Майне либе Лизхен

Ба устроилась с чашкой чая в гостиной, и Герман Иванович закатил длиннейшую лекцию о компьютеризации с демонстрацией наглядных пособий в виде своего ноутбука. Резонно рассудив, что час в запасе у него точно есть, хитроумный Левушка во всеуслышание заявил, что он отправляется к себе в комнату готовиться к экзамену и просит его не беспокоить. Ба и сосед покивали, и на лицах у них было такое одинаковое умильное выражение, что в глубине Левушкиной души шевельнулось что-то похожее на совесть. И все-таки, сделав это громкое заявление, Левушка беззвучно, как мышь, выскользнул из квартиры.

Вместе с Женей он достал из-под лестницы, где хранились метла, ведра и прочий хлам, спрятанную сумку. При помощи запасных ключей, хранившихся у Ба как у старшей по подъезду, они открыли дверь на первый этаж и принялись раскладывать петарды и фейерверки возле заколоченных окон и дверей. Точнее, раскладывала Женя как признанный знаток пиротехники, а Левушка ходил за ней по пятам и освещал ей дорогу сотовым телефоном. Пару раз он споткнулся и упал, Женя смеялась, а он, чертыхаясь, отряхивал грязь с брюк. Под конец они пристроили парочку петард в тамбуре у входной двери, понадеявшись на слабое освещение и на то, что никто из обитателей подъезда не отличался особой наблюдательностью. Оставшиеся несколько коробок Левушка со всевозможными предосторожностями унес к себе в комнату – не хватало еще, чтобы Ба или Герман Иванович узнали об их плане. Они наверняка высмеяли бы их, просто из вредности, и заставили бы все убрать. Едва он успел перевести дух, плюхнувшись за стол и открыв учебник, как в комнату осторожно постучала Ба.

– Левушка, извини, что я тебя отвлекаю… Но сейчас Галина звонила.

– С чего вдруг? – удивился Левушка. – А зайти она не может?

– В том-то и дело, что не может. Она говорит, спину у нее прихватило, с места сдвинуться не может, такая боль – еле терпит.

– Могу себе представить, как она терпит, – ухмыльнулся Левушка. – Наверное, все цветы в доме повяли от ее тихих жалоб.

– Левушка, оставь это, – одернула его Ба. – Человеку плохо, а ты хиханьки.

– А я что? Я пожалуйста, – выразил готовность Левушка. – Могу ей блокаду поставить. У меня есть.

– Золотой мальчик, – удивилась Ба. – И для кого ты все это держишь, скажи на милость? Ты же знаешь, что у меня есть все, кроме остеохондроза и желания лечиться твоими методами?

– На всякий случай. Так что – делать блокаду?

– Пойдем посмотрим. Там решим, что и как. Герман Иванович, голубчик, вы посидите тут десять минут, я дверь закрывать не буду, вернусь, и мы продолжим. Все это очень интересно.

– С превеликим удовольствием, – обрадовался Герман Иванович, которого звонок Галины прервал на самом интересном месте – он как раз подробно объяснял Ба, как пользоваться мышкой, и собирался удивить и без того восхищенную его познаниями аудиторию ответом на коварный вопрос – как обойтись без мышки, если мышки нет. – Если вам и в самом деле интересно, то я буду счастлив продолжить.

Ба пододвинула к Герману Ивановичу вазочку с вареньем и, оставив соседа в обществе его драгоценного ноутбука, отправилась вместе с внуком к Галине. Увы, Левушка был недалек от истины: Галина сидела в кухне на полу, неестественно изогнувшись и держась за поясницу, и материлась так, что посуда на сушилке жалобно позвякивала. История болезни в ее изложении выглядела следующим образом:

– Я,, пришла с работы… Там ведра,, поднимала, и ничего… А тут,, чайник со стола переставила и…! Ни встать, …! Ни сесть, …! Хорошо, что телефон,, рядом оказался. А то бы тут и сдохла, как …! А мне завтра на работу, – тут Галина всхлипнула и замолчала, переводя вопросительный взгляд с Левушки на Ба и обратно.

– Крутой фольклор! – оценил Левушка.

Ба только махнула рукой и, присев рядом с Галиной, стала осторожно ощупывать ее спину, медленно передвигая пальцы от шеи к пояснице. Когда исследование уже приближалось к концу, Галина дернулась и сообщила:

– Б…! Вот это самое место и есть. И жопа набок.

– Не жопа, а таз, – хладнокровно ответила Ба. – Все, заканчивай. Еще одно слово вставишь из своих любимых – будешь тут одна сидеть и сама себя слушать. А нам с Левушкой охоты нет. Понятно?

– Понятно, – жалобно проскулила Галина. – А чего теперь делать-то?

– А чего делать? – вздохнула Ба. – Лежать. Мазь втирать.

– Сейчас принесу, – деловито откликнулся Левушка. – Обезболивающее и противовоспалительное. У меня есть.

