One for My Baby, или За мою любимую

Это просто какое-то чудо.

А там, за разделительной перегородкой, их уже ждут скучающие шоферы такси и жизнерадостные представители всевозможных школ иностранных языков. Последние стоят с картонными табличками, плакатами и дощечками, в нетерпении ожидая прилета очередного авиалайнера из Осаки, Пекина, Сеула или откуда-то еще. Оттуда, где Рождество практически не празднуют.

Я стою в толпе женщин и мужчин, держащих плакаты. МИСС СУДЗУКИ, КИМ ЛИ, ШКОЛА ГРИН ГЕЙБЛЗ, ТЭСУН ЛИ, МИВАКО ХОНДА И ХИРОМИ ТАКЕШИ, ОКСФОРДСКАЯ ШКОЛА АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА. МИСС ВАНТ И МИСС ВАНГ… Внезапно я понимаю, что в нашем городе очень много молоденьких женщин, мечтающих выучить английский язык.

К третьему терминалу прибывает бригада азиаток. В других терминалах, без сомнения, можно обнаружить скандинавский полк и батальоны из стран Средиземноморья. Их тут тысячи, целая армия девушек, и свежие подкрепления вливаются в их ряды каждый день.

Впервые за долгое время я осознаю, что мне нет причин чувствовать себя одиноким.

Некоторые из этих молоденьких женщин — смеющихся, уверенных в себе, стремящихся поскорее начать новую жизнь — сразу находят нужные таблички или смело отправляются в город на машине. Другим требуется время, чтобы прийти в себя после перелета и сориентироваться. Они беспомощно бродят возле ограждения и высматривают свои фамилии на плакатах, которые представители учебных заведений поднимают повыше. Прибывших девушек охватывает волнение. И я искренне переживаю за них.

Я долго-долго наблюдаю за этими восхитительными пришелицами. Мне приятен такой удивительный кареглазый набег на мою страну. Уж больно хороши его участницы, свеженькие и чуть наивные, только что сошедшие с трапа самолета и теперь выискивающие свои имена на табличках будущих школ.

А где-то высоко надо мной, по всему зданию аэропорта, звучит давно набившая оскомину музыкальная запись. Это «Тихая ночь», плавно переходящая в призыв «Идите ко мне, все верующие».

Бабуля открывает входную дверь, и мне в нос тотчас ударяет резкий запах газа. Даже не поздоровавшись, я бросаюсь в кухню, откуда несется этот смертоносный аромат.

— Элфи, что с тобой?

Одна из конфорок на плите включена на полную мощность, но не горит. Запах газа настолько силен, что, кажется, можно протянуть руку и потрогать его. Я кашляю как ненормальный, перекрываю газ и распахиваю окно.

— Ба! — кричу я. Меня тошнит, из глаз катятся слезы, нос моментально закладывает. — Нужно быть более осторожной и внимательной.

— Сама не понимаю, как это произошло! — смущенно отвечает она. — Я хотела приготовить… уже сама забыла что. — Бабушка часто моргает водянистыми голубыми глазами. — Только ничего не рассказывай маме, Элфи. И папе тоже.

Я смотрю на нее. На лицо наложена косметика. Две тоненькие ниточки-брови дрожат, губная помада чуть смазалась, как на размытой фотографии. Я гляжу на ее взволнованное лицо и тут же крепко обнимаю бабушку за плечи. Внутри своего громадного кардигана она кажется мне особенно хрупкой и ранимой. Ну просто как дитя малое.

— Обещаю, что никому ничего не скажу. — Я понимаю, что она больше всего боится, как бы мои родители не сочли, что ей уже опасно жить одной. Бабуля страшится, что в один прекрасный день ее попросту могут отправить в дом престарелых. — Но только, пожалуйста, постарайся, чтобы ничего подобного больше не повторялось. Ладно, ба?

Она сияет, испытывая от моих слов неимоверное облегчение. Я наблюдаю, как она готовит нам чай, что-то бормоча себе под нос. Чайник закипает, и теперь бабуля тщательно закрывает газ и еще раз, на всякий случай, проверяет себя. Мне искренне жаль старушку, ведь я не раз напоминал ей о том, что ее добрая и мудрая голова постепенно слабеет, а в последнее время и вовсе стала отказывать. Мне даже страшно подумать, что когда-нибудь я приду к ней, почувствую запах газа и никто уже не откроет мне входную дверь.

