Забытый плен, или Роман с тенью

– Поздравляю. Вы, случайно, не знаете, в какой квартире живут Олевские?

В ответ на площадке негромко щелкнул чей-то замок, соседняя дверь приоткрылась, в узкую щель просунулась седая женская голова с темными живыми глазами.

– Машенька... – Быстрый взгляд разом охватил всю троицу, смотровая щель увеличилась, и старушка радостно всплеснула руками: – Боже мой, Андрюша! Что же вы, милый мой, здесь стоите, мы уже заждались! Илья, – оглянулась она, – чем ты там занимаешься? Иди же сюда, нужна твоя помощь! Ну почему, когда нужно, тебя никогда рядом нет?!

– Всего хорошего, Дмитрий. Рад был вас повидать, – нагло соврал незадачливый гость, безразлично кивнул чужой «дорогой» и, подхватив пакеты, шагнул за спасительный порог.

– Андрюшенька, милый, что с вами? – всполошилась Роза Львовна. – На вас лица нет. Боже мой, Илья, куда ты пропал?

Где-то рядом послышался характерный шум спускаемой из бачка воды, потом что-то пшикнуло. Слева открылась дальняя дверь, и хозяин смущенно засуетился вокруг долгожданного гостя.

– Прости, дорогой, извини старика. Здравствуй, Андрей! Вот, ждали-ждали, а встретить по-человечески не смогли.

– Ты меня-то к своим глупостям не причисляй, – открестилась жена от мужнина промаха. – Я собой умею распоряжаться, это с тобой вечно проблемы, все у тебя не вовремя.

– Здравствуйте, Илья Ильич! – улыбнулся Лебедев. – Не волнуйтесь, пожалуйста, я в полном порядке. Просто пакет порвался и номер квартиры вашей забыл. Хорошо, соседи подсказали, муж с женой, очень приятная пара, – нес он в азарте вранья полную чепуху.

– Вы имеете в виду Машеньку? – Роза Львовна подала домашние тапочки. – Надевайте, Андрюша, они новые, специально для вас купила. Вы носите сорок третий?

– Да.

– Слышишь, Илья? А ты спорил, что будут малы. Проходите, милый, в ванную, мойте руки, вот полотенце. Это не муж, Машенька не замужем. Это ее друг, они почти как брат и сестра, с детства дружат. Интересная девушка, между прочим, правда? И очень душевный человек. Только говорит почему-то мало, все больше слушает да улыбается. Эх, была б я мужчиной, ни за что такую женщину не упустила бы.

– Перестань заниматься сватовством, Розочка, – охладил пыл супруги Илья Ильич. – Из тебя сваха – как из меня король.

– В каждой женщине есть потребность делать людей счастливее, и для каждой из нас ее избранник – король.

– Так и я говорю: одиночество – плохо. Только молодежь не нуждается в наших советах, да. Что будем пить, мои дорогие? Водку, вино, шампанское?

– Ты – виноградный сок. Забыл, что врач говорила? А мы с Андрюшей пропустим по рюмочке, но сначала посмотрим квартиру. Пойдемте, милый, я покажу наши хоромы. И не слушайте этого человека, не то он опять все напутает. Боже мой, Илья, сколько раз просила: выключай свет! Почему у нас даже днем везде горят лампочки? Знаешь, какие деньги приходится платить за электричество?

– Розочка, не будь скрягой. Я и так тебе почти даром обхожусь.

Гость с удовольствием осматривался, слушал безобидную стариковскую болтовню и выбирал по крупицам необходимую информацию, какую не ведая выдавала святая еврейская простота. В эти минуты Лебедев не просто возлюбил этот мудрый народ – готов был слагать ему гимны. Своему другу – за идею создать «Оле-фарму», другу чужому – за удачную квартирную сделку, Илье Ильичу – за умение выбирать жену и друзей, Розе Львовне – за неумение держать язык за зубами. Они всем скопом и каждый подвели его к той черте, за которой легко стать фаталистом. Однако в фатальность и прочую подобную ерунду Лебедев не верил. Разве что по утрам, когда, обжигаясь, проглатывал наспех кофе с мыслью, что обречен быть в вечном плену у бизнеса. Вот в такую фатальную неизбежность президент «Оле-фармы» верил свято, поколебать эту веру не удавалось еще никому. Даже Поле, кого так ловко пыталась подменить другая Полина. Внезапно его охватила ярость. Какого черта он забивает себе башку этой авантюристкой?! Пыжится что-то понять, объяснить, тратит на поиски деньги и время, отрывает от дела нужного человека – ради чего? Чтобы услышать при встрече холодное «здрасьте», как тогда у крана с водой? Или наткнуться на равнодушный взгляд, каким на него никто никогда не смотрел? Чем она так зацепила? Напела парочку песен? Выбила на меди двух алкашей и возомнила, что нашла тем самым решение всех проблем? В своих мыслях «аналитик» так распалился, что не сразу услышал просьбу Олевской:

– Андрюша, возьмите, пожалуйста, трубочку. Это вас.

