Доктор Коул

Канун святой Агнессы… Холод злой!

Иззябший заяц прячется, хромая;

Взъерошил перья филин под ветлой,

И овцы сбились в кучу, засыпая.

Р. Дж. понятия не имела, как поживают зимой овцы, но она знала, что создания, которые жили не в сарае, чувствовали себя плохо. Несколько раз Р. Дж. видела, как по заснеженному полю медленно двигались дикие индюшки. Очередной снегопад покрывал землю новым слоем снега, который замерзал, образуя непроницаемую корку льда. Индюшки и олени не могли пробить наст, чтобы добраться до травы, которая была им необходима. Индюшки двигались по полю, словно вдовы, страдающие артритом.

Р. Дж. уже задумывалась над тем, работает ли Дар с животными. Но ей не надо было прикасаться к индюшкам, чтобы понять, что им осталось недолго. В саду они собрались вместе и предприняли несколько слабых попыток взлететь, чтобы добраться до замерзших почек на яблонях.

Она больше не могла на это смотреть. В фермерском магазине в Амхерсте она купила большой мешок лущеных семечек и набросала их в тех местах, где видела индюшек.

Ян Смит был против.

— Природа прекрасно умудрялась обходиться без вмешательства человека миллионы лет. Пока человек не уничтожает животных, они чувствуют себя хорошо. Выживает сильнейший, — сказал он. Он был недоволен даже кормушками для птиц. — Единственное их предназначение — это позволить множеству людей увидеть вблизи любимых певчих птичек. Если бы кормушек не было, птицам пришлось бы пошевелить задницей, чтобы найти пропитание, и это пошло бы им только на пользу.

Ей было все равно. Она с удовольствием наблюдала, как индюшки и прочие птицы едят семечки. Прилетали голуби и фазаны, вороны и сойки, а также какие-то маленькие птички, которых Р. Дж. не узнала. Когда они съедали все угощение или шел снег, прикрывавший корм, Р. Дж. выходила на улицу и подсыпала еще.

Холодный январь сменился ледяным февралем. Чтобы выйти на улицу, люди одевались очень тепло: в вязаные свитера, длинные пальто, меховые куртки. Р. Дж. носила теплое нижнее белье и вязаную шапочку, которую натягивала на уши.

Плохая погода пробудила в людях дух первопроходцев, который издавна манил их в горы. Однажды утром, в метель, Р. Дж. пробиралась по сугробам к офису, запорошенная снегом.

— Ну и денек, — вздохнула она.

— Я знаю! — отозвалась Тоби. — Прекрасно-то как!

Это был месяц, предназначенный для горячих ужинов с друзьями и близкими, поскольку зима в холмах обычно задерживалась надолго. Попивая горячие напитки в доме Тоби и Яна, Р. Дж. беседовала об археологических находках с Люси Готелли, куратором музея в колледже Уильямс. Люси сказала, что у нее в лаборатории могут очень точно определить возраст любого предмета. Р. Дж. рассказала ей о тарелке, фрагменты которой были найдены вместе с костями ребенка неподалеку от ее дома.

— Хотелось бы взглянуть, — сказала Люси. — В девятнадцатом веке в этих местах процветало гончарство. Тогда изготовляли полезную, не покрытую глазурью посуду.

Несколько недель спустя Р. Дж. принесла черепки Люси.

Люси изучила их под лупой.

— Действительно, очень похоже на местное изделие. Конечно, определенно сказать нельзя. У местных было отличие — на каждом донышке рисовали монограмму букв «Т» и «Р». Если на этой тарелке они когда-то были, то, скорее всего, уже стерлись. — Она с интересом взглянула на полустертые буквы и осторожно коснулась их ногтем. — Забавный цвет. Чернила, да?

— Я не знаю. Похоже на кровь, — ответила Р. Дж., и Люси усмехнулась.

— Нет. Я гарантирую, что это не кровь. Давай я возьму ее на работу и посмотрю, что можно сделать.

— Конечно.

Р. Дж. оставила черепки Люси, хотя ей не хотелось расставаться с ними даже ненадолго.

