Место под солнцем

— А можно мне сказать в школе, что у меня есть племянница? — настойчиво спросила Анджела, для которой чрезвычайно важно было распределение ролей — семейных, социальных, каких угодно.

Миссис Де Лука поджала губы. Хоть с опозданием, но пересуды все равно начнутся, это неизбежно, с прежней досадой и горечью подумала она и сухо сказала:

— Лучше спроси об этом Карлу. А теперь за работу. Надо закончить уборку.

Секрет происхождения Франчески Де Лука стал в округе кратковременной сенсацией, но после первой волны многозначительных взглядов и разговоров, новость на удивление быстро ушла в песок, так и не успев обрасти слухами. К счастью, Франческа не стала интересоваться своим отцом, отчасти потому, что с пеленок привыкла жить без него, отчасти потому, что имела вообще довольно смутное представление, что такое отец и для чего он нужен. Пройдет совсем немного времени, девочка начнет задавать вопросы и этот хрупкий мостик придется перейти, понимала Карла. Вероятно, все-таки придется выйти замуж, чтобы заполнить пробел в жизни дочери и дать ей отца, которого она заслуживает, — порядочного, доброго, веселого человека, такого, как Ремо, например. Но только не такого, как Джек. Но пока еще рано. Пока можно подождать.

Практически ничего не объясняя, Карла уведомила миссис Палюччи о своем скором переезде. Ей совершенно не хотелось привлекать к себе внимание обывателей Сохо. Вполне достаточно Илинга. Частную жизнь предпочтительно оставлять в тени, если дорога карьера. Кстати, пригород позволяет скрыть многие личные тайны от больших ушей и глаз театральных сплетников.

«Анна Прайс» Фримена, как и две предыдущие его пьесы, получила площадку в Театральной Галерее Кэмден-тауна. Собственно, это был не театр, а огромное складское помещение, которое переделали под зал и сцену. Зрители здесь в буквальном смысле слова сидели нос к носу к артисту; кулисы, рампа, осветительная техника — все было условно, если вообще имело место. Зал делился на четыре сектора, проходы вели прямо к дверям на улицу, никакого фойе, раздевалки, кафе не было и в помине. Галерея Кэмден-тауна не запрашивала статус профессионального театра из экономических соображений. Выгоднее было оставаться клубом. Поэтому лишь завзятые театралы и самые рьяные критики давали себе труд ехать за тридевять земель, чтобы сидя на жесткой скамье в течение двух-трех часов смотреть неизвестные пьесы никому неизвестных авторов. Спектакли Галереи не имели ничего общего с успехом корифеев Уэст-Энда, но клуб страшно гордился своим эстетским репертуаром и неординарностью. До сих пор это было довольно легко, так как Галерея пользовалась стипендией Национального Совета Искусств, которая, правда, выписана была только на год вперед, и благосклонностью фонда любителей драматургии. Этих средств осталось уже совсем мало. Иначе говоря, существовала Галерея только за счет частных добровольных пожертвований. Так и перемогались — от одной экспериментальной постановки до другой. Поэтому нужда в средствах была постоянной. Клубу отчаянно требовалась добротная, интересная пьеса, которая привлекла бы внимание прессы, заполнила бы зал и спасла бы финансы.

Карла, впрочем, как и вся труппа, была разочарована встречей с Джосайей Фрименом. Его уговорили приехать на репетицию для знакомства с коллективом, что он и сделал без особого энтузиазма. Обсуждать что-либо, давать советы и пожелания и уж, не дай бог, менять текст он наотрез отказался. Фримен, мужчина средних лет, осанистый, в очках, похоже, совершенно не умел общаться с людьми. После первой и единственной встречи с актерами и режиссером он, казалось, вообще потерял интерес к своей пьесе. Успех, провал, скандал, фурор — как всегда ему было безразлично. Оставалось только удивляться, что такой вялый и равнодушный субъект сочиняет пьесы, полные искренности, страсти и эмоций. Питер Меткалф, правда, был убежден, что факт самоустранения Фримена только благо для постановки. Он считал, что авторы мешают и досаждают режиссеру своими придирками, нытьем и претензиями. Лучше бы они все были отшельниками, как Джосайя Фримен, а еще лучше — покойниками, как Уильям Шекспир. К слову сказать, Меткалф давно подумывал о постановке «Макбета» в современной стилистике, на современном, например, латиноамериканском материале.

