Самая желанная

— Счастливого Рождества, синьорины, синьор Антонелли… Прошу прощения за вторжение в столь неподходящий час — я и сам предпочел бы остаться дома. — Механически произнося подобающие случаю слова, Курбе присмотрелся к женщинам и сделал шаг к сидящей у камина Кристине. — Вы — синьорина Ларина, гражданка России, работающая по контракту в агентстве «Стиль»?

Подавшись вперед, Кристина кивнула.

— Скажите, припаркованный у этого дома автомобиль «фиат» серого цвета принадлежит вам?

— Да. Я взяла его напрокат в частном гараже.

— Тогда, может быть, синьорина вспомнит эту вещь, найденную сейчас нами в ее багажнике? — Комиссар достал из кейса целлофановый пакет с комком красной ткани, в которой сразу можно было узнать отороченный белым синтетическим мехом длинный колпак Санта-Клауса.

— Нет, — отрицательно качнула головой девушка. Она была уверена, что даже детям Эудженио похожего костюма не покупала.

В комнату, не снимая плаща, вошел высокий худой мужчина и, кивком головы поздоровавшись с присутствующими, позвал Курбе. Мужчины обменялись парой фраз, комиссар представил вошедшего:

— Мой помощник, сержант Карготти, занимающийся этим делом. Очевидно, вам, синьор Антонелли, как свидетелю, придется в основном иметь дело с ним.

Комиссар взял у помощника пакет и, достав из него серебристую сумочку, повертел ее в вытянутой руке:

— Кому-либо из присутствующих знакома эта вещица?

— Можно посмотреть поближе? — попросила Бэ-Бэ.

Не прикасаясь к улике, она осмотрела ее и подняла скорбные глаза на полицейского:

— Да. Такую же… похожую сумочку я видела у Кристины на балу.

— Похожую или такую же? — переспросил комиссар.

— Не могу сказать точно, но и фасон, и монограмма на сумочке, комиссар, соответствуют той, что была у синьорины Лариной.

— А вы, синьорина Ларина, узнаете эту вещь?

Взяв сумочку, Кристина открыла ее и тут же отдала полицейскому.

— Это моя сумка, мой платок и моя губная помада.

— В таком случае, вы смогли бы объяснить, как ваша вещь попала в переулок, где сегодня вечером было совершено преступление?

Кристина закрыла глаза и отрицательно покачала головой. Она уже поняла, что никакие клятвы и заверения не помогут: кто-то чрезвычайно хитрый и безжалостный умело расставил ловушки. Дверца захлопнулась — птичка попала в клетку.

— Карготти, уведите девушку. У нас достаточно улик, чтобы предъявить ей обвинение, — устало сказал Курбе.

— Простите, комиссар, возможно, я могу как-то помочь этой синьорине остаться на свободе до завершения следствия? Я мог бы внести залог или взять ее на поруки… — заслонил Кристину от полицейских Стефано.

— Увы, синьор Антонелли. Мы не в Америке. Вы сможете облегчить положение подозреваемой своими правдивыми и обстоятельными свидетельскими показаниями. Вы получите специальную повестку для посещения прокуратуры. Спускаясь по лестнице, Кристина увидела мельком недоуменно застывшего Гвидо. И свое отражение в зеркалах: изящная блондинка в алом вечернем платье идет по мраморной лестнице рука об руку с высоким желтолицым господином в полицейском мундире. Господин не смотрит на свою спутницу, уверенный в собственной власти — ведь запястье блондинки надежно приковано к его мускулистой руке стальным кольцом.

В полицейской машине они тоже сидели рядышком, как близкие друзья. Дождь, превратившийся в мелкий снежок, припорошил все вокруг серебряной пылью. Мир готовился к пробуждению — чистый и нежный, как новорожденное дитя.

Полицейские курили «Житан», распространяя в машине запах крепкого табака и пота. «Вот так и пахнет тюрьма», — подумала Кристина, не в силах оторвать глаз от зарешеченного оконца, где над дымчатым серебром горизонта занималась заря нового дня.

Часть вторая

ПОДАРИ МНЕ СВОЙ СОН

1

Джованни Курбе был, как говорили о нем в криминальном отделе, «продуктом франко-итальянского производства». В общении и делах он умело использовал свое происхождение, ссылаясь, в зависимости от обстоятельств, на специфику французского или итальянского национального характера. Так, случаи рукоприкладства с подследственными Джованни оправдывал итальянским темпераментом, а блистая в общении с дамами преувеличенной галантностью, застенчиво напоминал: «Я же француз, мадам».