– Меня? Никто не знает, где я.

– Знает, – успокоила хозяйка и сунула под нос телефон.

– Лебедев слушает! – рявкнул Андрей Ильич.

– Добрый день, это я.

– Кто – я? – Никакая сила на свете не могла бы заставить абонента признаться, что этот голос легко узнаваем среди сотен других.

– Мария.

– Вы уверены, что вас зовут именно так?

Хозяйка незаметно кивнула мужу и с озабоченным видом поспешила на кухню. Тот поспешно шмыгнул за супругой. Голос из трубки заполнил опустевшую комнату:

– Хотелось бы вам напомнить, Андрей Ильич, что по условиям договора, который мы заключали, я могла зваться кем угодно. Договорной срок давно истек, претензий ко мне у вас, кажется, не было, так?

– Допустим.

– Тогда позвольте мне жить своей жизнью и носить то имя, которое не ситуация навязала, а дали родители. И еще: обычно после выполнения своих обязательств я перестаю существовать для заказчика. Бизнес – одно, реальная жизнь – совсем другое, путать их ни к чему, согласны?

– В таком случае какого рожна вы звоните?

– Нужна ваша помощь.

– Сомневаюсь, что могу вам чем-то помочь. Вы похожи на человека, который скорее сдохнет, чем попросит о поддержке.

– Спасибо за понимание, меня действительно не надо поддерживать. Я крепко стою на ногах.

– Тогда кто пошатнулся? Очередной «заказчик», как вы изволили выразиться о таких лохах, как я? А может, ваш друг или, упаси боже, любовник? Кого я должен благодарить, что вы вдруг вспомнили обо мне? – Лебедев сознавал, что ведет себя глупо, хамит, но сдержаться не мог. Его душили обида и злость, но больше всего мордовала память. Проклятая память не давала покоя – дразнила, путала, обнадеживала. Память оказалась сильнее здравого смысла. Даже сейчас этот высокомерный холодный тон не мог перешибить интонации, которые до сих пор звучали в ушах, – искренние, заботливые, греющие душу. Трубка замолчала, не было слышно даже дыхания, как будто на другом конце провода вымерло все живое. – Алло, так кому же нужна моя помощь?

– Уже никому.

– Пожалуйста, – буркнул абонент коротким гудкам, не заметив, что «спасибо» ему никто не сказал.

Остаток вечера он притворялся. Перед хозяйкой, нахваливая пирожки, вкуса которых не ощущал, перед хозяином, когда задавал вопросы, оставаясь безразличным к любому ответу, перед собой – лживым, трусливым, тупым слабаком, не способным вызывать у других ничего, кроме тоски и скуки.

– Я хочу сказать тост, – заявила вдруг Роза Львовна. – Налей мне, Илья, шампанского.

– У тебя же давление, Розочка! – ужаснулся заботливый муж. – Вчера было сто семьдесят на сто десять, забыла?

– Скажи спасибо, что я давлю его благородным вином, а не пошлой водкой. – Олевская улыбалась, но глаза ее оставались серьезными. Наблюдательный человек мог бы прочесть в них грусть, сожаление и вопрос, на какой ответа не находилось. Роза Львовна подставила бокал под горлышко темно-зеленой пузатой бутылки. Илья Ильич, вздохнув, подчинился жене, затем плеснул гостю коньяк, себе – сок. – Ты помнишь, чтобы я говорила тосты, Илья?

– Нет, Розочка, не припомню.

– А сейчас скажу. – Хозяйка внимательно посмотрела на гостя, который годился ей в сыновья, кто дружил с ее собственным сыном и уже по одному этому был достоин любви и дружбы.

Пусть не она его выносила и родила, но материнское сердце подсказывало, что этот взрослый чужой ребенок в чем-то запутался, а значит, может себе навредить. Он сидел перед ней нахохлившийся, встрепанный, точно воробей после драки, и корчил из себя счастливца, наивно думая, что способен обмануть еврейскую мать. Моисеева Роза, по мужу Олевская, подняла бокал.