свете ночника и лишний раз убедился, что иметь бородку весьма практично в случаях вроде сегодняшнего, когда тебя выдергивают из постели и бриться абсолютно некогда.

– Я всегда чувствую себя ужасно, – выговаривала ему Ева, – когда приходится ночью красться к тебе на цыпочках! И после этого ты способен поставить меня в такое унизительное положение! Просто невероятно! Выходит, тебе все равно, что твоя мать подумает обо мне?

– Ты ей очень нравишься.

– Ты сам в это не веришь! Для нее было бы настоящим праздником застукать меня здесь с тобой! – Она натягивала через голову яркое платье в горошек.

– Если ты и дальше будешь так орать, – сказал он, – она наверняка придет сюда!

В ответ она поджала губы и бросила на него гневный взгляд.

Он подхватил сумку с инструментами и направился через прихожую к двери. Когда он снимал цепочку, та легонько звякнула.

– Михаэль! – тут же раздался голос матери.

Он умоляюще посмотрел на Еву, бесшумно следовавшую за ним по пятам, и, приблизившись к закрытой двери в спальню, отозвался: – Да, мама!

– Тебя снова вызвали, Михаэль?

– Да, мама.

– Убийство?

– Еще не знаю. Не беспокойся. Спи.

Он поспешил к двери, отпер ее и выпустил Еву. Когда они вместе сбегали по лестнице, Ева неожиданно рассмеялась.

– От твоей матери ничего не ускользнет, а?

– У нее чуткий сон.

– Мне бы следовало знать об этом раньше. Во всяком случае, тебе удалось заманить меня сюда в последний раз.

Он обнял ее за плечи и подтолкнул к выходу на улицу. И удивился, как было светло. Фонарь, под которым он поставил свой «фольксваген», уже не горел.

– Если ты воображаешь, что втянешь меня в очередное препирательство, то твое дело – дрянь, – сказал он добродушно, – отложи это занятие на вторую половину дня.

Его близость, тепло, исходившее от него, настроили ее миролюбивее.

– Так ты думаешь, что мы все-таки сможем поехать на Бальденейзе? – Она потерлась головой о его плечо.

– Я сделаю все возможное, – пообещал он.