Паола Гватичелли делла Форте была из той породы женщин, которая превращала грубоватого, равнодушного к своей внешности комиссара в образец деликатности и шарма. Отправляясь с визитом в графское поместье, он тщательно побрился, воспользовался одеколоном, которым пренебрегал в повседневной жизни, и даже надел костюм, предназначенный для торжественных церемоний и встреч с высшим начальством.

Аристократические имена, означавшие принадлежность не просто к верхам общества, а к их лучшей, антикварно-исторической части, внушали Курбе благоговение. Он отдавал себе отчет в этом пристрастии, так же, как и в неприязни к толстосумам-парвеню. Чтобы выбраться наверх, надо иметь острые когти и не бояться вывозиться в дерьме, которое и являлось основным рабочим материалом криминального отдела. «Начальник ассенизационной службы» — так в шутку называл себя Джованни, чистивший город от проституток, убийц, наркоманов и их могущественных покровителей.

Аристократизм пронизывал Паолу с головы до ног — от гладко зачесанных черных с проседью волос, разделенных прямым пробором, до мягких, широких туфель из какой-то особо нежной кожи, удобных, но все же врезавшихся в отечные, вздувшиеся на щиколотках ноги. Маленькая, полная женщина в темном платье держалась очень прямо, несмотря на одолевавшие ее хворобы и жесточайшую душевную боль.

Тяжелые шторы на окнах гостиной были опущены. Лампы в матовых абажурах создавали полумрак. И в этом печально-живописном освещении, скрывавшем унизительные физиологические подробности (морщины, отечность, дряблую кожу), приземистая фигура Паолы и ее печальное лицо с блестевшими в темных тяжелых веках умными глазами казались комиссару прекрасными, исполненными подлинного достоинства и трагизма.

Почтенная матрона коротко и точно отвечала на вопросы Курбе. Лишь коснувшись темы брака Риты, инспектор понял, что Паола ступила на зыбкую почву, теряя объективность.

— Я не была горячей сторонницей этого брака… С тех пор как мы пережили потерю сына, судьба дочери стала беспокоить нас вдвойне… Рита рассталась с первым мужем, считая, что он женился на ней из корысти… Щепетильных наследниц большого состояния иногда волнуют подобные нюансы брачных отношений. Рита сочла разумным взять псевдоним, скрывая свое подлинное имя от новых коллег и друзей. Она начала новую жизнь и, как я слышала, отличалась высоким профессионализмом и трудоспособностью… Ваш кофе стынет, комиссар, — заметила Паола, кивнув на чашку в руке сосредоточенно слушавшего Курбе.

— Меня увлек ваш рассказ, синьора делла Форте… Маргарита, по отзывам ее сослуживцев, была чрезвычайно деловой и ответственной женщиной. Те два года, что она проработала секретарем и литературным редактором в студии Вествуда, стали временем расцвета его телевизионной карьеры. Мне кажется почти неизбежным, что эти два молодых человека увлеклись друг другом. О легкомыслии Вествуда ходило множество слухов, но ему, видимо, не удалось испытать настоящего чувства. Очевидно, ваша дочь сумела разбудить…

— Благодарю Господа, что ей не пришлось до последней минуты сомневаться в этом. — Паола подняла глаза, не давая скатиться навернувшимся слезам, но они все равно хлынули по щекам, подобно лавине, которую невозможно остановить.

Паола закрыла лицо носовым платком, сдерживая беззвучные рыдания. Плечи ее вздрагивали.

Курбе не решался произнести слова сочувствия, выбирая наиболее подходящую форму. Но женщина внезапно затихла и, выпрямившись в кресле, решительно посмотрела ему в глаза:

— Вы понимаете, синьор Курбе, что должна была почувствовать, понять, пережить моя дочь за пару секунд… Тех последних секунд, когда увидела пистолет в руке любимого мужа, — направленный на нее пистолет!.. Беременная, счастливая, едущая в гости с обожаемым ею мужем… — Паола вновь прижала платок к глазам. — Она надела нарядное платье, украшенное бисером… Рита всегда избегала вычурных вещей, она считала себя некрасивой… Но умерла с уверенностью, что любима, что нравится своему мужу… Пресвятая Дева Мария, это единственное, что я просила бы для моей дочери, — иллюзии… Как вы думаете, комиссар, она ведь приняла все это за шутку: сумасшедший взгляд Элмера, направленное на нее дуло?