One for My Baby, или За мою любимую

Потом он приподнимает брови, на его губах появляется злорадная ухмылка, а в глазах пляшут чертики.

«Но я ведь не такой, как Ленни, — думаю я. — Совсем не такой».

— Ничего не понимаю, Ленни. Тебе каждый раз удается благополучно смыться с места преступления, а меня схватили при первом же промахе. Где справедливость? Почему попался я, а не ты?

— Почему? И ты еще спрашиваешь! Да потому, что я никогда не трахался со своими ученицами, приятель.

— Что?!

— Это только сплетни, дружище. И причем грязные сплетни, уверяю тебя. Отвратительные. Но я бы ни за что и никогда не согласился подвергнуть опасности своего обожаемого маленького труженика. Ты что, шутишь? А если еще учитывать местный климат… Нет, все это недостойно моего великолепного причиндала.

— Никогда? — все еще с недоверием переспрашиваю я.

— Ни разу. Ну, если быть честным до конца, у нас училась одна очаровательная девушка из Хорватии, которая позволила мне на прошлое Рождество запустить руку в ее чудесный лифчик. Но это было единственным проникновением на чужую территорию с моей стороны. И более ничего.

— Не могу поверить.

— Но это правда, дружище. К тому же зачем бы этим молоденьким курочкам понадобился такой старый толстый пердун, как я? Так что не морочь себе голову. А теперь сгинь, тебя уже ждут.

Значит, это действительно так. Я в самом деле не такой, как Ленни-гуляка, а, оказывается, гораздо хуже.

Я выхожу из учительской, и откуда-то из конца коридора до меня доносится звяканье ведра. Вот и она, Джеки. Занимается своей работой. Худенькая фигурка, светлые волосы, синий нейлоновый халат и неизменная книга «Сердце — одинокий охотник», торчащая из кармана. Она моет полы в простеньких туфельках без каблуков, но мне кажется, что они все равно созданы для танцев. Безобразные тапочки уборщицы не к лицу Джеки Дэй.

И я никак не могу понять, смотрит она на меня или ее взгляд просто направлен в мою сторону.

— Это просто какой-то сексуальный империализм! — с ходу заявляет мне Лайза Смит. — Вот что это значит. Вот что все это значит.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — парирую я. При этом мое лицо начинает пылать, а жуткая боль в спине никак не утихает.

— А мне кажется, что вы все прекрасно понимаете, — снова атакует директор школы. — Сначала Йуми. Потом Хироко. Теперь Ванесса. Я же сама видела, как она вам преподносила яблоко.

Я шокирован. Хорошо, меня застали с Ванессой на месте преступления. Но как она узнала насчет Йуми и Хироко?

— Надеюсь, вы не думаете, что наши ученики вовсе не разговаривают между собой? — произносит она, словно отвечая на мой молчаливый вопрос. Теперь мне все становится понятно. Конечно, это Ванесса и ее неумение держать за зубами свой прекрасный остренький язычок. — Только не делайте вид, будто вы не понимаете, о чем я говорю. Вы нанесли оскорбление нашей школе. Пожалуйста, не оскорбляйте вдобавок еще и мою способность мыслить логически.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Но, если честно, не понимаю, что же такого неправильного я натворил.

Лайза Смит ошеломлена моим ответом.

— Так вы считаете, что ничего такого неправильного не сделали?

— Именно так.

— Неужели вы не понимаете, что мы с вами находимся в таком положении, когда нам полностью доверяют? — Директор школы кладет ногу на ногу и начинает нетерпеливо постукивать мыском своего огромного армейского сапога о рабочий стол. — Неужели вы не понимаете, что начали злоупотреблять своим положением?

Я никогда не рассматривал свое поведение с этой точки зрения. Мне почему-то казалось, что все здесь находятся на равных. Я, конечно, понимаю, что при этом я остаюсь их учителем, а они, соответственно, — моими ученицами. Но это же не дети! Они уже взрослые женщины. Многие из них ориентируются в жизни гораздо лучше меня. И при этом они все очень молоды, прекрасны и впереди у них целая жизнь. Да, конечно, для них я навсегда останусь парнем с мелком в руках. Но зато время на их стороне, у них впереди годы, которые они могут прожигать по своему желанию. И мне всегда казалось, что все это позволяет считать нас равными, словно их юность выравняла наши шансы. Ведь молодость имеет свою особенную силу, свой удивительный статус.

