Дар божий. Соперницы

То, что Ира не станет лазить по карманам Льва, было ясным как белый день, и если он не помнит, как эта бумаженция оказалась у него, это может означать только то, что она валяется в кармане уже достаточно долгое время.

Развернув сложенный лист, Лев увидел несколько строк, написанных неровным детским почерком. Буквы были крупные, круглые, цепляющиеся одна за другую неуверенным прыгающим паровозиком. Вороновский, ещё не читая содержания, вспомнил, где он видел эти строки: это была работа-тестирование, проводившаяся в классе близнецов не так давно.

Самый счастливый день в своей жизни я не помню, потому что был ещё маленьким, но точно знаю, что счастливее дня у меня не будет никогда, это день, когда у меня появилась моя семья.

Лев перечитал эти строки несколько раз, а потом, сев на кровать, закрыл лицо руками. Боже мой, что же такое с ним происходит, если всего за одну неделю он смог вычеркнуть из души любовь самых дорогих людей! Что же он такое на самом деле?

Слёз не было, просто что-то сдавило горло, оставляя после себя горьковато-кисловатый привкус отчаянной обиды на самого себя. Стало нестерпимо противно и тошно, а ещё отчего-то стало безумно жаль самого себя. Перегнулась его жизнь, перепуталась. Лев сильнее зажмурил глаза, будто это хоть немного могло ему помочь. Наверное, так не должно было быть, но Лев, зная, что ничего уже не поправить, и внутренне презирая себя за слабость, с ужасом понимал, что отказаться от чувства к Беркутовой, выстраданному и такому сложному, он не в силах.

Который раз за последние несколько дней он возвращался памятью в ту страшную предновогоднюю ночь, когда падал хлопьями пушистый белый снег, а тёмные силуэты голых иззябшихся деревьев бросали горбатые тени на асфальт. Жёлтые фонари смеялись ему вслед, а слова Натаныча казались абсурдными и странными: «Жизнь длинная, не осуждай». Прошло всего полгода, а жизнь расставила Льву точно такой же капкан, из которого ему теперь не выбраться, сколько бы он ни старался.

Глупо было делать вид, что ничего не произошло. Тяжело вздохнув, он покосился на лежавший на тумбочке мобильник. Взяв его в руки, он зачем-то открыл заднюю крышку, проверяя, плотно ли стоят батареи. Задвинув панель до упора, он понял, что тянуть дольше не имеет никакого смысла. Набрав Маришкин номер, он слушал долгие гудки, с замиранием сердца надеясь на то, что никто не возьмёт трубку, но внезапно сигнал прервался на середине, и на дисплее экрана высветилась надпись, равносильная для Льва смертному приговору: соединение.

Маришка, слыша только мёртвую тишину в трубке, озабоченно сдвинула брови и недоумённо поджала уголки губ. Что бы это могло означать?

— Алло! — голос её дрогнул, а слова ей самой показались тихими, произнесёнными словно издалека.

— Маришка?

Услыхав родной тембр, она невольно вздрогнула, хотя ждала этой минуты уже несколько суток. Дыхание на какой-то неуловимый момент остановилось, а на лице появилось противное ощущение, будто кожу чем-то сильно стянуло и поверхность её стала упругой и жёсткой, словно раздвинутая до предела площадь акробатического батута.

— Это ты, Лев? — От волнения горло сжало спазмом, голос захрипел, прервался, и Маришка закашлялась. Кашляла она долго, стараясь справиться с накатившим не вовремя приступом, давясь и содрогаясь всем телом. По щекам от напряжения катились слёзы, а Лев, удивлённый переменой, произошедшей всего за несколько дней, всё держал трубку, не в состоянии поверить услышанному.

— Маришка, привет, мой хороший, что с тобой такое произошло, ты больна? — В его голосе она уловила давно знакомые интонации беспокойства и волнения. — Ты простыла? Алло! Почему ты молчишь?

— Мне уже лучше, Лёвушка, — поспешила она успокоить мужа. Дыхание её всё ещё оставалось сбивчивым, но приступ кашля миновал, и теперь она могла говорить спокойнее. — Понимаешь, я мыла окна, а на улице было прохладно. Наверное, я не почувствовала, как меня прохватило, — виновато произнесла она, представляя, как Лев переживает за неё и волнуется.