Карла обратилась к родным с особой просьбой не присутствовать на премьере. Для девочек эта пьеса явно неподходящая, маму покоробят морально-этические принципы персонажей, а Ремо и Габи Карла не готова была видеть в зале, пока у нее не уляжется «премьерная трясучка». Потом — ради Бога.

К счастью, билеты шли хорошо. Питер поднял все свои связи, всеми возможными способами подстегнул интерес к «Анне Прайс», и в результате на удивление много критиков и журналистов изъявили желание присутствовать на премьере. Тревога и дурные предчувствия обуяли Карлу, вплоть до того, что она начала страдать физически. Она не могла спать, не могла есть, ее постоянно мутило. Волей-неволей вспомнилась та злополучная ночь, когда Джек откачивал ее в ванной. Ничего не помогало, даже йога. Но по опыту Карла знала, что после премьеры, даже если будет провал, она придет в себя и снова станет человеком.

В момент, когда вспыхнули огни рампы и зал замер в ожидании, Карла была почти невменяема. Но профессионал всегда остается профессионалом. Прозвучала первая реплика и все исчезло: женщина по имени Карла Де Лука, зрители, кулисы. Ничего этого не было в жизни Анны Прайс, которая царила теперь на сцене, сама о том не подозревая. Антракт после первого действия прошел для Карлы как в тумане. Машинально глотая чай, она оставалась в другом мире. Ни с кем не говоря, она заперлась в гримерной, чтобы ничего не слышать — ни вздохов огорчения, ни криков восторга. Ей не было дела до реакции коллег, зрителей, журналистов. Спектакль продолжался. И только потом, после оваций и восторженных воплей, после объятий и поздравлений она смогла снова влезть в собственную шкуру. И только тогда она узнала, что в театральном мире произошла сенсация.

— Ты видела газеты? — рано утром кричала в трубку Габи. — Ты видела «Дейли Ньюс»?

Карла, которая впервые за неделю крепко спала всю ночь, спросонья плохо соображала.

— Нет, что ты... — зевнув, пробормотала она.

— Так слушай! «...Новая прекрасная пьеса и блистательная, талантливая молодая актриса, исполнившая главную роль, превратили вчерашний вечер в настоящий праздник искусства. Остается только пожелать, чтобы спектакль увидели все. Он заслуживает этого. И даже большего». Ой, Карла! Вот это да! Ну, ты рада?

— Да, вообще... наверное, — пробормотала Карла.

— Ну, смотри, теперь вся мамина родня явится в театр, чего во веки веков не бывало! — засмеялась Габи. — Как ты думаешь, есть в Лондоне театр, чтобы все они уместились?

Рассмеялась в ответ и Карла. Со стонами и вздохами она забралась обратно в постель и проспала почти до полудня.

Наивная Габи, конечно, не понимала, что у такого успеха есть и обратная сторона. Появлялась опасность, что на крючок клюнет знаменитая прима, иначе говоря, изъявит желание сыграть в новой пьесе главную роль. Но Карла не хотела разочаровывать Габи, искренне убежденную, что ее сестра стала великой драматической актрисой. Хорошая критика, ажиотаж в прессе сам по себе ничего не решал. Твердолобые и прижимистые спонсоры-толстосумы не дадут ни пенни на продвижение постановки по площадкам города, пока не увидят на афише имен популярных артистов. Питер Меткалф и Саймон Даф, финансовый директор Галереи, сбились с ног, предлагая свой товар, то есть «Анну Прайс». Плохие они коммерсанты. Бен Холмс ни за что не принял бы их к себе.

Желающих финансировать спектакль хотя бы в течение сезона не появилось. Хотя доходы от билетов были неплохие, «Анна Прайс» шла с аншлагом, зал заполнялся до отказа, но по-прежнему будущее было в тумане. Оказалось, что знаменитые артистки почему-то не выстраиваются в очередь, желая перехватить у Карлы главную роль. Похоже, никто не стремился проиграть в сравнении с великолепной первой исполнительницей, никто даже не высказывал желания рискнуть. Как ни странно и ни печально, но бесспорный талант Карлы Де Лука ставил под сомнение жизнеспособность постановки. Карла во всем винила себя, из скромности не решаясь признать, что весь секрет, по иронии судьбы, в ее успехе. Газетные критики, журнальная театральная элита давно уже обсудили все до мелочей, одобрение и восторг были всеобщими и полными. Постановке предсказывали долговременный успех. Мешало одно «если». Если найдутся средства для перехода на более солидную площадку. Альтернатива оставалась простой.