Бабочка

Она изменит свое лицо.

Однажды ранним майским утром, когда воздух был еще прохладен и свеж, Беверли стояла на кухне, мешала специи и слушала радио. Эйзенхауэр послал парашютистов в Литл-Рок, русские запустили нечто, именуемое спутником, пилот Джон Гленн побил рекорд скорости на своем самолете.

— А теперь местные новости, — сказал диктор. Беверли порезала лук и собиралась добавить в него эстрагон, базилик и шалфей. В этот момент она услышала сообщение, что знаменитая кинозвезда попала в крупную аварию на шоссе в Пассадену. Ее тут же доставили в больницу Куин оф Энжелз.

— Доктор Сеймур Вайзман, лечащий врач, сообщил нашему корреспонденту, что мисс Бинфорд получила серьезные травмы лица. Однако в настоящий момент состояние ее стабилизировалось, и жизнь находится вне опасности. Мисс Бинфорд получила в прошлом году Оскара. Теперь ей понадобится обширное хирургическое вмешательство, чтобы ликвидировать полученные травмы, заявил доктор Вайзман, специализирующийся на косметической хирургии. А теперь о спорте…

Но Беверли не слушала. Она уже листала телефонный справочник.

Она обнаружила, что у Сеймура Вайзмана был офис в Беверли — Хиллз. Это близко от ее места работы, но она никогда там не бывала.

Она позвонила, чтобы договориться о встрече. Ей назначили через два месяца — у доктора Вайзмана было очень много клиентов.

Она нашла Эдди и сказала:

— Я уйду в отпуск восьмого июля.

Она была абсолютно уверена, что доктор Вайзман согласится заняться ею.

Беверли никогда не видела офиса такого врача. Кожаная мебель, элегантные столики с изогнутыми ножками, картины на стенах, журналы, на которые она только смотрела, но никогда не могла позволить себе купить. Секретарь в приемной не была похожа на медсестру, носила не халат, а нечто шикарное. Единственным пациентом в приемной была женщина в норковом пальто. И это в июле!

Беверли заполнила карточку для истории болезни: родители умерли, беременности нет.

Ее вызвали через полтора часа.

В кабинете доктора Вайзмана не было ничего страшного. Уютно и ужасный беспорядок. На столе лежала кипа медицинских журналов, полки были уставлены разного рода безделушками и сувенирами. Маленькие подарки от благодарных пациентов. Беверли как раз раздумывала над тем, какой сувенир она могла бы подарить ему, когда вошел доктор.

— Ну, мисс Хайленд, — сказал он, усаживаясь. — Насколько я могу судить по вашей карточке, вы хотите, чтобы я сделал вам лицо, как вы выразились. Что именно вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы вы изменили мне лицо.

Доктор посмотрел на нее. Она сидела на стуле, выпрямившись как струна и обхватив руками колени. В ней чувствовалась непонятная напряженность. Это его заинтриговало. Она выглядела такой серьезной и такой молодой. Неужели она уже так настрадалась из-за своей внешности? Рассердилась на весь мир?

— Что именно не устраивает вас в лице?

— Разве в нем может что-нибудь устраивать?

— У вас очень красивые глаза.

— Вы можете мне помочь?

— Думаю, что да. Небольшая операция, чтобы оттянуть уши назад, я могу трансплантировать хрящ в подбородок, чтобы изменить его форму. Что касается носа, то тут потребуется не одна операция.

— У меня нет денег, — спокойно произнесла она, — и нет страховки.

Улыбка сошла с его лица. Тогда зачем вы здесь? — спрашивал его взгляд.

— Доктор Вайзман, — тихо сказала она, — я некрасива и бедна. Мне нужна помощь, и обратиться больше некуда. Вы знаменитый врач. Вы делаете операции кинозвездам. Вам не нужны мои деньги. Я не думаю, что такой хороший человек, как вы, не поможет такому отчаявшемуся человеку, как я, только потому, что у меня нет денег.

Сеймур Вайзман очень осторожно снял очки и вытер их о белоснежный халат. Он вновь надел их, скрестил руки на груди, проницательно посмотрел на Беверли и сказал:

— Деточка, вы меня дурачите или вы действительно так наивны? Вы в самом деле думаете, что можете прийти сюда и просить меня прооперировать бесплатно?