Вот глупая-то, напридумывала сама себе ужасов, а Лёвушкин жив-здоров. Наверное, заработался человек, ведь не на отдыхе же он, в командировке!

— Ты почему так долго не звонил? Случилось что?

— Ты не перескакивай на другую тему, Мышка-норушка, — осерчал он. — Я же тебя просил не подходить к этим растреклятым окнам, а ты не слушаешь мужа никогда, вот и получается полнейшее безобразие, — огорчённо проговорил он. — Врача-то хоть вызвала?

— Был врач.

— И что сказал?

— Воспаление лёгких, — неохотно призналась она.

— Ну, ты и натворила без меня дел! — потрясённо ахнул он. — Что же это такое! Не успел муж уехать всего на десять дней, а ты уже от рук отбиваешься?

— Лёвушка, прости, виновата, исправлюсь, — улыбнулась Маришка.

На душе у неё стало вдруг легко и чисто, словно после хорошего летнего ливня. Лёвушка позвонил, он помнит о них, любит их!

— Скорее бы твоя командировка заканчивалась, мы уже соскучились, — тихо проговорила она.

— Сегодня последний вечер, малыш. Завтра на самолёт, и совсем скоро я вас увижу. Знаешь, я накупил целую гору подарков, и они никак не хотели умещаться в коробке, — засмеялся он.

Вопреки ожиданию, никакой тяжести от разговора с женой он не испытывал, наоборот, был счастлив, что услышал её родной голосок. Какая жалость, что она так тяжело заболела! Ну ничего, он прилетит, и она обязательно скоро поправится.

— Маришка! Я тоже по вас соскучился. Знаешь, тут так красиво, но без тебя ни одно место на всём земном шаре всё равно родным и близким никогда не станет.

Слова давались ему легко и на удивление просто. Он, Лев Борисович Вороновский, по всей вероятности, за всю свою жизнь не обманувший ни единой живой души, говорил не задумываясь и не сомневаясь.

— Маришка, прости, у меня здесь проблемы со связью, поэтому и не звонил долгое время. Я приеду — всё расскажу. Ты не беспокойся, если вдруг не услышишь моего голоса, у меня всё в полном порядке. Поняла?

— Поняла! — радостно проговорила Маришка. Вот и разгадка вопроса: там, в этой далёкой Канаде, просто некачественная связь. Говорят, цивилизованные люди — эти канадцы, а если посмотреть с другого угла, так у нас в каких-нибудь пропащих Еловках и то телефон берёт, а у них — проблемы на пустом месте…

— Лёвушкин, мы ждём тебя.

— Целую, котёнок, передай мальчишкам, что я их заявки выполнил, хорошо?

— Андрейка спрашивает, что ты нашёл для него, — весело проговорила Маришка.

— Вот уж нет, пусть теперь терпит до моего приезда. Озадачил отца так, что я тут чуть голову себе набок не скрутил, пока его просьбу выполнял, теперь его очередь.

— А мне ты что привезёшь? Или тоже военная тайна?

— Нет, никакая это не тайна. Я же обещал, что привезу себя, а обещания, как известно, сдерживать надо. Ты что-нибудь имеешь против?

— Ни-ни-ни, — закрутила головой Маришка, — я только «за». Жаль, что самолёты летают так медленно.

— Вплавь ещё дольше, — засмеялся он. — Ладно, Мышка, приеду — поболтаем. Целую вас всех! — И в трубке зазвучали короткие прерывистые гудки.

Маришка, улыбаясь, слушала их, а Лев, отключившись, положил мобильный в карман пиджака и, плотно закрыв дверь, запер её на все замки. Спустившись вниз, он протянул ничего не понимающему портье ключ от номера.

— Мистер уезжает? — Он сверился с записями в тетрадях, и глаза его медленно полезли на лоб. — Но у мистера номер забронирован до завтрашнего вечера.

— Мистер уезжает, — кивнул головой Лев.

— Мистер больше не вернётся? — удивлённо продублировал он, тщательно подбирая слова и попутно жестикулируя.

Видимо, ему очень хотелось, чтобы в дальнейшем с этим странным русским не возникло никаких недоразумений. На языке у него крутился вопрос о том, куда же денется этот непостижимый человек в чужом для него городе, да ещё и ночью. Но профессиональные качества хорошего портье дорогого отеля одержали верх над любопытством. С достоинством кивнув головой вслед мужчине, он чопорно произнёс: