Пятьдесят оттенков хаки (СИ)

Спустя много лет Иван стоял на наблюдательном пункте с протянутой для приветствия рукой. Тополевский не счел нужным отвечать прохвосту. Дела и даже мысли Куримова были настолько «скользкими», что друзьями он так и не обзавелся. А те, кто вынужденно находились рядом, старались держаться от него подальше. Андрей решительно шагнул в сторону явно постаревшего и обрюзгшего сокурсника и в самое ухо, чтобы не слышали остальные, крикнул: «Да пошел ты!» Развернувшись, он направился к машине. «Ненавижу!» – как и прежде злобно выдохнул вслед Иван. Его дрожащая от очередного приступа гнева кисть так и повисла в темноте…

Андрей какое-то время молчал. Маша налила ему чаю.

– Встреча не из приятных, – согласилась она. – Выходит, Ванина карьера так и не задалась. После наполеоновских планов увяз он здесь основательно.

– И поделом! – муж провел рукой по волосам, стирая из памяти неприятные воспоминания. – Вычеркнули и забыли!

За окном раздался призывный сигнал автомобиля.

– За мной. Когда вернусь, не знаю, но ты не волнуйся, – Тополевский стремительно притянул к себе жену, поцеловал, посмотрел ей в глаза и шепнул. – Я тебя очень люблю, – и уже на пороге уточнил: – Нет! Я просто живу тобой!

Глава одиннадцатая

Маша с Никитой весь день трудились в обычном режиме – снимали первые городские кварталы, старты и МИКи, беседовали с ветеранами. По пути в гостиницу, проезжая вдоль Дома офицеров, журналистка обратила внимание на красочную растяжку. «Торжественный вечер, посвященный дню города», – вслух прочел Никита. Коллега улыбнулась: текст рекламы ничем не отличался от афиши, которая украшала вход в ГДО много лет назад.

…До торжественного вечера оставалось чуть меньше четверти часа, когда у входа в Дом офицеров притормозила черная «Волга» начальника космодрома. Из нее с достоинством вышел Митрофанов. Ада, одетая в костюм кирпичного цвета с переброшенной через плечо чернобуркой, осталась в салоне. К командиру подбежал Тищук, представился. Генерал что-то шепнул ему на ухо, лицо капитана вытянулось от удивления, но возражать он не осмелился и спешно направился внутрь здания.

В зале практически не осталось свободных мест. Массивный занавес был недвижим, в то время как на самой сцене беззвучно метались десятки людей, занимая места на широких скамейках. Спустя несколько минут хор замер в готовности. Дирижер удовлетворенно проверил наличие солистов, сжал на удачу кулаки и спустился в оркестровую яму.

– Даша, перед минутой молчания сделайте небольшую паузу, чтобы успели включить метроном, – инструктировала ведущую Маша.

– Марья Андреевна, – отвел ее в сторону Тищук, – Митрофанов просит, чтобы вы сопроводили его жену в зал. Она ждет в машине. Это приказ, – нахмурился он, читая в глазах женщины безусловный протест.

Неповиновение грозило обернуться срывом концерта, что было непозволительно. Негодуя, Маша пошла на площадь. Видя приближение визави, генеральша приоткрыла дверцу, но выходить из машины не стала. «Марья Андреевна, не сочтите за труд посмотреть, нет ли в гостевом ряду женщин, одетых в тон мне», – высокомерно попросила она. Маша опешила от бестактности подобной просьбы, щеки ее вспыхнули. «Я еще успею вернуться, чтобы переменить костюм», – надменно пояснила Ада. Скрывая раздражение, Маша пересилила себя и вернулась в зал. Жены командования как на подбор были в белом или черном. «Ваши волнения напрасны», – как можно спокойнее заверила она Митрофанову по возвращении и, резко развернувшись, спешно направилась в ГДО. Ада, протянувшая было свою руку в желании опереться на кисть своенравной провожатой, осталась не у дел. Она мстительно посмотрела вслед журналистке, криво поджав и без того тонкие губы, и со злорадством шепнула: «Как бы ни пришлось пожалеть!»

Как только генеральша появилась в холле, адъютант Митрофанова препроводил ее к мужу. Илья подставил супруге локоть.

– Мы можем идти в зал? – поинтересовался он у Тищука.

