Три Шарлотты

– Видишь ли, Генри и он… – неуверенно начала Белла.

Тетя Шарлотта прервала молчание, в которое она теперь все чаще и чаще погружалась.

– Да, конечно, Генри теперь ни в чем так не нуждается, как в конфетах, розах, театральных билетах и тому подобных штуках!

В ответ на эти знаки внимания и оценив их, Кемпы пригласили Бена Гарца к обеду. За последнее время у них очень редко кто обедал. Белла очень постаралась, и обед вышел восхитительным, словно специально для искушения аппетита Бена, привыкшего к ресторанной еде. Теперь он сделался большим гастрономом, как случается с любящим поесть человеком, которому доступны любые изобретения кулинаров.

После обеда он и Генри заговорили о делах.

– Сигару, Генри?

– Спасибо, я теперь не курю такие крепкие сигары. Они мне не по вкусу. Попробуйте одну из этих.

Бен взял ее, осмотрел, сунул в карман жилета и закурил свою. Попыхивая ею, он покосился на Генри сквозь облако дыма.

– Ну, Генри, как вы думаете, продержитесь еще некоторое время, а? Дела ваши могут еще круто повернуться.

– То есть как это – круто повернуться?

– Повернуться к лучшему. Я не говорю – сейчас. Но я хочу сказать… это касается дела, которым я занимаюсь. Мы знали, что это большая штука, но понятия не имели, во что оно на самом деле выльется. Оказалось, нечто колоссальное! Ну и вот, нас, по сути, только двое – я и Дибли. Бек же очень стар, ему скоро стукнет семьдесят. Дибли молодчина, но не годится для торговли. Он не умеет сходиться с людьми. Носит, знаете, свое пенсне на черной ленте и вечно говорит о восточных штатах, откуда он родом, а оптовикам нашим это действует на нервы…

Есть у вас капиталец, Генри? Речь, конечно, не о том, чтобы нам нужен был капитал, вы понимаете. Конечно, нет! Но нам нужен человек с мозгами, опытный в торговом деле и общительный. У меня есть и то, и другое, и третье качество, но не могу же я поспеть всюду!

Словно по мановению волшебной палочки, лицо Генри Кемпа ожило, дряблые щеки налились, вместо желтизны – следствия уныния и упадка духа – заиграл бодрый румянец.

– Послушайте, Бен, погодите… Вы хотите сказать…

– Я ничего не хочу сказать, Кемп… пока! И, может быть, мне вообще не следовало начинать этот разговор. Ведь мне нужно считаться со стариком Беком и с Дибли. Но, думается, я мог бы устроить все это, если бы взялся достаточно энергично. Дело наше становится грандиозным, говорю вам. Четыре миллиона парней под ружьем, и у каждого из них, понимаете, часы на руке. И явятся еще миллионы новобранцев… Ну, а пока мы наладим это дело…

И он указал Кемпу военные акции, которые по полученным им из «достоверного» источника сведениям должны были в ближайшие дни сильно подняться в цене.

– Нет, благодарю, – сказал Генри, – я не могу в настоящий момент рисковать.

– Но здесь нет ни малейшего риска, Фома вы неверующий! Где ваша голова? Неужто вы не доверяете другу, который от чистого сердца хочет помочь вам?

Искушение было велико, но Генри про себя решил не рисковать. Идти на риск – нечестно по отношению к Белле и Чарли. Через неделю Бен позвонил ему:

– Генри, продайте те бумаги – вы знаете, о которых я вам говорил.

– Я их не покупал.

– Не купили?..

– Нет.

– Ах, недотепа вы этакий, у меня только что очистилось двадцать пять тысяч на этом дельце.

Генри помрачнел и постарался выбросить это из головы. Он поступил правильно, уверял он себя. Иногда Генри подумывал о сумме, на которую была застрахована его жизнь. Сумма была весьма солидная. В случае его смерти она составит целое состояние. Белла и Чарли будут обеспечены. Выход ясен, но нужно повременить… И он выбросил из головы и эту безумную мысль.

Бен был одинаково великодушен независимо от величины ставки. К примеру, он держал пари с Чарли. По его условиям проигрыш казался столь несомненным, что Чарли сказала:

– Я не буду держать пари. На ваших условиях я наверняка выиграю. У вас нет никаких шансов.

– Никаких? В самом деле? Вот так думает каждый, пока прежде не выиграет другой. Я так же уверен, как и вы. Я так уверен в выигрыше, что ставлю пару перчаток против пары игральных костей… Какой номер вы носите? Вы понимаете, я спрашиваю только для соблюдения формальностей, конечно. Мне в этот раз не грозит проигрыш.

