Возвращение русской гейши

— Может, вечером? Но я, наверное, освобожусь поздно.

— Вечером я улетаю в Ахасикаву по делам, — тихо произнес он. — Это на острове Хоккайдо.

— Тогда приезжай сейчас, — решила я. — Проведем время до моих занятий вместе.

Митихиро явился на удивление быстро, словно звонил откуда-нибудь неподалеку. В его руке я с удивлением заметила один пышный темно-розовый пион. Я приняла цветок и поблагодарила. Потом поставила его в узкую стеклянную вазу. Митихиро смотрел на меня с явным восхищением.

— Ты необычайно хорошо выглядишь, — сказал он и поцеловал меня. — Кажется, что вся светишься изнутри.

— Просто у меня хорошее настроение, и я рада встрече с тобой, — вполне искренне ответила я.

Он подошел, и я почувствовала всплеск желания.

— Мы не увидимся до твоего отъезда, — грустно сказал Митихиро. — Я вернусь лишь через месяц.

— Но что поделаешь? — тихо сказала я и поцеловала уголки его губ.

Тут же ощутила, как его пальцы медленно скользят по моей спине, мягко сжимают шею, забираются в распущенные волосы. Я закрыла глаза и отдалась этой неясной ненавязчивой ласке. Но Митихиро внезапно тяжело задышал, распахнул мой халат и подхватил одну мою ногу под колено. И тут же твердый «нефритовый стебель» вонзился в мои уже влажные «яшмовые ворота». Я не смогла сдержать стона от очень сильного и острого наслаждения, мгновенно заполнившего все мое существо. Митихиро застонал в ответ и убыстрил движения. Мы стояли, шатаясь, посередине комнаты, и я едва удерживалась, чтобы не упасть. Но разъединиться не хватало сил. Беспрерывно ходящий во мне член заставлял забыть обо всем, и я совершенно беззастенчиво наслаждалась давно забытым удовольствием от чисто животного секса. Я больше не боялась ничего, и мои «яшмовые ворота» беспрепятственно раскрывались навстречу проникновению. И вот Митихиро дернулся и с шумом втянул воздух сквозь сжатые зубы. Я ощутила подрагивание изливающегося члена и плотно обхватила его мышцами. Потом, мягко освободившись, пошла в ванную. Митихиро зашел вслед за мной. Мы, беспричинно смеясь, вместе забрались под душ.

Когда мы вышли на улицу, то я увидела, что набежали небольшие тучки и стало прохладнее.

— Пойдем пешком? — предложил Митихиро. — Здесь не так и далеко.

— Ну, если ты хорошо знаешь этот район, — неуверенно ответила я. — Я совершенно не ориентируюсь, где Симбаси.

Но Митихиро только улыбнулся и направился по улице. Довольно скоро мы оказались возле Токийской телебашни. Я не думала, что она так близко от моего дома. Мы остановились и одновременно задрали головы. Башня была выкрашена в белые и оранжевые цвета. Ее верхушка уходила далеко в небо.

— Высота 333 метра, — сказал Митихиро. — Она даже выше Эйфелевой. Может, зайдем внутрь? — неожиданно спросил он.

— А как же театр? — спросила я.

— Но тебе же не к определенному времени? — уточнил Митихиро.

Он заплатил за входные билеты, и мы вошли в помещение, где находился огромный аквариум. Мы медленно двигались вдоль стеклянных стен, глядя на силуэты плавающих рыб самых разных видов. Митихиро неожиданно обнял меня и прижал к себе. Это было не вполне в Традициях, и я невольно улыбнулась такому проявлению чувств.

Затем он затащил меня в Музей восковых фигур и среди исторических личностей, знаменитых самураев, известных политиков, бесстрастно глядящих на нас с восковых раскрашенных лиц стеклянными глазами, начал целовать меня. После музея мы поднялись на круговую смотровую площадку. Гора Фудзи, прикрытая длинными белыми облаками, была практически не видна. Но Митихиро смотрел только на меня.

Выйдя из башни, мы отправились пешком в район Симбаси. Митихиро, правда, заботливо спросил, не устала ли я. Но я только отрицательно покачала головой. Чувствовала я себя на удивление отлично.

