Место под солнцем

«ДЖЕММА СТИВЕНС В БОЛЬНИЦЕ.

AHA ПРАЙС ТВОЯ.

ВОЗВРАЩАЙСЯ НЕМЕДЛЕННО.

МОЛЛИ».

В волнении Карла бросилась к телефону.

— Молли! Ты меня слышишь?

— Господь, видно, любит тебя, Карла. Стивенс с ног до головы в гипсе. Автокатастрофа. Кто-то, небось, сглазил ее, — ухмыльнулась Молли в трубку.

— Бедняга! Она выкарабкается? Что говорят врачи?

— Жива покуда. Да ты не прикидывайся, душа моя. Вот он, твой шанс. Хватай. Репетиции начинаются через неделю. Конечно, кроме профсоюзного пособия — ничего. Карла, Христа ради, возвращайся в свой монастырь!

Карла понимала, что должна ликовать, прыгать до неба от радости. Такие новости! Такая роль! Роль с большой буквы. Роль, которая может сделать ее звездой. Роль, полная страсти и боли, в которой она может утопить свою боль... Но в отчаянии Карла осознала, что не хочет уезжать. Это конец. Джека она больше никогда не увидит. Пусть они скверно расстались, пусть они почти не разговаривают, но она видит Джека каждый день, она дышит с ним одним воздухом. Он по-прежнему часть ее жизни.

Уехать пришлось бы все равно, но сейчас... Нет, невыносимо. Пока у нее в руках хоть корочка хлеба, на пироги в виде большой и вечной любви она уже не надеялась.

В офисе заговорить с Джеком Карла не решилась. Служащие постоянно дергали его, трезвонил телефон. Но объясниться с ним она обязана. Поэтому Карла дождалась вечера, когда Фитцджеральд вернулся в свой номер, и, зажмурив глаза, направилась к нему. Шла она решительно и быстро, а у самой поджилки тряслись.

Дверь открыл Джек. Маски не было. Перед Карлой стоял усталый, измученный человек, совершенно непохожий на энергичного и уверенного в себе предпринимателя Джека Фитцджеральда. В его лице не было жизни, глаза потускнели.

— В чем дело? — сухо поинтересовался он.

— Можно войти?

Карла мгновенно ощутила исходящую от него волну неприязни, которую он так успешно скрывал на людях.

Фитцджеральд вздохнул, шутовски поклонился, пропуская нежданную гостью в свои апартаменты.

— Что-нибудь выпьешь? — с напускной вежливостью предложил он.

— Нет, спасибо. Я просто зашла сообщить, что через пару дней уезжаю.

Джек саркастически улыбнулся.

— Эффектный уход со сцены? Напрасно стараешься. Я не собирался более докучать тебе знаками внимания. Мне казалось, ты это уже поняла.

— Ни ты, ни я здесь ни при чем. Пришла телеграмма от моего театрального агента. Я получила роль.

Фитцджеральд молчал. Он сосредоточенно занялся приготовлением виски со льдом.

— Потрясающе, — наконец пробормотал он, помешивая в стакане порцию виски. — Надеюсь, это из области высокого искусства.

— Не совсем. Но пьеса неординарная. Я пробовалась еще летом и не прошла. А сейчас актриса, которая обставила меня, попала в больницу. Я следующая в «очереди».

— Ну-ну. Однако энтузиазма в твоем голосе не слышно. Пьеса не нравится?

— Просто я бесконечно удивлена. Даже не верится. А пьеса прекрасная. Давно не было такой сильной женской роли.

— И, соответственно, трагической, — добавил Джек. — Комедия вряд ли твой любимый жанр.

— Джек, прошу тебя без колкостей. Это не трагедия и не комедия. Эта пьеса как сама жизнь, в которой люди живут, любят, страдают, мучают друг друга...

— Совсем как мы с тобой.

— ...и выживают, сохраняя свое лицо.

— Совсем как мы с тобой?

— Нам с тобой не из чего выбирать. Разве не так? Через месяц ты уже забудешь меня.

— А ты? Думаешь, будешь помнить меня все это время?

— У меня хорошая память.

— Слишком хорошая. От чего и происходят все твои неприятности.

— Джек, не надоснова ссориться.

Он одним глотком выпил виски и цинично спросил:

— Желаешь расстаться друзьями?

— А почему бы и нет?