– Конечно, до начала вечера одна минута, – пропустил их вперед капитан.

Митрофановы вошли в зал через дверь для особо важных персон, ловя на себе любопытные взгляды присутствующих. Большинство дам с ухмылкой переглянулись, рассматривая меха генеральши. Теплым летним вечером подобный наряд смотрелся, по меньшей мере, неуместно. Ада не заметила или сделала вид, что выше кривотолков, и несла себя подобно особе королевских кровей, степенно, с легким привкусом превосходства, небрежным кивком головы приветствуя лишь избранных. Генерал, напротив, открыто улыбался, пожимая руки заместителями. Едва триумфаторы заняли свои места, занавес плавно двинулся с места. Свет в зале стал меркнуть, из-под потолка опустился небольшой экран. Вместе с первыми тактами музыки на нем появился безбрежный массив тайги, причудливо изрезанный изгибами петляющей реки с расположенными по ее берегам стартовыми комплексами. Хор запел, закулисье затихло, а на глазах ведущей выступили слезы. Видя это, Маша заверила: «Все будет хорошо». Девушка вздохнула и едва выдавила из себя улыбку. Неподалеку от нее в щелку занавеса зал сканировала Бедоносова. Заметив на сцене незваную гостью, к Анне подоспел возмущенный Тищук:

– Кто вы такая и что тут делаете?!

– Здесь кто-то не знает ветеранов? – возмутилась активистка. – Завтра в этом зале у меня городское мероприятие. Штудирую диспозицию.

– После концерта изучайте, сколько влезет! – зашипел капитан, пытаясь оттеснить чужеродный элемент в коридор. – А сейчас потрудитесь освободить сцену – посторонним здесь не место!

– Это кто тут посторонний? Да вы еще не родились, когда я уже тут выступала! Я – профессиональный музыкант! – мертвой хваткой вцепилась в занавес незнакомка.

Тищук вышел за кулисы и приказал дежурному наряду выдворить аферистку. Едва Бедоносова утратила бдительность, бравые молодцы взяли ее в плотное кольцо и, не давая опомниться, бережно переместили в холл. Анна рванула назад, но дорогу ей перегородила вахтерша баба Дуся, женщина внушительного телосложения, с весом за полторы сотни килограмм. Она взяла страдалицу под руку и отвела в сторону:

– Анна Алексеевна, вы же знаете, что во время выступлений рядом со сценой быть не положено. Пройдите, пожалуйста, в зал.

– Евдокия Тимофеевна, я им всем поперек горла, – растирая глаз, плакалась горемыка, не в состоянии обуздать нервный тик. – Свободные места только в ряду командования, а я рядом с генеральшей не сяду – эта мымра наслала напасть на всю мою семью, с тех пор нас преследуют одни несчастья. Я вот никак не могу выкарабкаться из болезней, – прихрамывая, простонала она. – А вы видели, во что она одета? В такую погоду и с лисой. Какая безвкусица! Между прочим, это я ее в люди вывела, а она теперь даже не здоровается! Кто б ее знал, если бы не мой женсовет!

– Пошли ко мне в каморку на чай, – предложила сердобольная старушка. – Ты только не шуми, а то беды не оберемся.

Сцена погрузилась в темноту. На экране появилась стоящая на старте ракета. По фермам обслуживания передвигался персонал боевого расчета. Шли последние предстартовые операции. Из-за кулис раздался голос ведущего: «В тот вечер до пуска оставалось чуть меньше двух часов. Взрыв прогремел, когда возле заправленной ракеты работали десятки людей». Свет в зале внезапно вспыхнул и так же резко погас. Из динамиков послышались раскаты мощного взрыва. Голос из-за сцены объявил: «В память о наших погибших товарищах звучит ода «К другу». Луч прожектора выхватил на сцене капитана в парадной форме. Под звуки печальной кантаты он стал читать:

Я помню эти лица дорогие:

Михайлов Витя, Куба Саша…

Они не знали, что такое страшно

Ни на «нуле», ни на площадках башни…

Маша смотрела в зал с балкона осветителей. Неподалеку от Митрофанова сидел Тополевский. Губы полковника чуть заметно подрагивали. Он опустил глаза, скрывая предательский блеск. События пятнадцатилетней давности врезались в память офицера кровоточащей раной.