Сладкий перец, горький мед

— Прости меня, Танюша.

Таня отложила книгу в сторону, посмотрела внимательно на просителя:

— За что? Уточни, за что тебя простить? За спектакль со свадьбой? За круглосуточный надзор? За тюрьму? За что простить?

— За всё…

— Оптом? Не получится, слишком много дел натворил. Вот ты выпусти меня отсюда, признай брак недействительным — тогда, может, и прощу…

Дрибница словно ожил:

— Наш брак никто и никогда не признает недействительным. Там стоят все подписи, и твоя, между прочим, тоже. Ты думала, откажешься подписывать бумагу и свадьба сорвется? Я и это предусмотрел, и без тебя нашлось кому подписать — специалистов хватает. Я вообще парень предусмотрительный. Куча свидетелей, каждый из которых в случае необходимости подтвердит твое добровольное вступление в брак. Если бы ты знала, как легко оказалось заручиться их поддержкой! Луизе достаточно было дать денег взаймы без процентов. Взаймы — представляешь, какая дура? Сима — вообще подарок из Африки, бесплатное приложение. Худой ей лапши на уши навешал и она уже наша, пользуйтесь, господа! Журналистишка твой машине не нарадуется, в случае чего скажет, что собирался на тебе жениться, был такой факт, да вовремя передумал, до свадьбы дело не дошло. Мамочка твоя у меня уже давно на зарплате сидела, присмотр за дорогой доченькой осуществляла. Серега продал тебя за ящик водки…

— Ну это уж ты круто переплатил! Он бы сделал это и за бутылку бормотухи, — прервала Вовкины откровения Таня. Так больно было выслушивать подробности предательства, что слезы подступили к глазам. С другой стороны, теперь все стало так понятно… Продали, они все ее продали…

— Прости, детка, тебе, наверное, неприятно это слушать. Зато теперь ты знаешь цену своим друзьям. Все продается и все покупается, не осуждай их строго…

— Спасибо за ликбез, Вова. Спокойной ночи, — Таня отвернулась от гостя и натянула одеяло до подбородка, недвусмысленно демонстрируя намерения.

Однако на сей раз Дрибница не планировал отступать. Сорвал одеяло, лег прямо на Таню и потянулся к ней выпяченными губами, пытаясь поцеловать. Таня заверещала, уворачиваясь, забилась под ним, стараясь сбросить с себя непрошенного гостя. Его неласковые руки грубо разодрали тонкий батист рубашки, колени нагло вторглись между ее ног, разводя их в стороны, Танины руки совершенно неожиданно оказались заведенными за голову, где второй рукой их прочно удерживал Дрибница. И уже ничто не могло помешать насильнику…

Несколько минут Тане пришлось терпеть в себе ритмичные движения оккупанта. На душе и до этого было мерзко от подробностей предательства, теперь же вдобавок ко всему она стала жертвой насилия. Ненависть к Дрибнице росла, но, как говорят психологи, если изнасилования нельзя избежать — расслабься и попытайся получить удовольствие. От наглого вторжения в ее неподготовленное лоно, от обиды за такое скотское к себе отношение, и, наверное, из принципиальности, сначала Таня испытывала дикий дискомфорт, так что сопротивлялась еще вполне оправданно, а не только по инерции. Дальше пошло лучше — появилась естественная смазка и боль от трения сошла на нет, уступив место почти привычным ощущениям. Если бы не обида на принудительный характер близости, пожалуй, можно было бы получить и некоторое удовольствие. А если еще закрыть глаза, и представить, что рядом не ненавистный Дрибница, а Лешка или хотя бы предатель Андрей, можно было бы даже впасть в истому… Но рядом был все-таки Дрибница.

После завершения акта Дрибница раскудахтался:

— Девочка моя, сладкая моя, любимая, — и все пытался поймать Танины губы, приласкать маленькие грудки.

Теперь Тане удалось сбросить его с себя без малейшего труда:

— Пошел вон!

Лежа теперь уже не на Тане, а рядом с ней, Дрибница приподнялся на локте, посмотрел на любимую с укоризной и сказал увещевающее:

— Не надо так, Танюша. Перестань злиться. Я же тебя люблю, а ты говоришь такие слова…

— Любишь? Ты меня любишь?! Кто тебя учил так любить? Это не любовь, это скотство! Так только собаки трахаются! И не говори мне о любви — ты насильник, а не любовник…

А вот это она зря… Он ведь, в конце концов, не железный! Ему и так нелегко было простить ее недевственность, а она еще напоминает ему о том, что он — не единственный ее мужчина.

— Ну конечно, ты же у нас опытная, ты много любовников перевидала!