Когда мы подошли к зданию театра, Митихиро сказал, что должен сделать ряд звонков.

— Давай встретимся здесь, — предложил он. — Когда ты закончишь свои занятия?

— А когда у тебя самолет? — спросила я в тон ему.

— О, не волнуйся, — засмеялся он, — времени предостаточно.

— Давай через два часа, — сказала я.

— О’кей!

Он кивнул и быстро пошел по улице, а я зашла в театр.

Объяснив охраннику, что меня ждет директор, я отправилась на второй этаж. Постучав, вошла в кабинет. Директором оказался моложавый японец с утонченной артистичной внешностью и изысканными манерами. Он представился и приветливо улыбнулся. Потом лично проводил меня в полутемный зал. И удалился.

Я села в третий ряд и устремила все свое внимание на ярко освещенную сцену. Там тоненькие девушки, одетые в обычные обтягивающие брючки и короткие топики, репетировали танец. Темно-синие веера в их руках синхронно взлетали и опускались. Я лениво наблюдала за их движениями. Репетитор, молодая стройная женщина в голубом кимоно, отчетливо говорила: «раз, два, три и поворот», похлопывая о ладонь кончиком сложенного веера. Все мне почему-то напоминало наши репетиции в культпросветучилище, и я совсем не чувствовала атмосферу симбаси-гейш.

«Надо было лучше прийти на спектакль «Адзума-одори», — подумала я.

Но тут же вспомнила, как об этом спектакле немного пренебрежительно говорил господин Ито, называя его коммерческой затеей и «девичьей оперой».

Из голубой тетради с изображением розовых цветов сакуры на обложке:

«Чтобы девушка могла стать в Симбаси гейшей, ей необходимо было иметь явные способности к танцу и игре на сямисэне. Мне были особо близки довоенные нравы Симбаси, когда «мир цветов и ив» переживал свой расцвет…

В Симбаси гейши-соискательницы должны были показать в одной из дисциплин особые успехи. Это могли быть игра на сямисэне, пение в жанре киёмото или танец в стиле нисикава.

Пополудни весь квартал содрогался от всякой разноголосицы звуков, что извлекали усердно занимающиеся на сямисэне. Если девушка не выдерживала испытания, она могла повторить попытку по истечении трех месяцев. Если же в течение полугода она три раза провалится, то считается непригодной, и ей приходится искать другое занятие…

При исполнении танцев адзума в апреле и октябре на сцену выходили все — от тринадцатилетних учениц (хангёку) до совершенно юных школьниц (ситадзикко) включительно. Иначе обстояло дело при организации представления адзума в июне, когда требовался высокий профессиональный уровень. Чтобы ему соответствовать для получения ангажемента, гейши должны были готовиться еще усердней, нежели в период подготовки к экзаменам…

Первую исполнительницу на сямисэне называют татэ, вторую — ваки. Эту партию вела я…

Здесь мне хотелось бы немного рассказать о театре-ревю «Симбаси». Он был открыт в 1925 году, чтобы дать публике возможность познакомиться с художественными достижениями гейш. Если гейша сама хотела устраивать представление (это называлось «гейша за свой кошт»), она должна быть пайщицей театра.

Союзы гейш и чайных домиков Симбаси управляли театром, и в ежегодно устраиваемых в июне и октябре танцах адзума на протяжении месяца были заняты исключительно симбаси-гейши. А в июне еще происходило ревю-представление адзума. Уже позднее управление театром-ревю перешло к концерну «Сётику».

Сами обстоятельства этого я уже точно не помню. В 1983 году с 28 по 31 мая там вновь состоялось представление танцев адзума. Все это настраивает меня немного на грустный лад. Вернется ли когда-нибудь золотой век гордых симбаси-гейш?»

Накамура Кихару

Посмотрев репетицию и вскользь пообщавшись с актрисами, я покинула театр, немного разочарованная. Но, выйдя на улицу и увидев ожидающего меня Митихиро, я улыбнулась и почувствовала, как мое настроение начинает неуклонно подниматься.

— Как твои занятия? — ласково спросил он, обнимая меня за талию и заглядывая в глаза.

— Плодотворно, — ответила я. — Но сейчас мне нужно на лекцию в Асакусу.