Спящая невеста

— Почему же он не рассказал обо всем этом перед смертью? Как бессмысленно умирать вот этак! — Теперь настал черед Лидии устало приложить ладони к лицу. — Но где Аврора сейчас? — продолжала она. — Арманд ей больше не угрожает. Почему она не возвращается домой?

Филип отвернулся:

— Может быть, боится.

Две старые женщины, из которых одна очень слабая, и необычайно красивая девушка — если предположить, что Аврора была с ними, — представляли собой троицу, на которую трудно было не обратить внимания.

Поиски усилились, когда после визитов в отель на Бейсуотер-Роуд, а также к врачу и дантисту миссис Пакстон, было неопровержимо установлено, что тело старой женщины, погибшей у подножия одинокого отвесного холма, куда ее, по-видимому, доставили на машине, принадлежало не кому другому, как Бландине Пакстон.

Очевидно, в момент смерти старой дамы ее поверенный, кстати, имевший официальные полномочия распоряжаться ее имуществом, считал, что у нее нет ни души на всем свете. Она не сочла нужным сообщить ему о существовании незадачливой младшей сестры, которой всегда стыдилась и которая впоследствии, лишившись своего еженедельного пособия в размере пяти фунтов наличными, начала наводить справки, поставив его тем самым в очень неудобное положение.

Существует ли эта младшая сестра до сих пор, — на этот счет начали возникать серьезные сомнения.

— Но теперь, когда Арманд мертв, с ней уже ничего не может случиться, — воскликнула Лидия.

— Если Арманд участвовал в заговоре один, тогда да. Но я начинаю думать, что он был лишь пешкой в руках настоящего дракона.

Лидия нервно рассмеялась:

— Что-то это из разных опер — «пешка» и «дракон». А Джун все еще мечтает о возвращении человека с ключом от квартиры Авроры. Что-что, а мы теперь знаем, что это был Арманд. Я чувствую, что у всего этого есть простейшее объяснение, но оно просто не приходит нам в голову.

— Надо, чтобы пришло как можно скорее, — мрачно отозвался Филип.

— Вы считаете, что Клара в опасности?

— Нет, не Клара. Я не думаю, чтобы они сейчас что-либо учинили над Кларой. Это было бы безумием.

— В таком случае вы наверняка имеете в виду Аврору, — медленно произнесла Лидия. — Потому что она слишком много знает?

— Она всегда слишком много знала.

— Но если она участвует в этом по доброй воле…

— А вы сами считаете, что это так? Арманд, как мужчина, мог бы ее защитить, но теперь возле нее только эта волчица, и я сомневаюсь, чтобы она питала к молодой красивой женщине большее расположение, чем к древней немощной старухе.

— Но там есть еще красивый шофер, — с тревогой заметила Лидия. — Если он в самом деле всего лишь шофер, я полагаю, он успел уже унести ноги. Если же не шофер…

Филип посмотрел на нее:

— Пришло ли вам в голову то же самое, что и мне? То, что должно было прийти давным-давно. А именно — что красивый Жюль, возможно, и есть тот самый мужчина, владеющий ключом от квартиры?

На протяжении последующих нескольких часов был установлен лишь один новый факт, но факт значительный. Бландина Пакстон, богатая старая женщина, жившая крайне экономно в скромном отеле, за последние пять лет истратила поразительно крупную сумму — почти сорок тысяч фунтов.

Были проданы ее ценные бумаги, с различных банковских счетов сняты значительные средства, — и все это будто бы для вложения в другие предприятия и приобретения других акций, более прибыльных, но, как выяснилось, несуществующих.

С таким вопиющим разбоем среди бела дня сержант Питерс, по его словам, еще никогда не сталкивался.

Неудивительно, что Арманд Виллетт решил уйти от беды, приняв чрезмерную дозу снотворного. Наверное, он воображал, что ему ничто не угрожает: такая доверчивая женщина, впавшая в старческое слабоумие, одна на всем свете — обмануть ее было до невероятия легко. Хотя в конце концов, наверное, она стала сильно ему докучать, поскольку ее пришлось прикончить. Наверняка она была не первой его жертвой. Но у ее предшественниц, по-видимому, не было младших сестер, объявлявшихся так некстати, что приходилось экспромтом сочинять целую историю, чтобы предотвратить вмешательство полиции.