И такая боль была в этих словах, что Таня даже забыла на минуту, что только что этот негодяй взял ее силой, не заботясь о том, хочет ли она быть с ним, нужен ли он ей. Она поняла, что ему до сих пор больно от тех ее слов, что у нее с Андреем было всё. Это "Всё" его убило, он ведь не очухается от этого слова всю жизнь!

— Вова, тебе сколько лет? Ты как дитя малое! На дворе конец двадцатого века, через пять лет мы будем жить в новом тысячелетии, мы фактически уже сейчас живем в будущем. А ты рассуждаешь, как средневековый феодал! Да сейчас ни одна девочка до восемнадцати лет не доживает, половина шестиклассниц уже не девочки. А мне двадцать три года. Двадцать три, Вова! Ты что, всерьез надеялся, что я к такому возрасту сохраню девственность?! Вова, это бред! Это анахронизм, пережиток прошлого! Ты такой дурак, Дрибница, я поражаюсь, что с таким винегретом в башке ты умудряешься зарабатывать деньги. Да если бы я оказалась девственницей в двадцать три года, это говорило бы только о том, что я дефектная, бракованная, раз раньше никому не понадобилась! Да и вообще, с какой стати я должна перед тобой оправдываться?! Кто ты такой? Ты мне не муж, я тебе не жена. Даже если в той бумажке каким-то образом оказалась подпись, максимально похожая на мою — это все равно не моя подпись. И тот фарс, который ты умело разыграл — не свадьба! А значит, ты не муж мне, а сожитель. Со-жи-тель! Грязное официальное слово, но именно это ты и есть! Иначе говоря — любовник! Ничуть не лучший, чем Андрей или кто-нибудь еще, скорее, худший. Тебе еще учиться и учиться…

— Значит, были и другие, — перебил Дрибница. Из всей тирады он, казалось, ухватил только эти слова.

— Кто другие? — не сразу поняла Таня. Прокрутила в голове свои последние слова: — А, ты об этом…

Ах, как хотелось ей подтвердить, что да, мол, были другие, были! и было их много, так много, что просто со счету сбилась! Но глаза, глаза побитой собаки глядели на нее, боясь услышать подтверждение страшной догадки. И поняла Таня, что не выдержит он появление еще одного, самого главного ее любовника, Лёшки. Не выдержит, сделает что-нибудь с собой, а может, и с нею…

— Нет, это я к примеру сказала, успокойся. И хватит об этом, надоело. Мои любовники, вымышленные или реальные — мое личное дело. И я не собираюсь перед тобой отчитываться. Ты мне никто.

— Нет, Таня, я тебе кто. Еще какой кто, — говорил, вроде, сурово, но в глазах читалось такое облегчение и благодарность за то, что Андрей оказался единственным его предшественником. — Я твой муж! А ты моя жена, а потому отчитываться передо мной обязана. А впрочем, ты права — хватит об этом. Будем считать, что я тебя простил. Но это мы только будем так считать. На самом деле я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить тебя…

— Да пошел ты! Очень мне нужно твое прощение! Ты попробуй моего добейся! Думаешь, я когда-нибудь прощу тебе эту свадьбу дурацкую, это затворничество? Изнасилование твое? Да никогда! И никогда не буду считать тебя мужем. Все, Вова, свободен! Я спать хочу!

***

Наказание молчанием было забыто. Теперь Дрибница наказывал Таню любовью. И не только плотской. И совсем не наказывал. Он просто ее любил. Вова теперь не ходил — летал! Рядом была та, кого любил и ждал, казалось, целую вечность. Он сумел, он добился ее! Нелегко было, но он приручил свою дикую кошку. Не совсем, правда, приручил, но максимально, максимально приблизился к этому! Впрочем, вряд ли над Таней можно добиться полной власти. Уж на редкость строптивая. Но это же просто ее личная особенность, ее натура, значит, и эту ее черту он тоже любит.

Ах, как Вова старался ублажить благоверную! Ну, перво-наперво, конечно же, цветы. Без шикарного букета домой не являлся. Даже если заезжал в обед на полчасика, обязательно преподносил шикарный букет. Правда, обычно он тут же летел Дрибнице в физиономию, но тот только уворачивался с радостной ухмылкой: пусть ребенок забавляется! Кольца, серьги, браслеты, цепочки, колье, изумруды под любимые глаза цвета осоки и бриллианты, бриллианты, бриллианты… Норка, соболь, ондатра, снова норка…Иногда Таня с радостью примеряла обновки, иногда швыряла в дарителя, не разворачивая. Дрибница обожал выводить супругу в свет: рестораны, клубы, казино. Обожал, когда девочка резвилась за столиком рулетки, одним махом проигрывая чью-то полугодовую зарплату. Расстраивался, когда она тихонько сидела за барной стойкой и потягивала коктейль, уставившись в одну точку…