Лучшие друзья (СИ)

Невероятная и, казалось бы, невозможная смесь альтруизма и лени привели к тому, что Асакура стал человеком, способным сражаться за счастье и спокойствие других, но при этом не оставляя сил для себя и, честно сказать, пренебрегая личной жизнью. Он думал, что потерял Анну из-за лени – из-за того, что он просто не старался даже проявить своих настоящих чувств, однако теперь ему выпал шанс на искупление, но для этого нужно было изменить самому себе.

Память отчётливо рисовала образы, пейзаж и ту самую напряжённую атмосферу, что витала в воздухе минут двадцать назад между аристократом и шаманом. Хоть они оба были из древних и уважаемых семейств, разница между ними была видна невооружённым взглядом.

Два фальшивых спокойствия играли на лицах парней абсолютно по-разному: в одном чувствовался явный блеф, а в другом скрывалась ярость. Между ними с первой встречи возникал своеобразный купол, в котором они были тет-а-тет и могли говорить всё, что думают, не обращая внимания на других.

Вот и сейчас между «огнём» и «воздухом», между «благородством» и «бесстрашием» витала атмосфера уединённости и одновременно разрастающейся бури, а причиной этому стали слова, полностью изменившие ход запланированной Вальдемаром истории.

Вольф стоял по правую руку от Генриха и постоянно переводил взгляд с ничего более не говорящего Асакуры на своего лидера, который будто заснул с открытым, стеклянным взглядом. Мужчина чувствовал, что между двумя парнями, влюблёнными в одну и ту же девушку, скоро разразится война, однако впервые он не знал, что ему делать и как поступить, ведь к этой ситуации он не был подготовлен.

Не готов к дальнейшему развитию событий оказался и Йо, который только после вырвавшихся из его уст слов осознал, что не знает следующего шага. У него была лишь задача, которую неотложно нужно было решить, однако хода решения у него не было.

Стоявший, словно статуя из мрамора, Генрих не находил ответа на представленный, по его мнению, цирк. За его пустым взглядом пылал огонь, рождённый абсолютно абсурдными, но от этого не менее провокационными словами, однако спустя минуты три безмолвной тишины он до боли сжал всю свою аристократичную натуру и, вернув себе самообладания, вытянул гордо шею, как будто желая смотреть на Асакуру сверху вниз.

– Прежде чем делать выводы, – начал со сдержанностью говорить Генрих, демонстрируя своё благородство, – я хотел бы кое-что спросить у Вас, Асакура, – шаман на это ничего не ответил, своим ожиданием давая понять, что он готов к вопросу. – Вы лично знакомы с моей женой?

Йо понимал, что заминка может вызвать сомнение в правдивости его ответа, однако в голове так ярко и чётко звучала мольба Анны о том, чтобы он не рассказывал Генриху о них, что Асакуре не оставалось ничего другого, как просто рефлекторно ответить:

– Нет... лично мы с ней незнакомы, – дал пояснение парень, корящий себя за ложь, которой не должно было быть. Он не понимал, почему соврал, не мог дать разумного объяснения, почему повиновался желанию девушки, но его сердце просто неумолимо кричало о том, что нельзя подставлять Анну под удар, ведь неизвестно, чем кончится его затея.

Своими словами он даже и не подозревал, какое сильное давление сбросил с плеч не только мимолётом усомнившегося в своей жене Генриха, но и до предела напряжённого Вальдемара, отпустившего в ту же секунду рукоятку пистолета. Ситуация, разумеется, всё ещё была острой и непредсказуемой, но уже не такой агрессивно настроенной.

– Тогда у меня возникает ещё один вопрос, – с насмешкой в глазах уже более спокойно произнёс Шварц. – О какой любви идёт речь?

– О любви с первого взгляда, конечно, – пожав плечами, ответил Йо, направленный в сторону правильного решения последним вопросом аристократа, который не смог сдержать искренний и короткий смех, обвиняющий своего оппонента в безумии.

– С первого взгляда, значит? – не мог Генрих прекратить внутренний смех, отражённый в его глазах. – Увы, разочарую Вас, Асакура, но такого понятия нет в жизни. То, что Вы называете любовью с первого взгляда – это не что иное, как симпатия.

