Ложь (ЛП)

— Да, — медленно говорит он. — Полагаю, должен сказать, что это была попытка. Врачи прописали мне снотворное. Я принял слишком много. Я знал, что делаю. Проснулся на полпути к ванной в луже рвоты. И знаешь, что я почувствовал? Сначала облегчение, что это не сработало, что я жив. Но потом гребаная боль... это так тяжело. Именно от этого я и пытался убежать. — Он выдыхает. — Я никогда не пытался сделать это снова, но... я часто думаю об этом. Что, если бы тогда мне все же удалось?

— Мне очень жаль, — тихо вскрикиваю я, кладя руку на его. Моя душа плачет о нем, вина снова одолевает меня.

Он смотрит на меня твердым взглядом.

— Не извиняйся, Наташа. Они умерли. И это не зависело от тебя. Не зависело от нас. Я учусь понимать это и отделять чувства.

Он заставляет все казаться таким легким, но по его нахмуренному лбу я знаю, все совсем не так.

— Но, — продолжает он, — я не сразу смог вытащить себя из того состояния. Я потерял работу в университете. Потерял большинство друзей. Самоубийство не сработало, но в некотором смысле я все еще пытался сделать себя как можно более мертвым. Я почти не ел. Еле-еле спал. Я был едва жив. Ты бы меня не узнала. Я был просто... призраком.

Я смотрю на него с открытым ртом, страдая за него. Страдая за себя. Раны все еще слишком свежи и новы.

— И я.

— Так расскажи мне, — говорит он, передавая мне сигару. Он смотрит на меня, как на головоломку, которую пытается собрать. — Как ты справилась со всем?

Я верчу сигару в руках, делая глубокий вдох. Не уверена, что готова говорить об этом, но если я не буду готова к Бригсу теперь, не буду готова никогда.

— Я думаю... трудно говорить об этом. Не потому, что я боюсь, или мне слишком больно, хотя мне больно, и я боюсь. Просто у меня были две вещи, соревнующиеся за мое горе. Вина за их смерть...

— Хотел бы я никогда не говорить тебе те вещи, — задыхаясь, быстро говорит он. — Не было и дня, когда я бы не пожалел об этом, о том, что возложил вину на тебя. Я был…

— Ты был в шоке и тебе было больно.

— Что не извиняет меня.

— Не надо искать еще один повод для вины, — говорю ему. — Это не оправдание, это просто правда. Я не виню тебя. Я бы, вероятно, сказала то же самое, сошла бы с ума от горя. Набросилась бы на любого. Просто ты... ты, твою мать, Бригс, разбил мне сердце. Ты дал мне вину и разломал меня на две части. Я умирала от обоих.

Его адамово яблоко подпрыгивает в горле, когда он с трудом сглатывает.

— Мне очень жаль, — говорит он хрипло.

— Нам обоим жаль, Бригс, — говорю ему. — Вот почему я не хочу, чтобы мы говорили об этом больше, чем должны. Мы облажались. Полностью испоганили все.

Он вздыхает и смотрит на море.

— Да.

— Так или иначе, — говорю я, спустя несколько мгновений, быстро затягиваясь сигарой, чувствуя, как гудят губы. — Я бросила учебу и поехала во Францию. Мой отец оказался единственным человеком, к которому я могла поехать, понимаешь? Мама в Лос-Анджелесе не стала бы возиться со мной. Она все еще едва ли общается со мной, и я тоже перестала пытаться. Но мой отец, я знала, он поможет мне. И знаешь, что? Он так и сделал. Я поехала в Марсель и жила с ним и его девушкой, пыталась снова жить. Выучила французский. Получила работу по уборке лодок на лето. Я даже пошла к терапевту, французу, и все. Были лекарства и много неудач. Время от времени у меня случаются панические атаки. Но пусть медленно, но я вытащила себя из ямы. И... я сделала все, чтобы не думать о тебе.

Он, нахмурившись, смотрит на меня.

— Ты, — объясняю я, — был моей погибелью. В конце концов, я смогла жить, не думая о смерти, не обвиняя себя. Но ты... ты был чем-то, что я вытолкнула из головы. И это сработало. Я двинулась дальше.

— Пока не увидела меня, — тихо говорит он.

— Пока не увидела тебя, — говорю ему.

— Ну, — говорит он с тяжелым вздохом. — Худшее свидание, какое только может быть, да?