— Почему? Я тебе объясню, голубушка. Впредь будь осторожна, забираясь в постель с мужчиной. Негоже раскочегарить беднягу, а потом оставить его с носом. Он может оказаться куда как норовистее меня, и тогда ты получишь на полную катушку.

— Джек, но я...

— Наконец-то я раскусил тебя. Ты боишься любить и еще больше боишься быть любимой. Ты не хочешь никому быть обязанной. Ты боишься, что кто-то получит на тебя права. Однако, радость моя, рыцарь в сверкающих латах, которого ты так ждешь, никогда не появится, потому что его нет. А нет его потому, что спасти человека от самого себя не может никто. Только ты спасешь себя, только своими руками. Но ты не сделаешь этого, ты настолько погрязла в своих страданиях и угрызениях совести, что без этого уже не можешь жить. И вот еще что: страдания, чувство вины, угрызения совести сродни заразной болезни, а я свое здоровье берегу.

Джек разозлился всерьез. Ярость, обида, отчаяние выплеснулись наружу. Броня была прорвана появлением Карлы. Джеку мучительно было видеть ее, слышать ее, смотреть в ее черные бездонные глаза на бледном, почти испуганном лице.

Ужаснувшись, какую страшную рану нанесла любимому человеку, Карла непроизвольно потянулась к нему рукой. Утешить, пожалеть, исцелить она не смела. Но неужели он таким останется в ее памяти — страдающим, опустошенным, ненавидящим? Да, она недооценила его — Джек раним. Он чувствует боль, он мучается ею. Сколько бы Карла ни убеждала себя, что он все равно бросил бы ее, это не работало. В душе она ощущала себя преступницей и предательницей. И девушка подалась к нему, в надежде вымолить прощение себе и помочь любимому выжить.

От прикосновения ее руки Джек вздрогнул. Взгляды слились. Едва ли прошла секунда, едва ли они успели шепнуть дорогое имя, как слились в поцелуе их губы. Он был сжигающим и неистовым. Сладостный яд потоком хлынул в сердце Карлы. Губы Джека — сегодня жесткие, жадные, гневные и молящие — почти лишили ее рассудка. О сопротивлении не было и речи. Карла застонала беспомощно и отчаянно. Да как же она будет жить без него?

Джек поднял ее на руки, понес в спальню. Мелькнула мысль отступить, отказать. Мелькнула и исчезла. Для них обоих это будет в последний раз...

Сколько раз потом видела Карла во сне ту ночь! Джек был охвачен нежной яростью и отчаянным желанием наказать ее тем, что во веки веков ни с кем не достигнет она таких вершин сладострастия и счастья. Когда оба наконец затихли, изможденные, Джек понял, что пропитан слезами возлюбленной. Они молчали. Тишина была жуткой и безнадежной.

— Ничего не меняется? — раздался глухой мужской голос.

— Ничего не меняется, — эхом откликнулся безжизненный женский.

— О, крошка, загар изумительный, — воскликнул Питер Меткалф. — Славно отдохнула? Где же?

— В Италии, — сообщила Карла, стараясь не обращать внимания на похотливый огонек в его глазах. Она коротко поздоровалась с собравшимися на репетицию артистами, кому кивнула, кому улыбнулась. Примой быть непросто. Сидишь и чувствуешь, как другие актрисы поедают тебя глазами, про себя думая, что лучше и талантливее их нет.

Карла не могла сосредоточиться, пока Питер обращался к труппе с вводной речью, проще говоря, разглагольствовал попусту. В Лондон она вернулась накануне вечером, причем в целях экономии ехала поездом. Двухдневная дорога оказалась чрезвычайно утомительной. Корпорация Фитцджеральда, разумеется, оплатила ей обратный авиабилет, но девушка предпочла взять эту сумму наличными и выбрала более дешевый путь. С похвальной щепетильностью все полагающиеся ей комиссионные были перечислены работодателем на счет лондонского банка. Пять тысяч четыреста семьдесят пять фунтов стерлингов. Таких денег Карла никогда в жизни еще не имела. Мотовство не было ее пороком, а такая сумма в кармане побуждала стать еще более сдержанной в расходах. Но пианино! Пианино для Сильваны пробьет заметную брешь в ее сбережениях. Пренебречь семейными обязанностями Карла не смела — совесть не позволяла. Она ведь до сих пор считала, что будь папа жив, не появись на свет Франческа, дом был бы полная чаша, и у Сильваны давно появилось бы новое пианино. Так что забывать о материальных потребностях сестер Карла не имела права.