Проблема с Джейн

— Прямо из Флориды, только вчера сорвали с дерева. — Улыбка сошла с ее губ. — Но что с тобой?

— Упала с велосипеда, а Эрик подал на развод.

Лина уронила грейпфруты и обняла Джейн.

— Шантаж, — заявила Лина.

Просто ребяческая выходка, чтобы напугать ее. Еще никто не разводился из-за того, что поругался по телефону. Даже если Джейн и нахамила ему. Один из супругов всегда использует слабые стороны другого, чтобы обидеть как можно сильнее. Если бы из-за этого разводились, то на земле не осталось бы ни одной супружеской пары. Наоборот, это служит доказательством семейного благополучия: терзают друг друга упреками только те, кто сильно любит друг друга. Джейн жадно слушала Лину. Все, что она говорила, казалось ей более правдоподобным и более осмысленным, чем то, что произошло с ней этим вечером. Но Лина не знала Эрика и не имела представления о его высокомерии, его способности подолгу не разговаривать. Лина пожала плечами: все мужики одинаковы. Она держала ее за руку, гладила по волосам, говоря, что все у нее наладится и что она не должна расстраиваться. Джейн терялась в догадках: а что вообще Лина знала о мужчинах и о любви?

Утром — все та же боль. И еще тяжесть в животе. Глотать невозможно. Как, впрочем, и плакать. Тошнота. Боль по всему телу. Падение здесь ни при чем, в этом она была уверена. Однажды ей уже пришлось испытать подобное: после аборта. Но тогда боль была физической.

В последующие дни Джейн пыталась дозвониться до Эрика несчетное количество раз. Машинально она нажимала на клавишу «bis» и ждала звукового сигнала, зная, что он не ответит. Набирала домашний номер Нэнси. Просто чтобы проверить. Никого. Не было никакого сомнения, что враг находится на месте и промывает Эрику мозги, беспрерывно повторяя, что в Олд-Ньюпорте ему наставили рога.

Она могла бы поехать в Айова-Сити. Билет лежал на письменном столе. Пришла бы к Эрику и заставила выслушать ее. Поговорила бы с ним обстоятельно, а не как истеричка. Ее самообладание и рассудительность помогли бы ей убедить его в том, что он любит ее, что она была инфантильной, эгоистичной, жестокой. Она пообещает ему стать другой и никогда больше не жаловаться. Им необходимо быть вместе. Она любит его. Он — ее. Такая любовь не встречается в жизни дважды. И тогда у нее в животе исчезла бы эта тяжесть. Она в этом не сомневалась. Даже если Эрик считает, что невыносимая боль, которую она испытывала после каждой их ссоры, вовсе не показатель страстной любви. Он выслушает ее. И она возьмет верх над его матерью.

Но Эрик прислал к ней шерифа. А ведь сегодня она могла разбиться насмерть, однако его это не волновало.

Прошло одиннадцатое апреля. Она выбросила билет. Не стала обращаться и к адвокату. Прождав еще пять дней, наконец вскрыла конверт и изучила бумаги. Истец, обвиняемый — все как надо, в напечатанном виде. Эрик только подписал внизу каждую страницу. Если она захочет опротестовать его заявление, ей нужно будет заполнить этот бланк. Для этого у нее есть в запасе еще четыре дня. Но что она может привести в качестве возражения? Самая простая причина для развода: отсутствие детей. В списке вопросов, которые должен решать судья, Эрик отметил только: «Развод (расторжение брака)», не коснувшись «Раздела собственности и оплаты долгов». Его всегда отличало желание выглядеть благопристойно. Все остальное они урегулируют между собой, так будет красивее.

Эрик позвонил ей двадцать второго апреля, узнав, что она не заполнила бланк на опротестование и, следовательно, была согласна на развод. Услышав его голос по телефону, Джейн задрожала всем телом. Ей хватило, однако, самообладания; чтобы не разрыдаться. Эрик не был враждебен, ни даже холоден. Печаль и нежность в его голосе говорили о том, как он страдал.

— Прости, что не позвонил тебе. Принять такое решение мог только один из нас, потому что оно направлено против другого. Мы не могли обсуждать его вместе.

— Но я люблю тебя, — возразила Джейн чуть слышно, в то время как слезы беззвучно текли по ее щекам.