— Нет, сэр, — ответила она, в речи ее послышались отголоски акцента жителя Сан-Антонио. — Никогда ничего в жизни я не просила бесплатно. Если я чего-то хочу, то я работаю для этого. Я буду работать на вас, доктор Вайзман. Я должна работать на Эдди, потому, что я его должница, но на вас я тоже буду работать. Столько, сколько скажете. Только, пожалуйста, сделайте мне лицо.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Вы медсестра?

— Нет.

— Умеете печатать?

— Нет.

— Знаете медицинскую терминологию?

— Нет.

— У вас есть свидетельство об окончании средней школы?

— Нет.

Он был поражен.

— Что вы умеете делать?

— Все, что нужно. Я подметаю пол и мою посуду.

— У нас нет посуды в офисе, и полы у нас есть кому подметать. Сколько вам лет?

— Девятнадцать.

— Ваши родители знают, что вы здесь?

— Мои родители умерли.

Он слегка нахмурился.

— Понятно. Кто заботится о вас в таком случае?

— Никто. Я самостоятельна с четырнадцати лет.

— Вы с Юга?

— Некоторое время я жила в Техасе.

— Как вы жили?

— Я работала на женщину по имени Хэйзл.

— Что вы делали?

— У Хэйзл был публичный дом. Там я жила три года. Я была одной из девушек. — Она добавила тихо: — Меня поместил туда мой парень, Дэнни.

В кабинете повисла тишина. Каждый звук, доносившийся снаружи, слышался очень отчетливо: машины на Родео Драйв, дробь женских каблучков, сирена вдалеке. Сеймур Вайзман опять снял очки и протер их, хотя в этом не было необходимости. Внезапно ему вспомнилось то, что он на протяжении многих лет пытался забыть, не разрешал себе помнить. Что в этой странной молоденькой девочке возбудило в нем нежелательные воспоминания? Он взглянул ей в глаза и увидел огонь сильной и решительной души. Он подумал о борделях в Техасе и парнях, использующих некрасивых девочек, у которых нет родителей.

Потом он произнес:

— У меня дочь твоего возраста.

В тот же вечер он поместил ее в частную больницу и следующим утром начал работать с ее носом. Хрящ для изменения формы подбородка он заимствовал из ее седьмого ребра, над ушами он будет работать в последнюю очередь.

Беверли лежала на операционном столе. Медсестра попросила ее приподняться, чтобы положить пластинку с проводом — это нужно для электроприжигания, объяснила она. Когда Беверли это делала, медсестра заметила татуировку на бедре.

— Какая прелесть, — сказала медсестра. — Это бабочка, да?

Доктор Вайзман вошел в операционную с поднятыми кверху руками в перчатках. Он взглянул на татуировку и сказал:

— Если хочешь, я могу удалить это, Беверли.

Но она ответила:

— Нет. — Пусть бабочка каждый день напоминает ей о Дэнни Маккее.

Было больно, но Беверли держалась. Уколы местной анестезии, скрежет, когда надпиливали кости носа, вкус крови, стекающий по гортани, накладывание швов. И бесконечные дни и ночи в больнице, куда никто не приходил навестить, не приносил цветов, а были лишь накрахмаленные женщины с накрахмаленными улыбками, ухаживавшие за ее телом. И долгие часы на операционном столе, и долгие часы ожидания, когда все кончится, распухшее лицо в зеркале, повязки и запекшаяся кровь. Все десять мученических недель Беверли думала лишь об одном: из меня должно что-то получиться. Когда я буду готова, я снова встречусь с Дэнни Маккеем.

Доктор Вайзман закончил, и Беверли увидела, что он практически полностью стер лицо, которое так презирал Дэнни, предпочитали некоторые клиенты Хэйзл и которое приводило в такую ярость ее отца. На месте прежнего он создал лицо незнакомки.

— Ну как? — спросил он в день выписки, когда сняли последние швы и повязки.

Беверли чувствовала себя неуверенно. Честно говоря, она выглядела ужасно. Синяки превратились в желтовато-зеленые пятна, на месте швов краснели линии, лицо все еще было опухшим. Хотя через это уже проглядывало кое-что. Нос определенно стал меньше, подбородок больше не западал, уши, как и полагается, аккуратно прилегали к голове.