Люби меня в темноте (ЛП)

— Мой замечательный, замечательный человек… Дело еще и в другом. Большую часть своей жизни я зависела от мужчины. Уильям стал моим костылем. — Усмехнувшись сквозь слезы, она поправляется: — Был моим костылем. Замужем за Уильямом я ощущала себя в безопасности и, хотя наш брак развалился уже очень давно, продолжала держаться за него, потому что он был моей страховочной сеткой. Но теперь, когда с этим покончено, я хочу доказать себе, что способна самостоятельно стоять на ногах. Я хочу научиться не сдаваться из страха и побеждать в своих битвах сама.

— Валентина, ты не обязана биться одна. Я могу быть рядом с тобой.

— Я знаю, но это мой бой. В котором я должна победить, чтобы вернуться к тебе. Если же я прямо сейчас улечу в Париж и перееду к тебе… — Она встряхивает головой, потом подносит к губам мою руку и целует ее. — Себастьен, я так сильно люблю тебя. Но мне нужно время, чтобы разобраться в себе, перегруппироваться и решить, кто я есть.

Я слышу ее. Даже, кажется, понимаю, но, черт побери, от этого не становится легче. Взяв ее за затылок, я притягиваю Валентину к себе и целую со всем, что я есть. Я отпускаю тебя не потому, что хочу, говорит мой отчаянный поцелуй, а потому что так надо. И еще потому что я знаю: ты вернешься ко мне. А я к тебе. Жди меня. Жди. Когда поцелуй подходит к концу, мы оба эмоционально разбиты.

— Я только-только вернул тебя и будто снова теряю.

— Ты не теряешь меня. — Она берет меня за волосы и заставляет посмотреть правде в своих глазах. — Это всего лишь время. За которое мы станем сильнее.

— Письма тоже будут запрещены? — шучу я, пытаясь поднять нам настроение и в то же время до смерти боясь, что она скажет «да».

— Нет, не будут. — Она, хоть и находится снова на грани слез, пробует улыбнуться.

Мы обнимаем друг друга, одновременно поняв, что нам осталось провести вместе считанные часы. Но такова жизнь. Она редко играет по-честному. Я мог бы переехать в Нью-Йорк, чтобы быть к ней поближе, но так будет неправильно. Она просит дать ей пространство и время, и я соглашусь, хоть для меня это все равно, что отрубить себе руку. Воспоминания, сотворенные в четырех стенах этого номера, помогут нам справиться. В грядущие дни они станут хлебом для наших изголодавшихся душ.

Ее взгляд ненадолго ложится на очертания небоскребов за окнами, затем вновь переходит ко мне. На ее скулах проступает румянец. Глаза вспыхивают новым ярким огнем.

— Придумала! Сейчас мы посмотрим кино.

— Валентина, серьезно?

— Обещаю, фильм будет со смыслом. — Она со смехом целует меня. — Смотрел «Незабываемый роман»?

— Так-так, продолжай.

— Я знала, что рано или поздно найду фильм, который любим мы оба, — усмехается Валентина. — Помнишь, как герой Кэри Гранта и героиня Деборы Керр договорились встретиться через шесть месяцев на смотровой площадке «Эмпайр стейт билдинг», если их чувства останутся неизменными?

— М-м, но мы ведь уже знаем, какой там конец.

— Ш-ш. — Она целует меня в губы. — Если для тебя ничего не изменится, — целует глаза, — встреться со мной через шесть месяцев на вершине Эйфелевой башни. — Целует щеки. — Скажем, в два часа дня? — Целует мой рот, и у ее губ вкус встречи, и расставания, и обещания, что мы встретимся вновь. А еще нового будущего и надежды.

— Через шесть месяцев, значит?

Она кивает, покрывая жадными поцелуями мою челюсть.

— У нас есть наша любовь. — Она втирается в меня бедрами, раскрывая для моего члена свое теплое естество. — И никто ее у нас не отнимет.

Я толкаюсь в нее своей растущей эрекцией. Мне надо взять ее, овладеть ею. Сейчас.

— Я буду ждать тебя, — рычу я ей в ухо, потом кусаю за мочку.

— Хорошо. — Она улыбается, и я вижу в ее улыбке все наше будущее, простирающееся впереди. — А теперь перестань болтать и трахни меня.

— Со всем своим гребаным удовольствием.

Я снимаю Валентину с коленей, переворачиваю на живот — она взвизгивает — и усаживаюсь на ее ноги верхом. Двигая членом между ее ягодиц, я наклоняюсь и покрываю поцелуями ее спину. Потом касаюсь языком солоноватой кожи на ее шее.