Но вдруг я вспоминаю, зачем вообще сегодня пришел сюда. Боже мой! Похоже, старческая забывчивость настигла и меня самого.

— Где елка, ба?

— В маленькой комнате, милый. В коробке. На ней еще написано «Рождество».

Моя бабушка обожает Рождество и с удовольствием бы наряжала елку в середине лета, если бы у нее хватило на это сил. И хотя она всегда справляет Рождество с моей семьей (а в этом году — со мной и мамой, то есть с теми, кто остался от семьи), все же бабуле приятно иметь в квартире свою собственную елку. Она ссылается на то, что, дескать, это будет приятно Элфи, когда он зайдет в гости. Можно подумать, что мне только что исполнилось четыре годика!

Я помню, как справлял Рождество вместе с бабушкой, когда еще был маленьким. Она тогда жила в старом доме в Уэст-Энде, там, где вырос мой отец. Именно этот дом он описал в своей книге «Апельсины к Рождеству». На заднем дворе бегали цыплята, а в гостиной стояло пианино. Мне казалось, что в доме всегда находилось множество моих тетушек и дядюшек, а также двоюродных братьев и сестер. Дети занимались новыми игрушками, а взрослые веселились по-своему. Они выпивали. При этом у мужчин были большие стаканы под темное пиво, а у женщин — маленькие рюмочки под что-то красное и сладкое. Потом взрослые играли в карты или делали ставки на лошадей, если смотрели скачки по телевизору. Старый дом наполняли гости и музыка, сигаретный дым и веселый смех. А елка у нас всегда была огромная, под самый потолок, и мне казалось, что ее привезли из дремучего норвежского леса.

Теперь старого дома больше нет. Нет моего деда, да и отец ушел от нас. Бабушка живет одна в своей маленькой квартирке, и все то, что она наживала долгие годы, теперь легко уместилось в эту крохотную коробочку, состоящую из полупустых комнат. Дядюшек и тетушек разбросало по разным местам, да и Рождество они предпочитают встречать со своими детьми и внуками, а натуральную елку заменила искусственная серебристая. Она состоит из трех частей — макушки, ствола с ветками и подставки. Это дерево такое же фальшивое, как переодетые в Санта-Клауса люди.

В маленькой комнате я нахожу коробку с надписью «Рожд-во», в которой лежит составная елка и украшения к ней. Я свинчиваю елку, а моя бабушка наблюдает за мной с нескрываемым восхищением.

— Чудесно! — восклицает она. — Это серебро просто потрясающе выглядит. Правда же, Элфи?

— Конечно, ба.

Я тянусь вверх, чтобы насадить на макушку елки золотистого ангела, и в этот момент с моей спиной что-то происходит. Словно какие-то мышцы у основания позвоночника плотно-плотно сдвигаются, и я, не выпуская ангела из ладони, сгибаюсь пополам от приступа сильнейшей боли.

Я сажусь на диван и жду, когда боль утихнет. Бабуля отправляется на кухню, чтобы приготовить нам еще по чашке чая, а я, кажется, начинаю понимать, почему ей так нравится эта искусственная елка.

Рождественская ель в каком-то смысле напоминает человеческие отношения. Настоящая, конечно, безумно красивая, но с ней столько забот и хлопот!..

Вы можете найти разные причины и объяснить, почему предпочитаете искусственную елку. Но не станете же отрицать, что возни с ней гораздо меньше, чем с натуральной.

Получилось так, что теперь я сплю с Ванессой.

А начиналось все довольно невинно. Как-то раз замечаю ее возле школы Черчилля вместе с Витольдом. Они раздают прохожим наши новые рекламные листовки. Но горожан охватила предпраздничная суета. Сейчас буквально все спешат пройтись по магазинам и сделать нужные покупки к Рождеству. На моих учеников никто не обращает внимания, вот почему Ванесса сгибает листовки, изготавливает бумажные самолетики и запускает их в толпу. Витольд молча наблюдает за ее действиями и лишь смущенно улыбается.

— Присоединяйтесь к самым лучшим ученикам! — выкрикивает Ванесса, нацеливаясь самолетиком в бизнесмена средних лет и приглашая всех желающих учить у нас сразу несколько языков — испанский, итальянский и немецкий: — Estudia en Churchill’s! Studia alia Churchill’s! Studieren in Churchill’s!