Дыши, Энни, дыши (ЛП)

Мы с Лизой и Эндрю в группе людей, цель которых завершить полумарафон Блюграсс за два с половиной часа. Толпа пульсирует возбуждением и аплодирует совсем без причины. Гонка начнется меньше чем через десять минут, и я не могу дождаться.

Джереми проскальзывает ко мне и целует:

– Удачи, Уинтерс. Встречу тебя у финишной черты.

– Тебе тоже, – отвечаю я, и он улыбается через плечо, прежде чем исчезнуть в первой группе, где собраны лучшие бегуны.

Лиза с Эндрю начинают улюлюкать, смущая меня.

– Ненавижу вас, – ворчу я, и они смеются.

– Вы, ребят, уже вместе? – шепчет мне Лиза.

Я качаю головой. Мы с Джереми обнимались и ночевали вместе уже месяц, ни разу не зайдя дальше второй базы, но я все еще не готова к отношениям с парнем, который ходит по острию. Поддерживая дистанцию между нами, я чувствую себя в безопасности… но и немного возбужденной. Было бы здорово сказать ему, как много он значит для меня – может, даже больше, чем для всех, – но я чувствую, что это свяжет нас вместе. Не думаю, что мое сердце сможет выдержать потерю еще одного человека, который является таким особенным для меня…

– Тебе нужно сделать это, – добавляет Лиза, кивая на Джереми.

– Кто бы говорил, – шепчу я в ответ, бросая взгляд на Эндрю.

Я полтора месяца в колледже. Осталось три недели до Городского Музыкального Марафона, и это последний забег на длинную дистанцию перед ним. Мэтт говорит, что пора постепенно снижать нагрузку, так что мы будем в хорошей форме ко дню гонки.

Я понимаю, почему люди участвуют в гонках. После месяцев и месяцев тяжелого труда эмоциональный подъем является чем-то, чего я никогда не испытывала прежде. Как ночь перед Рождеством.

Выстрел. Приветственные аплодисменты. Толпа продвигается вперед. Так тесно, что требуется немного времени, прежде чем мы можем начать бежать. Но затем уже сложно сдерживать темп – столько адреналина захлёстывает мое тело, что мне хочется рвануть ракетой. Хорошо, что Лиза с Эндрю рядом, чтобы контролировать мою скорость.

Когда я была ребенком, то, наматывая круги вокруг площадки в спортзале, я думала, что бег – самая скучная вещь в мире. Но бежать гонку нескучно. Совсем нескучно.

– О. Мой. Бог, – говорит Лиза, указывая на пятерых парней в обтягивающих плавках с нарисованными на лицах американскими флагами.

– Комфортно в этом бегать? – восклицаю я.

– Не знаю, но мне очень даже комфортно смотреть на это. А как патриотично. – Она игриво смеется. Я делаю вид, что меня сейчас вырвет. Мне совсем ненужно смотреть на это.

Сумасшедшие люди одеты в сумасшедшие костюмы. Один парень одет как эльф? На другом – костюм розовой гориллы. У группки парней в масках Бэтмена порезаны дыры в их шортах так, что высвечиваются их задницы. Они называю себя Бэтмены с Голым Задом.

Лизе они нравятся, конечно.

Позади три мили, и когда открывается красивый вид на хребет Грейт-Смоки-Маунтинс, передо мной спотыкается и падает мужчина. «Рытвина!» – кричит кто-то, и я подпрыгиваю как раз вовремя. Другие бегуны разумеется подхватывают мужчину и помогают отойти в сторону. Мое сердце продолжает колотиться несколько минут. Что, если бы я упала за две недели до марафона? Что, если бы сместила колено? Меня бьет озноб.

Мне нравятся оркестры, исполняющие блюграсс, которые размещены вдоль всего маршрута. Мы пересекаем ручьи и реку Ватога, минуем промышленные предприятия, амбары и кукурузные поля. Кондитер раздает печенье, когда мы пробегает мимо ее ресторана на Мэйн Стрит, и мы трое никогда не были в таком восторге, увидев десерт. По мере продолжения гонки солнце поднимается все выше и выше в небе, но я так и не устала по-настоящему. Мне только однажды пришлось остановиться, чтобы воспользоваться туалетом. Все мои тренировки оправдывают себя.