— Я тоже люблю тебя, — произнес Эрик серьезным голосом, в котором звучали и нежность, и теплота, но он ничего не мог сделать против печальной действительности. — К сожалению, есть вещи сильнее любви: я не могу дать того, чего ты ждешь от меня, Джейн.

Его нежность была страшнее грубости. Она означала, что он принял это решение хладнокровно и бесповоротно. Джейн не расплакалась, когда положила трубку. Она еще долго просидела у телефона, еле дыша. А в последующие дни ее рвало. Эрик подтвердил, что его мать находилась с ним.

Только после разговора с Эриком Джейн нашла в себе силы позвонить Эллисон и своим родителям. Эллисон пришла в ужас. Сначала она не могла в это поверить. Но плакать не стала, как тогда, когда узнала об аборте.

— В конце концов, это то, чего ты хотела. Иначе ты бы уже давно была с ним. Ни один брак не в состоянии противостоять расстоянию. Через некоторое время просто становится ясно, что два человека могут обходиться друг без друга. Я никогда не понимала, как у тебя это получалось. Лично я и недели не прожила бы без Джона.

Родители Джейн были уже в курсе. Как истинный джентльмен зять предупредил их за десять дней до развода.

— Твой отец запретил мне тебе звонить, — сказала ей мать извиняющимся тоном. — Он страшно злится. Считает, что ты сама себя разрушаешь своим поведением.

Оставалась Лина.

— Если уж Эрик так нравился твоим родителям, значит, он не для тебя. Не переживай. Все родители одинаковы, они всегда обвиняют своих детей. Слышала бы ты моих, когда я разводилась, и потом, когда я сказала, что…

— Ты была замужем?

— А ты не знала?

Будучи уверенной в том, что Лина никого не любила, кроме своих двух кошек, Джейн никогда не задавала ей никаких вопросов. Лина рассказала, что вышла замуж в девятнадцать лет за своего первого парня, с которым развелась в двадцать семь. Он выпивал и бил ее. Она переехала в Олд-Ньюпорт и здесь, спустя четыре года, познакомилась с Джуди, аспиранткой афро-американского факультета, когда та пришла брать у нее интервью для социологического исследования по вопросу гетто в Олд-Ньюпорте. Лина ждала пять лет, прежде чем объявить своим родителям, что она лесбиянка. Когда ей исполнилось тридцать семь, она прочно связала свою судьбу с Джуди. Родители заявили, что больше не хотят ее видеть.

— И это еще притом, что я пощадила их и не сказала, что Джуди — негритянка! У моего отца случился бы инфаркт.

Джейн слушала с широко раскрытыми глазами. Лина улыбнулась:

— Ты разве не знала, что я лесбиянка?

— Нет.

— Тебя это смущает?

— Нисколько, почему? Все великие французские писатели от Марселя Пруста до Маргерит Юрсенар были гомосексуалистами! Как и половина моего факультета.

Джейн покраснела, понимая, что говорит слишком быстро и слишком горячо, наподобие расистов и антисемитов, которые заверяют, что среди их друзей есть чернокожие и евреи. То, что действительно смущало ее, была внешность Лины: типичный портрет лесбиянки — водителя грузовика.

— Твоя подруга уехала из Олд-Ньюпорта?

— Джуди? Нет, она умерла.

— О, извини. — Джейн в нерешительности умолкла. — Несчастный случай?

— От СПИДа.

— От СПИДа!

В ее голосе прозвучало столько ужаса и удивления, что Лина пристально посмотрела на нее, подняв брови.

— У тебя не было друга, умершего от СПИДа?

Джейн отрицательно покачала головой.

— Тогда тебе повезло.

Лина помолчала несколько секунд, прежде чем рассказать историю Джуди. Она выросла в Бсдфорд-Стьювезанте, одном из самых бедных кварталов Бруклина; в шестнадцать лет пристрастилась к наркотикам, работая на своего дядю, мелкого дилера, от которого забеременела еще до того, как он попал в тюрьму. Служба социальной помощи передала ребенка приемным родителям. В двадцать два года Джуди решила изменить свою жизнь: бросить наркотики, продолжить учебу, найти работу, забрать своего ребенка. Она получила диплом об окончании Сити-колледжа в Бруклине. Но забрать свою малышку не смогла, так как та умерла от СПИДа.