Но не стану же я объяснять это своей начальнице, директору школы!

Поэтому угрюмо сообщаю:

— Они достаточно взрослые, чтобы соображать, что делают. А я не из тех, кто влюбляется и женится на слишком юных существах.

— Но вы же их учитель. И поэтому несете определенную ответственность. А вы посмели злоупотребить своим положением, да еще в самом худшем смысле!

Поначалу мне кажется, что она уволит меня прямо сейчас. Но внезапно выражение лица Лайзы смягчается. Она произносит:

— Я понимаю вас. Вы считаете, что я — настоящая бой-баба и мне очень неприятно видеть, как кто-то умудряется прекрасно проводить свое свободное время.

— Совсем нет, что вы! Все совсем не так! — восклицаю я, хотя именно об этом я и думаю.

— Я хорошо понимаю окружающие нас соблазны и стремления плоти. Я, между прочим, в свое время умчалась на остров Уайт за Диланом и понимаю, что случается, когда люди начинают сближаться и вдруг оказываются совершенно одни в укромном уголке. Но я не могу потворствовать половым отношениям между моими учителями и ученицами. Еще один такой поступок, и вы будете уволены. Надеюсь, это понятно?

— Совершенно понятно.

Я киваю, но в то же время про себя думаю, что меня уже ничем не остановишь! В нашем городе полно молоденьких женщин, которые ищут друзей, романтических отношений и немного помощи в изучении английского языка. И хотя меня только что предупредили в первый и последний раз, все у меня будет хорошо. И никогда больше мне не придется страдать от одиночества. При этом я не делаю ничего предосудительного.

Вы мне нравитесь, вы очень милый.

Ну и что же в этом плохого?

Когда боль в спине и пояснице усиливается настолько, что мне уже не помогают никакие таблетки, я отправляюсь на прием к врачу. Поначалу он смотрит на меня так, словно я явился к нему со своими очередными психосоматическими проблемами. Ну вроде того, что во время сердечных приступов мое сердце почему-то становится похожим на тяжелую непереваренную котлету. Но когда я в своем рассказе дохожу до ангела, которого пытался повесить на макушку искусственной елки в квартире у бабушки, он просит меня снять рубашку и исследует мое тело.

Затем доктор с сожалением сообщает, что ничем не сможет мне помочь.

— Поясница — такая хитрая и коварная штука! — сочувственно качает он головой.

По пути домой я случайно сталкиваюсь с Джорджем Чаном. Он возвращается от «генерала Ли» со свертком в руках и направляется в ресторанчик «Шанхайский дракон», чтобы помочь родным с приготовлением ланча. Джордж смотрит на меня и тут же спрашивает, что со мной случилось.

— Потянул спину, — мрачно сообщаю я. — Хотел нарядить елку для бабушки.

Он просит меня пройти вместе с ним в ресторан. Я напоминаю, что мне нужно быть на работе, но он делает замечательную вещь, которую я уже не раз замечал за его женой. Он ведет себя так, словно я ничего ему не говорил, а он, соответственно, ничего не слышал.

Мы заходим внутрь «Шанхайского дракона», и Джордж просит меня встать спокойно и не двигаться. После этого он приближает к моей пояснице свои ладони. Нет, он не дотрагивается до меня, но вот что странно: я совершенно отчетливо начинаю чувствовать тепло. Ощущение такое, словно стоишь возле затухающего костра. Ну и как все это объяснить?!

Затем он велит мне чуть-чуть нагнуться вперед и слегка похлопать себя по пояснице ребрами ладоней. Я повинуюсь и сразу же перевожу на старика изумленный взгляд. Потому что именно в этот момент со мной происходит нечто непостижимое. Боль в пояснице постепенно стихает.

— Что случилось?

Но Джордж только улыбается.

— Как вам это удалось?

— Продолжай проделывать это упражнение. — Он тоже наклоняется вперед и начинает быстро, но очень аккуратно «молотить» свою собственную поясницу. — Каждый день по несколько минут. Но не сильно, не увлекайтесь. Хорошо?