— Тебя когда-нибудь трахали вот сюда? — Я тру ее дырочку и чувствую, как она сжимается под моим большим пальцем.

Она со стоном стискивает простыню.

— Н-нет…

Я подношу руку ко рту, смачиваю два пальца слюной и вновь начинаю дразнить ее сладкий вход. Маленькими кругами потираю его и наконец, преодолев сопротивление, медленно ввожу в нее кончик пальца. Двигаю им, входя в ее попку все глубже и глубже.

— Хочешь, чтобы я это сделал?

— О боже, — стонет она, и мой член становится твердым, как сталь.

Добавив еще один палец, я продолжаю мучить ее.

— Хочешь, чтобы я оттрахал твою сладкую попку?

— Я… — Она крутит головой из стороны в сторону, толкается задом ко мне. — Просто возьми меня. Я не могу больше ждать. Пожалуйста, Себастьен…

Она вскрикивает, когда я вытягиваю пальцы наружу. Мои руки неспешно обводят ее плечи, лопатки, спускаются к бедрам. Наше дыхание становится затрудненным, мы хотим большего. Я раздвигаю ее ягодицы, готовый войти в нее…

И застываю.

Вот черт.

— Что? — выдыхает она, оглядываясь через плечо. Валентина похожа на языческую королеву. Ее взгляд прожигает насквозь. — Почему ты остановился?

— Нет смазки, — проклиная свою удачу, говорю я.

Она нервно смеется.

— А без нее никак?

Хмыкнув, я шлепаю по ее великолепному заду.

— Боюсь, нет.

— Ее можно чем-нибудь заменить?

— Я не… — Тут я вспоминаю про бутылочку лосьона, которая стоит в ванной рядом с шампунем. Поднимаю взгляд к небесам и быстро благодарю их. — Я скоро приду. Не шевелись, — говорю, после чего наклоняюсь и кусаю ее за ягодицу.

Вернувшись, я вижу Валентину на четвереньках. Длинные темные волосы струятся по ее молочно-белому телу. Щеки горят огнем. В глазах — звезды. Припухшие губы помечены мной. Она чарующе улыбается, совращая меня. Боже. Эта женщина станет моей погибелью.

— Нашел, что хотел?

Забравшись назад на кровать, я кладу бутылочку рядом с собой.

— Да.

Я встаю на колени у алтаря ее тела. Наклоняюсь и покрываю ее кожу обжигающими поцелуями, пока не добираюсь до попки, соблазнительно поднятой вверх. Я раздвигаю ее и провожу языком от сморщенного входа между ее ягодиц до истекающей влагой промежности.

— Такая чертовски красивая. — Я вдыхаю ее, желая, чтобы это мгновение длилось вечно.

Двигая бедрами, она смотрит через плечо, смотрит, как я целую, исследую, вылизываю ее тесный вход. У нее закатываются глаза. Она закусывает губу, потом чертыхается, умоляя, чтобы я взял ее и прекратил ее муки.

— Еще нет.

Я раздвигаю ее ягодицы и, зарывшись между ними лицом, трахаю ее языком.

— Я больше не могу… ты мне нужен… — всхлипывает она, умоляя.

— Что именно тебе нужно? Скажи это вслух.

Она стонет.

— Твой член. Во мне. Возьми меня, умоляю.

Наши тела покрывает испарина. Окна запотели. Простыни сброшены на пол. Воздух пропитан ароматом нашего секса.

Это жизнь.

Это красота.

Я встаю у нее за спиной. Открываю бутылочку, выдавливаю на ладонь немного лосьона и смазываю себя. От предвкушения кружится голова. Несколько раз сжав член в кулаке, я подвожу головку к ее заду и медленно прижимаюсь к тесному входу между ее раздвинутых ягодиц.

— Черт, — вскрикивает Валентина.

— Остановиться? — спрашиваю через силу. Чувствовать и смотреть, как ее тело мало-помалу принимает меня, словно умирать прекрасной мучительной смертью.

— Нет. — Она жмется ко мне, выгнув спину. — Мне нужно больше…

— Уже почти все, — кое-как сдерживаясь, отвечаю ей хрипло. Это так тяжело — брать ее медленно, когда больше всего на свете хочется одного: оттрахать ее до потери сознания.

— Пожалуйста…

После этих слов я срываюсь. Хватаюсь за ее бедра и вталкиваюсь до конца, потом, боясь, что вот-вот кончу в нее, закрываю глаза и запрокидываю лицо. Нет таких слов, чтобы описать ощущение, как она туго сжимает меня.