– Да, принеси, пожалуйста, – кивнула Ба. – Нормальный остеохондроз, ничего страшного. Его лечи – не лечи, неделю как минимум пролежишь. Хотя лечить, конечно, надо. Левушка, еще таблетки принеси.

– Да знаю, – уже из прихожей откликнулся внук.

– Соображает, – погордилась Ба, убедившись, что внук ее не слышит. – Хороший будет врач. А спать тебе надо на жестком. Кровать не подойдет, видела я твою кровать – сетка до пола. Диван. Да, диван в самый раз. Сейчас Левушка вернется и все, что надо, сделает. Если уж тебе невтерпеж, то и укол поставит. А я пойду Женю позову, она тебе постель на диване постелет, ты ей покажешь, где у тебя что лежит. Теперь давай повернись, вот так, тихонечко… Я посмотрю…

Ба нагнулась над Галиной и сильно нажала большими пальцами ей на поясницу. Галина охнула и открыла было рот, но спохватилась и только закусила губу.

– Вот и молодец, – похвалила ее Ба. – Теперь хоть до туалета сама дойдешь. А вообще лежи. Я тебе завтра врача вызову.

– На х… то есть зачем мне этот врач? Я никогда в жизни… – заверещала Галина.

– А больничный тебе нужен? Вот именно. Ты же теперь в приличном месте работаешь, без этого нельзя. Ну ладно, вон Левушка идет, а меня Герман Иванович ждет, мы с ним чай не допили.

– Ну, что там? – с неискренним интересом спросил Герман Иванович вернувшуюся Ба. – Лев прибегал, я уж у него не стал спрашивать.

– Да ничего страшного, он справится без меня. А у Галины обычный приступ остеохондроза, – сообщила Ба. – Герман Иванович, голубчик… Вы на Левушку не сердитесь. Уж пожалуйста. Мы с ним поговорили, он все понял. Больше ничего подобного не повторится, я вам обещаю… Мальчик влюблен и не знает, как с собой совладать. Беспочвенная ревность… Это бывает, если вы помните.

Вместо ответа Герман Иванович длинно вздохнул и поверх компьютера уставился в светлую даль.

– Герман Иванович, вы уж простите меня великодушно… – вдруг решилась Ба. – Если не хотите – не отвечайте. Но вы тоже очень изменились с тех пор, как появилась Женя. Вы… Какие у вас планы относительно Жени?

– Да какие планы? – опять вздохнул Герман Иванович. – Поживет у меня, пока я ей не надоем. А потом… Она девушка самостоятельная. И без меня бы не пропала, наверное. Но мне так приятно ей помочь. Если вы предполагали, что у меня относительно Жени какие-то… ну, в общем, намерения, – вдруг смутился он, – то боже упаси! Конечно, есть такие мужчины, как правило, богатые и знаменитые, которые будто две или три жизни живут. Жены состарятся, дети вырастут, они женятся на молодых и начинают все сначала. Но я, увы, не богат и не знаменит. Не чувствую в себе сил начинать жизнь заново. Я свою прожил вместе с Наташенькой, а сейчас так… доживаю. И то, если бы не вы, Елизавета Владимировна, я бы не знаю, как я жил бы после смерти Наташи. И потом… Я ведь прекрасно понимаю, что нет во мне ничего интересного для молодой девушки. Разве что квартира. Так я ее Женечке и так решил оставить, если она ей понадобится. Иван согласен. Но вы знаете, только познакомившись с Женей, я понял, почему вы всем помогаете – мне, Галине, Алексею Николаевичу, Левушке. Ну, то есть про Левушку понятно, своим положено помогать, как же иначе. Но чужим? Оказывается, это такое счастье – помогать! Я не понимал раньше.

– Вы совершенно правы, Герман Иванович, – кивнула Ба, задумчиво болтая ложечкой в чашке с остывшим чаем. – Я это делаю из чистого эгоизма. Я старше вас, Герман Иванович, на целых… ей-богу, не вспомню сейчас, сколько лет, к тому же в нашем с вами возрасте год идет за десять. И давно уже поняла, что с годами мы как бы перестаем существовать для окружающих. Будто становимся прозрачными. Вы же наверняка замечали, как молодежь смотрит на нас в транспорте – как сквозь стекло, чтобы место не уступать. И чтоб вообще от нашего вида не расстраиваться. В детстве мы нужны родителям, потом друзьям, мужьям или женам. Детям. На фронте я нужна была раненым и больным, когда работала врачом – пациентам. Потом вот племяннице пригодилась, Валентине, потом Левушке. И все уходило постепенно. Теперь у меня только Левушка. Но и для него я скорее теперь уже обуза. Он мальчик самостоятельный, ему трудно жить со старухой. Молодые не должны подолгу жить рядом с немощью, с болезнями, с близостью ухода. А я, помогая людям – пусть они здоровее и моложе меня, но у них и проблем больше, – я становлюсь более видимой. Я почти нормально существую. Поверьте, это помогает.