Однажды вечером Р. Дж. услышала, как кто-то скребется в дверь. Распахнув ее, Р. Дж. с облегчением увидела, что это не волк и не медведь, а всего лишь кошка.

— Прости, Агуна. Их тут нет, — сказала ей Р. Дж.

Кошка приходила к ней еще пару раз, тщательно обыскивала дом, а потом уходила, даже не взглянув на Р. Дж.

Люси позвонила лишь через десять дней, извинившись за задержку.

— Я изучила тарелку. Ничего особенного, но у нас в музее постоянно были какие-то проблемы, потому я добралась до нее лишь позавчера.

— И?

— Она действительно изготовлена в Вудфилде. Я обнаружила буквы на донышке. Они почти стерты. Я изучила состав краски, которой написаны буквы на тарелке. Это казеин.

— Все, что я помню о казеине, так это то, что он содержится в молоке, — сказала Р. Дж.

— Верно. Казеин является главным протеином в молоке. Он сгущается, когда молоко прокисает. Большинство местных фермеров раньше сами готовили краску. У них было много снятого молока. Его высушивали и перетирали между камнями. Казеин использовали в качестве связующего вещества, смешивая его с пигментом, молоком, яичным белком и небольшим количеством воды. Пигментом был свинцовый сурик. Буквы написаны красной краской. Очень яркой, кстати. Со временем она порыжела под действием среды.

Люси сказала, что она всего лишь положила фрагменты тарелки под ультрафиолетовую лампу. Пористая глина впитала краску, которая начала флуоресцировать, абсорбируя свет и тут же излучая его.

— Так… Вам удалось разобрать какие-нибудь буквы?

— Да, конечно. Есть карандаш? Я прочту.

Она диктовала медленно, чтобы Р. Дж. успела записать их на бланке для рецепта. Когда Люси закончила, Р. Дж. села и, не мигая и почти не дыша, уставилась на написанное:

Исайя Норман Гудхью

Отправляйся к Господу с миром

12 ноября 1915 года

Значит, семья Гарри Кроуфорда не имела никакого отношения к останкам ребенка. Р. Дж. искала не в том месте.

Она проверила записи городского архива и убедилась, что Исайя Норман Гудхью действительно был тем самым братом Нормом, с которым Эва прожила большую часть жизни. Это открытие принесло Р. Дж. вместо ответов массу новых вопросов и предположений, одно другого невероятнее.

Эве в 1915 году было четырнадцать лет. Она уже могла иметь детей, но в принципе еще сама была ребенком. Она жила одна со старшим братом на отдаленной ферме на дороге Лорел-хилл.

Если у Эвы был ребенок, она забеременела от какого-нибудь незнакомца или от брата?

Ответ, вероятно, таился в надписи на тарелке.

Исайя Норман Гудхью был на тринадцать лет старше Эвы. Он никогда не женился, прожил всю жизнь в изоляции, трудясь на ферме. Он зависел от сестры, которая готовила, прибирала в доме и помогала ему справляться со скотом и угодьями.

И прочими его потребностями?

Если брат и сестра были родителями этого ребенка, то возникает вопрос, не изнасилована ли была Эва? Или все произошло с ее согласия?

Девочка, должно быть, чувствовала ужас и недоумение, когда у нее вырос живот!

Р. Дж. представляла юную Эву — напуганную, несчастную из-за того, что ее ребенка похоронили в чистом поле, потому что это место было низинным лугом, который никто никогда не додумался бы распахать. Брат и сестра похоронили тело вместе? Глиняная тарелка находилась над ребенком. Р. Дж. решила, что Эва хотела тарелкой отметить место захоронения, написав на ней имя младенца и дату похорон.

Большую часть жизни Эва смотрела с холма на этот луг. Что она чувствовала, наблюдая, как коровы Гарри Кроуфорда бродят по нему и гадят на могилу?

О Господи, был ли этот ребенок мертворожденным?

Только Эва могла дать ответ на все эти вопросы, потому Р. Дж. никогда не суждено было узнать правду. Она больше не хотела никому показывать тарелку. Этот кусок глины слишком красноречиво говорил о трагедии, о маленьком горе обычной сельской девушки. Забрав у Люси черепки, она завернула их в коричневую бумагу и положила в нижний ящик комода.