Ангел из авоськи

Казиев, который вначале хотел встать и уйти и не слушать больше этот псевдочестный рассказ ни о чем. Ну, что действительно унижаться, когда все меж ними решено. Родственница она или ведьма в ступе, теперь не угадаешь! И за какие доблести старик ей все отдает? Может, за ордена? А что! Вполне! Старому бесу надо представиться где-то кем-то, вполне!.. Теперь все у нее. Старик настолько хитер, что, наверное, и в «родственницы» ее официально оформил. Вот и Родя был нужен как адвокат, а привлекал дурака-Родьку материалами, чтобы меньше платить! Как он Улитку назвал? Черт, забыл… A-а, испанское имя Соледад. Ну, едрен корень, авантюристы! А она-то, тихоня, глазки — долу, «монашка» на цыпочках! Как уделали его! Казиева! Как уделали! Что ж, молодцы, ничего не скажешь!.. Ну тогда хрен, как говорится, с вами, и с нами — тоже. Но пусть не думают, что он может купиться на такую фальш. Хотят, чтобы он ушел. Надо достойно уйти. Слезы кипели у Казиева в горле, так проколоться! Но есть кое-что: старик не богатей, только выпендривается. Вот если бы деньги достать на сам фильм! Конечно, он — Казиев! Но последнее время ему почему-то, как-то смущаясь, отказывают на самом киношном верху. Проворовались совсем? Или считают, что он выходит в тираж? После римейков ни одного фильма? Молчание? Нехорошо, сто тысяч раз — нехорошо. Со стариком и Улиткой — Соледадкой надо что-то делать! Иначе… Он боялся даже думать, что — «иначе»… Бедность. Забвение. Самое страшное для Казиева.

Тинка! Тинатин — грузинская княжна! Пусть-ка раскошелит своих папу-маму, пусть-ка они торганут своих баранов, а он, так и быть, женится на ней. Ничего страшного, страшнее, чем с Улиткой не будет! Казиев почувствовал, что просвет есть! Пролезть вроде бы можно. И надо взять и нахально посмотреть, что за тетрадь лежит на столе… Ничего себе — записная книжка! Наглый как танк этот старик! Увести?.. Нет. Кроме него, никого нету, если бы хоть один человечек! А что, если попросить почитать, так жаждется, мол? И потом — затерялся, простите-извините! А там — ищи, свищи… Нет, не солидно, не сопляк же он двадцатилетний, который так бы и сделал… Он встал. Вскочила и Улита, ей стало его жаль. Она быстро заговорила.

— Тим, если мы будем что-то ставить, я не знаю… То может быть… Ты?

Тут он допустил оплошку, ответил гордо:

— Зачем же я, если от меня так скрывали и отделывались (вот пусть попросят, поползают! Кто будет снимать-то? Соледад? Шиш! Тогда он может и согласится, если не найдет другого пути… И вздохнул: увы, такого больше нет нигде.)! Всего вам доброго. Прощайте.

Казиев удалился, даже не глянув на тетрадь, лежащую на столе.

— Ну, — сказал старик, — и что же вы надумали, моя дорогая Соледад-Улита?

Улита пожала плечами, она сейчас ничего не могла сказать. Старик вздохнул:

— Думайте скорее, дорогая. Я уже стар и, как говорят в России, неровен час… А без меня вы пока обойтись не сможете. Я же не сказал вам еще того, что вы имеете энную сумму, которую я не хочу называть вам сейчас — дабы не пугать. И что вас ждет не дождется ваша мать Дагмар, которая проплакала все эти годы о вас… Но многое еще — потом, после. А я, пожалуй, пойду. Не буду больше тебе, Солли, надоедать. Тебе надо остаться одной. Подумать.

Вдруг Улита решила, что старику не нужно возвращаться к себе. Не Казиев, нет! Вообще… И она предложила ему остаться. Он с благодарностью посмотрел на нее.

— Ты — добрая девочка, но, думаю, мне еще можно пожить там.

19.

Наталья перестала ждать домой своего сошедшего с ума сына. По-настоящему ли, на время?.. Кто знает. Позвонил племянник Миша и секретно сообщил, что Макс — один! — на время уехал. Пусть! Значит, так ему надо, тем более что Наталья знала — Улита в Москве.