— Они, вероятно, собирались и Клару сбросить с утеса, — сказал сержант Питерс. Но поскольку у нее случился этот небольшой удар, они, возможно, решили проявить терпение и подождать нового удара. Все так мило, так законно, как, без сомнения, было с той самой Ханной, страдавшей хроническим сердечным заболеванием. Но вы со своими расспросами и сованием носа куда не следует заставили их решиться действовать. И что мы теперь имеем? Одно самоубийство и две бежавшие женщины плюс эта анонимная птичка, шофер. Вот с этим господином, — задумчиво закончил он, — я бы хотел перекинуться парой слов.

Как ни был Филип против того, чтобы Лидия жила в квартире Авроры, кому-то надо было там быть, так как Аврора могла снова попытаться позвонить по телефону.

Лидия была теперь уверена, что все, что Аврора делала, она делала против своей воли. Об этом свидетельствовала запертая дверь спальни, тайком пересланные в письмах Клары сообщения, смятое шифоновое платье, засунутое в глубь шкафа, стоявшего в запертой комнате.

«Что она носит теперь? — мысленно спрашивала себя Лидия. Одно из укороченных аскетических черных платьев Бландины (лже-Бландины), чтобы никто не заметил, что она молода и красива?

Лидия настояла на том, что останется в квартире, но очень скоро ей стало невмоготу быть одной, и пришлось умолять болтушку Джун Берч составить ей компанию. В результате они обе нервно вздрагивали, когда звонил телефон или когда им казалось, что за дверью кто-то в нерешительности остановился.

Обычно звонила Миллисент, которой приходилось рассказывать, что происходит, и которая постоянно пребывала в состоянии паники.

Но вот наконец позвонил сержант Питерс и лаконично сообщил:

— Мы ее подобрали.

— Кого? — крикнула Лидия. — Аврору?

— Нет, старую даму, Клару Уилберфорс.

XXI

Она с удовольствием пила крепкий чай в кафетерии на вокзале Виктория. Она провела там уже два часа, наслаждаясь свободой и остро ощущая, как ей не хватало в эти дни, проведенные в деревне, городского шума, суеты, мелькания лиц прохожих. Она любила разглядывать лица. Они напоминали листья, поворачивающиеся на ветру, одни — светлые, молодые, блестящие, другие — съежившиеся и высохшие, третьи — обнажающие свою обратную сторону, изнанку. Для зрителя оно, конечно, чрезвычайно интересно, но им, бедняжкам, едва ли стоило поступать так неосторожно. Не следует показывать другим собственное горе, так же, как и не слишком красивые свои мысли. Мисс Уилберфорс размышляла обо всем этом, сидя на жестком стуле и облокотившись о пластмассовый столик.

Надо всегда стараться извлечь максимум хорошего из любой ситуации, даже такой, в какой она сейчас оказалась. Впрочем, ситуация эта стала куда приятнее с тех пор, как они с Бландиной очутились одни у моря.

Совсем недавно Жюль рано утром доставил их на вокзал, и они отправились поездом в Брайтон. Такая волнующая поездка! Но по прибытии на место Бландина, несмотря на все свое богатство, начала жадничать и сняла всего одну комнату в довольно захудалом пансионате. Кровати были неудобные, и ей приходилось всю ночь лежать и слушать, как Бландина вертится на постели, а иногда начинает храпеть, лежа на спине и устремив свой длинный нос в потолок.

Коме того, в течение дня Бландина не спускала с нее глаз, хотя мисс Уилберфорс очень хотелось бы пройтись одной по эспланиде и, может быть, опустить на пристани письмо в ящик. Нет, это была все та же знакомая деспотическая манера поведения.

«Ты знаешь, что в детстве ты всегда ухитрялась заблудиться, когда мы выезжали к морю», — заявляла она. Или: «Ты недостаточно окрепла, чтобы совершать такие дальние прогулки. Ты была серьезно больна». Или: «Разве ты забыла — доктор сказал: никаких писем не писать».

С другой стороны, пожалуй, было приятно, что кто-то действительно о тебе заботится, а когда Бландина не отдавала суровых приказов, она была очень тиха. У нее был вид заговорщицы, замышляющей какую-то интригу, и мисс Уилберфорс предпочитала не вмешиваться в ее мыслительный процесс. Как приятно было дышать бодрящим морским воздухом, наблюдать кипящую вокруг жизнь, и, по правде сказать, отрадно было также чувствовать себя вдали от молчаливой фигуры, входившей по ночам к ней в комнату, от шума сенокосилки Жюля, двигавшейся по газону, совсем не нуждавшемуся в стрижке, и прежде всего — вдали от племянника Арманда, одарявшего ее щедрыми, но слегка смущавшими ее знаками внимания.