– Это Ваше предположение о любви, для меня же всё очевидно и ясно, – отстаивал свои взгляды Йо, видя, как в ту же секунду его противостояние и непокорность вызвали в аристократе новую волну серьёзности.

– И что же Вам очевидно, Асакура? – хоть и предугадывая ответ, всё же решил убедиться в словах шамана Шварц.

– То, что я действительно люблю Вашу жену, – без тени страха и сомнения снова пожал беззаботно плечами Асакура, окончательно стирая с лица Генриха насмешливую маску и возвращая ту напряжённую до предела атмосферу противостояния.

«Идиот, – мысленно и по слогам выругался Вальдемар, смотря на обезумевшего Асакуру, – ещё раз это скажешь, и он тебя на месте убьёт».

А ведь Вольф был совершенно прав. Генрих на самом деле испытывал жуткое желание придушить польстившегося на его жену шамана. И неважно, что они незнакомы, что их ничего не связывает, просто мысль о том, что его жену не просто тайно кто-то желает, а открыто заявляет о своих намерениях, приводило его в неописуемую дикость и к желанию растерзать наглеца на месте.

– Хорошо, Асакура, – снова натянуто улыбнувшись, произнёс Генрих, вызывая удивление не только в Йо, который не мог понять, с чем согласился немец, но и в Вольфе, снова водрузившем на свои плечи давление и напряжение. – Я не буду с Вами спорить по поводу того, что такое любовь. Пускай каждый останется при своём мнении, – пояснил свои уступки Шварц, однако, несмотря на то, что он поступил намного мудрее и не стал спорить, в его глазах заиграла угроза, проявившая себя со следующими словами: – Но позвольте узнать: что Вы хотите от меня? Вы ведь непросто так открыли мне Вашу, так называемую, любовь к моей жене?

– Я просто не хотел действовать тайно, – Йо понимал, что рано или поздно, но разговор сведётся к этому вопросу о его дальнейших намерениях, и, честно признаться, он понятия не имел, что нужно сказать или сделать.

– Что ж, довольно благородный поступок, – расценил его слова и действия Генрих.

– Или глупый, – внезапно вторгся в их беседу Вальдемар, который почувствовал очень плохую тенденцию и динамику развития их разговора, медленно подходившего к кульминации. Однако Генрих лишь согнул руку в локте, ладонью останавливая его защиту, после чего снова вернул взгляд к Асакуре.

– Но я всё равно не понимаю, к чему Вы клоните, – противореча своим мыслям, в которых царило полное понимание и более того осознание, глубоко выдохнул Генрих, тем самым пытаясь успокоить себя, дабы не сорваться.

– Я... – ну вот и настал тот момент, когда Йо было абсолютно нечего сказать. Он глазами искал и выбирал из тысячи слов нужные, чтобы как-то разрешить их разногласия. Вся проблема была в скованности и ограниченности действий шамана, который хоть и не одобрял ведение тайной борьбы, но под действием слов Анны вынужден был поступать так. Обычно решение приходит в самый безысходный момент под действием адреналина и паники, однако перед глазами Йо вместо слов появились воспоминания, связанные с тем, как Трей сражался на этой самой арене с Нобу – бывшим парнем Сели. Казалось, опасности их отношениям не могло существовать, ведь златовласка ни на секунду не задумывалась о том, чтобы уйти от Трея, но северянин всё равно не мог этого просто так оставить, и теперь-то его поступки уже не выглядели для Асакуры неразумными. Да, между мужчинами не может существовать тайной войны, косых взглядов и мелких пакостей за спиной, как у женщин. Мужчины открыто выясняют отношения, но что самое главное – они делают это быстро и основательно. Именно поэтому, поняв, что движет мужскими действиями, ощутив себя на месте северянина, Йо откинул тень колебания, после чего поднял голову и, посмотрев прямо в глаза «разгневанного неба», твёрдо и уверенно сказал: – Я хочу раз и навсегда решить между нами, кому она будет принадлежать.

Если б кто-то из его друзей сейчас бы услышал подобные слова, они бы незамедлительно переглянулись и подумали о том, что в Йо сидит какой-то безумный дух. Однако сомневаться в его вменяемости и без друзей было кому, так как Генрих едва сдержал очередную насмешку, которая была абсолютно искренней.