Не могу не улыбнуться.

— Отчасти. Но я с тобой. Ты стоишь всего этого.

— Даже если я мужчина, который разрушил тебя?

Я оборачиваю руки вокруг него.

— Я не хотела бы быть разрушенной кем-то кроме тебя.

— Спасибо, — говорит он.

— Я серьезно. Бригс, ты уничтожил меня. Но ты снова собрал меня воедино. Если бы я не нашла тебя снова... Не знаю, почувствовала бы ли я когда-нибудь то, что чувствую прямо сейчас.

— Проживая снова плохие воспоминания?

— Нет, — мягко говорю я. Прочищаю горло, чувствуя слишком много эмоций, циркулирующих вокруг. — Я счастлива, — делаю паузу, пытаясь объяснить. — Звучит слишком просто, я знаю, но...

— Я тоже счастлив, — говорит он, быстро улыбаясь мне. — Я точно знаю, что ты имеешь в виду. Это не просто, Наташа. Это все.

Он наливает больше вина в наши стаканчики и поднимает свой.

— За нас. За все.

— За все.

Мы пьем. Курим. Я прислоняюсь к его плечу и смотрю, как Винтер играет с волнами. Мы разговариваем. Я рассказываю ему о своих планах после выпуска, о том, что хотела бы начать писать сценарии и, вероятно, вообще не использовать свою степень, он рассказывает мне об идеях для будущих книг. Мы обсуждаем фильмы. Обсуждаем актеров. Обсуждаем Европу и каникулы и французов. Мы обсуждаем профессора Ирвинга и то, насколько мы оба не любим его, и обсуждаем бармена Макса. Мы даже обсуждаем иностранцев, мельком, когда пытаемся найти лучший иностранный фильм (его - «Прометей», мой - «Чужие»).

В конце концов, солнце садится, и мы гуляем по пляжу в лавандовых сумерках. Сплетаемся между меловыми гигантами белого цвета, и я падаю на колени, беря его в рот и заставляя кончить прямо там, на пляже.

— Хорошее свидание, — говорит он, когда мы возвращаемся к машине.

— Хорошее свидание, — соглашаюсь я.

Мы забираемся внутрь и устремляемся обратно к огням Лондона.

Глава 16

НАТАША

Лондон

Четыре года назад

— Все еще ничего не слышала от него, да? — спрашивает Мелисса, когда мы садимся за стол, в руках по пинте пива. Я едва ли ела на неделе, поэтому пинта Гиннеса это максимум, что я могу проглотить. Просто невозможно есть, когда живот крутит от нервов, а сердце искрится, как только что зажженный фейерверк. С тех пор, как Бригс сказал мне, что любит, моя жизнь самым великолепным, непослушным образом перевернулась с ног на голову.

Но, естественно, Мелисса это не одобряет

Да и кто бы стал одобрять нас с Бригсом?

Я невинно смотрю на неё, осторожно потягивая пиво.

— Почему ты так думаешь?

Она закатывает глаза, убирая волосы от лица.

— Потому что ты продолжаешь витать в облаках и не слушаешь ни слова из того, что я говорю.

— Не правда, — говорю ей, указывая на неё пивом. — Ты только что сказала, стоит дать Малышу Билли ещё один шанс.

— Ну да, тебе следует так и сделать, — говорит она. — Да, ты говорила, что он фигово целуется, но это не значит, что и секс будет отстойным. Кроме того, ты замутила с ним до лета. К этому моменту все могло измениться.

Когда она говорит «до лета», знаю, она напоминает мне, какой я была до того, как встретила Бригса. Но все, что было до нашей встречи, теперь кажется не важным. Особенно не Уильям Сквайр, кто не мог звучать ещё более по-британски, если бы попытался. Парень из моего класса, с которым я ходила на свидание, но не почувствовала абсолютно никакой химии. Целовать его все равно, что целовать очень мокрую, скользкую стену. Если бы у этой стены были длинные волосы и любовь к рокеру 80-х Себастьяну Баху. И, конечно же, когда я не встретилась с ним снова, он тут же начал встречаться с кем-то другим из нашего класса. Вы могли бы подумать, что учеба в колледже отличается от учебы в школе, но некоторые люди просто не могут повзрослеть.

— Может быть, — произношу я свой уклончивый ответ.