Он залился сладеньким смехом и поймал тоненькие крепкие пальчики Чарли в свою пухлую лапу. Чарли с быстротой молнии выдернула руку. Она сама удивилась своей реакции. Это был, вероятно, непроизвольный протест против чего-то омерзительного.

Конечно, она выиграла пари. Бен прислал шесть пар лучших французских лайковых перчаток. Чарли задумчиво перебирала их без тени удовольствия на лице. Она ведь была далеко не дурочкой, но тем не менее называла себя глупой и гнала мысли, назойливо возникавшие в ее голове. Однако с этих пор, когда Бен Гарц не приходил или звонил, ее неизменно не оказывалось дома. Он писал – она не отвечала, он посылал цветы или конфеты – она никак не реагировала на его подношения. Каким-то образом Бен узнал, что Чарли условилась встретиться с матерью в кафе во время обеденного перерыва у Шильда. Он их подстерег, подхватил и почти насильно повез к Блекстону. Здесь, в пышной роскоши раззолоченного ресторана, с видом на бульвар и на озеро, он был в своей стихии.

– Пожалуйста, Морис, столик у окна, у центрального окна. Так, так! Ну что же вы нам предложите? Омары? Артишоки? Японские сливы?

Он припомнил, как Чарли однажды сказала, что обожает омаров.

– Только, Морис, не вздумайте подавать мелких! Эта леди хоть и куколка, но толк в них знает. Тащите нам великана среди омаров. И горячего. И вдоволь соуса!.. Ну, миссис Кемп, а вы что прикажете?

Чарли едва притронулась к поданному ей огромному сочному омару и надменно отставила тарелку, чтобы хоть как-то наказать Бена, Говорила она мало и все о Лотти, была холодна как лед, неприступна и рассеянна. «Куколка»! Она, Чарли Кемп, которая терпеть не может дешевку, кудряшки и всяческое кривлянье!

Она думала о Джесси и глядела через улицу на голубой простор озер с таким видом, точно это был океан, разделяющий их с Джесси. До сладкого она и вовсе не дотронулась.

Миссис Кемп и не пыталась говорить с Чарли о настойчивых знаках внимания Бена. Вероятно, вначале она даже самой себе не решалась дать отчет в том, что это внимание означает. Но затем, может быть и невольно, она начала медленно отравлять сознание дочери.

– Все говорят, что война будет тянуться еще годы. В конце концов на свете не останется ни одного молодого человека, да, пожалуй, и мужчины средних лет. Никого, кроме стариков и детей. Погляди на Францию, на Польшу, на Германию! Не знаю, что будут делать девушки…

– Делать? – лукаво переспросила Чарли.

Она отлично понимала, что мать под этим подразумевает.

– Ну да, как им тогда быть с замужеством. Девушки, знаешь ли, должны раньше или позже выходить замуж!

– Не считаю, что это так уж необходимо, – холодно сказала Чарли (та Чарли, что в тоске простирала к любимому руки сквозь тьму).

– Ну, а я считаю. Неужели ты хотела бы стать второй тетей Шарлоттой? Или даже второй Лотти?

– Есть и худшая участь на свете милая мама. Я знаю многих замужних женщин, завидующих моей независимости. И не знаю ни одной замужней дамы, которой я могла бы позавидовать.

– Нечего сказать, хороший комплимент твоему отцу.

– Не переводи на личности, мама. Из всех виденных мной отцов я предпочла бы папу. Он – прелесть. Я люблю его смех, и его доброту к тебе, и его чуткость, и благородство, и то, что он до сих пор сохранил свою талию, и то, как иногда он не понимает меня. Люблю в нем все – как в отце. Но в качестве мужа для меня в папе недоставало бы некоторых нюансов… Однако что это за разговор. Вы поразили меня, миссис Кемп!

Как-то в середине зимы Генри Кемп вернулся домой более измученным и осунувшимся, чем обычно. Белла была в спальне. Открывая своим ключом парадную дверь, Генри всегда вопросительно насвистывал один и тот же мотив в две или три нотки – своего рода супружеский сигнал, обозначавший: «Ты дома?» В дни младенчества Чарли всегда устремлялась на неуверенных еще ножках по длинному коридору на звук этого сигнала. И хотя он с нежностью подхватывал ребенка на руки, целовал он всегда сначала жену. Правда, Белла не всегда бывала дома. Она вовсе не принадлежала к числу тех жен, которые считают своим долгом неизменно встречать своих повелителей, когда те, усталые, возвращаются с работы домой. Часто из-за какого-нибудь концерта, или утренних визитов, или затянувшегося бриджа она не поспевала к возвращению домой ее мужа. Тогда вопросительный сигнал сиротливо звучал в пустой квартире и Генри приводил себя в порядок к обеду, прислушиваясь, не раздастся ли щелканье замка входной двери.