Я пересекаю финишную черту через два часа тридцать пять минут, принимаю дурацкую позу перед автоматической камерой, фотографирующей бегунов. Эндрю дает «пять» нам с Лизой, а мы с ней обнимаемся. Вместе кричим «Ууууу!» и прыгаем, словно дети на перемене, гордясь, что мы финишировали. По сравнению с теми двадцатью двумя милями эта гонка – плевое дело.

Это был день отдыха.

Волонтер гонки вешает мне медаль на шею, а другой надевает серебристую накидку на плечи. Она выглядит как алюминиевая фольга, но на ощупь мягкая и согревает меня. Мое сердце замедляется, и я сливаюсь с толпой, чтобы найти то, в чем нуждаюсь больше всего – еду.

Мы с Лизой и Эндрю хватаем со стола бананы и направляемся к дереву, на ветке которого висит большой голубой флаг Мэтта. Так наша команда знает, где встречаться.

Я подхожу к Бриджит:

– Привет, не видела Джереми или Мэтта?

Ее глаза воспалены:

– Они поехали в госпиталь Вандербилта.

– Что? – Я бросаю банан на землю. – Зачем?

– Джереми поранился во время гонки. Он упал с моста…

Я даже не задерживаюсь, чтобы дослушать ее. Хватаю свой рюкзак из грузовика, в котором хранятся наши вещи, вытаскиваю ключи от машины и бросаюсь к парковке.

***

Эта гонка должна была быть безопасной! Как он мог упасть с моста? Это был тот длинный промежуток над рекой Ватога на восьмой миле? Медики помогли ему и забрали на машине скорой помощи еще до того, как я достигла того участка маршрута? Я не слышала сирен и не видела поблизости маячков полицейских машин.

Воспоминания вспыхивают в моем сознании. Вой сирен во время грозы. Мгновение, часом позже, когда мистер Крокер постучался в мою дверь, чтобы сказать, что он умер.

Я максимально быстро еду в Нэшвилл, проскакивая на желтый и едва останавливаясь на красный.

У меня не было шанса попрощаться с Кайлом. Сказать, что я любила его.

Когда он уехал от меня в нашу последнюю ночь, после того как мы вновь сошлись и занимались любовью, шел сильный проливной дождь. Он увидел машину, слетевшую с дороги в кювет, и когда он выскочил из машины, чтобы помочь пожилому человеку, который разбился, другая машина слетела с дороги и сбила моего парня. Во время надгробной речи его брат, Коннор, сказал, что Кайл умер именно так, как и хотел: помогая кому-то.

***

В последнюю ночь мы с Кайлом стояли в дверном проеме моего трейлера.

Ник сидел в нескольких футах от нас и смотрел по телевизору чемпионат по бейсболу. Из-за шума игры и шума дождя было сложно услышать, что говорил мой парень.

– Я заеду за тобой перед школой, – сказал он, целуя меня, должно быть, в сотый раз за ночь. Я бы никогда не устала от его поцелуев. В его шоколадно-карих глазах светилось счастье, когда он говорил, что купит мне латте со специями, прежде чем забрать меня утром.

– Как ты можешь уйти на середине игры? – спросил Ник.

– В этом году хватит с меня бейсбола. Поверить не могу, что мы снова проиграли Филадельфии в плей-офф, – ответил Кайл.

– И ты называешь себя фанатом бейсбола.

Я знала, что дело совсем не в бейсболе. Нику нравилось, когда дома был еще один парень, и он был в восторге, что я помирилась с Кайлом после месяца разлуки.

– Может, ты подождал бы, пока дождь закончится, – сказала я, когда он начал стучать по крыше. – Позвони родителям и скажи, что останешься здесь, пока гроза не закончится.

Он поцеловал меня:

– Со мной все будет в порядке.

Я дала ему газету, чтобы прикрыть голову, и он бросился в ночь. Он посигналил, а я помахала ему с крыльца, не волнуясь, что вся промокла.

– Пока, Энни! – крикнул он в окно.

Я улыбалась, полная надежды. Мы снова были вместе. Все было просто прекрасно.

***

У больницы я паркуюсь в месте, на котором ясно написано «не парковаться», но мне плевать, если машину эвакуируют. Лечу в приемное отделение. В регистратуре мне говорят, что он в пятой палате. Прежде чем она может спросить меня, друг я или член семьи, бегу по коридору, и мои кроссовки скрипят по больничному полу. Не могу дышать. Не могу дышать. Не могу дышать.