И Наталья Ашотовна бросилась спасать издательство, которое она едва не загубила! Спокойно поразмышляв обо всем, чего почти никогда не делала все последние годы, она поняла, что рекламное дело, впрочем, и семейное, кое-как держалось на ее безудержной энергии и тяжком, часто неоправданно тяжком, труде ее подопечных. Быстренькая мысль, даже не мысль, а ее четверть — так, мыслишка, и вот она предстает с очередной новой свежей идеей… Так же и с сыном. Разве она хоть раз пришла к нему после долгих и серьезных размышлений? Нет. Она неслась к Максу после истерики, переходящей в истерию, и других эмоциональных взбрыков! И каждый раз они разлетались в разные стороны, гордо не уступив друг другу ни пяди. Что же творила она везде последнее время?! И как это выглядело со стороны?..

Ну влюбился ее сын в не очень молодую знаменитую актрису, ну и пусть! Пусть хоть женится на ней. Какое-то время будет счастлив, возможно, а потом все пройдет. Само. Не надо гнать картину, как говорили в ее юности. А она гнала, и гнала бешено. Пыталась устроить покупку актрисы! Не вышло. Дама оказалась высокого полета, хотя явно не богачка! С чего все пошло? Да с того, что однажды сюда, в ее кабинет, вошла тетя Паша и наговорила ей черт-те чего, а она тут же впала в транс и стала творить незнамо что! И тети Паши нет. То есть она существует, но Наталья ее прогнала, обвинив во всем.

С сегодняшнего дня все пойдет по-другому! И в семье. И в агентстве. Так, сразу измениться, конечно, трудно, но привыкай, милая, к жизни нормального человека, отвыкай от истеричной сумасбродности богачки! От денег это, от безнаказанности!

Вполне возможно, что «НАТТА» доживает последний год… И тогда? Ну с голоду они не перемрут, у них уже запас «прочности» есть, и связи, и деловая хватка, но стыдно! Нет, надо на уши встать, но быть на плаву! А Макс пусть делает, что ему заблагорассудится. Наталье показалось, что она стала чистой как агнец. И такое же появилось у нее выражение на лице, когда она заговорила за завтраком со своим мужем. Тот был потрясен — его жена обратила на него свое внимание!

Слушал и молчал, куски еле проглатывал, глядя на свою новую — новейшую супругу, тихую, как голубка, и мудрую, аки змий, но змий добрый. В конце ее выступления согласился с ней, сказав, что она во всем права. И она начала действовать, запретив себе спешить, что было ее основной чертой. В агентство вошла быстро, но не бешено. Все подняли головы.

Она улыбнулась, но не своей быстрой хищной улыбкой, а мягко и спокойно, и так же мягко произнесла:

— Всем доброе утро…

Медленно пройдя мимо Леночки, которая уже тихо тряслась, попросила:

— Леночка, когда освободишься, зайди ко мне.

Как только Наталья исчезла за дверьми своего кабинета, самый их смелый и язвительный отрок захихикал:

— Как моя бабушка говаривала: новый танец — поп с гармошкой.

То ли напряжение последних недель, то ли очень смешно сказал парнишка, но вся комната зашлась в тихом безумном хохоте…

Макс и Ангел, просидев до тьмы на пригорке, замерзли, и Ангел сказала, что тут недалеко есть сторожка. Макс возразил ей, что они могут доехать до какого-нибудь центра и снять номер… О Москве никто из них не сказал ни слова. Как будто не было такого города на свете. Ангел настояла на сторожке, потому что считала, что номер — это пошлятина, а уж номер в районке! Туалет на улице или в конце длиннющего коридора, и прочее соответственно. А сторожка — хотя бы романтика…

Макс согласился с ее доводами, но вдруг предложил съездить за бутылочкой? У Ангела нехорошо ворохнулось сердце, — значит, чтобы провести с ней остаток ночи под крышей, надо выпить?.. Она посмотрела на Макса, но никакой грустной задумчивости в его лице не заметила и обругала себя: «Да захотелось ему со мной выпить! Что страшного-то?..»

Они взгромоздились на «Харли» и с ветерком помчались в ночи. «Харли» рычал, как тигр, и они хохотали. Было хорошо и весело. Ангел скрестила руки на груди Макса и в один момент вдруг не сдержалась и как-то сильнее прижала руки, на что он, повернув к ней голову, крикнул: «Эй, Ангел, мне дышать нечем! Расслабься!» — И ткнул подбородком в ее скрещенные руки.

Она вздрогнула. Ей захотелось тут же убрать руки вообще, но этого в движении делать нельзя, и она просто почти перестала держаться за него. Тогда он снова полуобернулся и, смеясь, крикнул: