Всего одна неделя

– И что же здесь смешного?

– Ты смешная. Такая финтифлюшка – и вдруг разговоры о бизнесе.

Я едва не задохнулась от обиды и возмущения.

– Финтифлюшка?

– Ну да, – подтвердил Уайатт. – У тебя даже молоток розовый. Если это не кокетство, то что же?

– Я вовсе не кокетка и не финтифлюшка! Не смей меня так называть! У меня собственный бизнес, и я вполне достойно с ним справляюсь. Кокетки этим не занимаются – они заставляют других заботиться о себе.

Я не на шутку разозлилась: ненавижу, когда ко мне относятся снисходительно, а тем более дают такие уничижительные характеристики.

Не переставая улыбаться, Уайатт крепко обнял меня за талию.

– Все в тебе – одно сплошное кокетство. От вплетенных в волосы побрякушек до забавных сандалий с ракушками. Ты выглядишь, словно лакомый фунтик ванильного мороженого – так и хочется слизнуть.

Я всего лишь человек и вынуждена признаться, что фраза насчет мороженого не могла пройти бесследно. Воспользовавшись тем, что я несколько отвлеклась от спора, Уайатт снова принялся меня целовать, а потом действительно начал лизать и слегка покусывать шею, тем самым окончательно лишая воли к сопротивлению. В результате прямо здесь, в кухне, я потеряла и трусики, и самоконтроль. Больше того, через некоторое время Уайатту пришлось помогать мне обрести утраченное – нет, разумеется, не самоконтроль, а трусики.

– Все, начинаю новый список злоупотреблений, – яростно пообещала я спине нарушителя конвенции. Сам он в это время поднимался наверх, вполне умиротворенный и с моей сумкой в руке. – И непременно покажу его твоей маме!

Уайатт туг же остановился и смерил меня настороженным взглядом.

– Не хочешь же ты сказать, что собираешься разговаривать с ней о нашей интимной жизни?

– Я хочу сказать, что собираюсь сообщить ей, что ее сы н – законченный негодяй и шантажист!

Бладсуорт улыбнулся и покачал головой.

– Финтифлюшка, – произнес он и продолжил свой путь.

– Дело не только в этом! – крикнула я ему вслед. – В твоем доме нет ни единого растения, и от этого у меня стремительно развивается депрессия.

– Завтра же куплю самый большой куст, – не оборачиваясь, пообещал Уайатт.

– Если ты настоящий полицейский, то завтра мне уже не понадобится прятаться в твоем доме! – Вот так. Пусть возразит, если сможет.

Когда Бладсуорт снова спустился вниз, на нем были уже джинсы и белая футболка. К этому времени я нашла подходящий блокнот и устроилась в гостиной, в большом кожаном кресле, засунув пульт от телевизора в перевязь. В данный момент был включен канал «Лайфтайм».

Уайатт взглянул на экран и поморщился. Потом посмотрел на меня.

– Ты сидишь в моем кресле.

– Здесь лампа. Мне нужен свет.

– Но это мое кресло. – Он приближался, словно грозовая туча.

– Если ты потревожишь мою руку, я... – Договорить мне не удалось, поскольку Уайатт схватил меня в охапку и, опустившись в кресло, посадил к себе на колени.

– Ну вот, – пробормотал он, утыкаясь носом мне в шею. – Теперь владеем креслом на паях. Кстати, где пульт?

Слава Богу, он все еще был в моей перевязи. Там ему и надлежало оставаться. В правой руке я сжимала блокнот и ручку, одновременно изо всех сил пытаясь игнорировать манипуляции Уайатта с шеей. Пока можно было надеяться на относительную безопасность, ведь кухонный эпизод имел место совсем недавно. Что ни говори, а мужчине нужно некоторое время на восстановление сил...

– Пульт? Понятия не имею. Только что он был здесь, – с очень честным видом соврала я, оглядываясь по сторонам. – Может быть, упал или завалился за подушку?

Конечно, тут же начались поиски. Я соскользнула с коленей Уайатта, а он встал и проверил за подушкой. Потом посмотрел вокруг кресла. Даже перевернул его, чтобы убедиться, что пульт не провалился в недра. Наконец пронзил меня безжалостным взглядом.

– Блэр, где мой пульт?

Нельзя забывать, что этот человек служил в полиции и прекрасно знал все потайные места. Взгляд его неумолимо уперся в перевязь.

– Отдай, негодная воровка.

– Воровка? – Я начала отступать. – А мне почему-то казалось, что я всего лишь безвредная финтифлюшка.

– Никогда не говорил, что ты безвредна. – Уайатт шагнул ко мне. Я не выдержала и бросилась наутек.

Бегаю я здорово. Но во-первых, у Уайатта ноги длиннее, а во-вторых, сандалии – не самая удобная обувь. Так что погоня продолжалась недолго. Одной рукой он поймал меня, ослабевшую от смеха, а другой осторожно выудил из тайника пульт.

Разумеется, Уайатт хотел смотреть бейсбол. Я же в этом, признаюсь, не слишком сильна. Известно, что бейсбольные команды не привлекают группы поддержки, а потому мне не довелось узнать об игре ничего конкретного. Вот футбол и баскетбол – другое дело. В бейсбол же, по-моему, играют только снобы, а я не хочу иметь с ними ничего общего. Но в тот вечер мы сидели вдвоем в огромном кресле – Уайатт внимательно следил за ходом матча, а я уютно устроилась у него на коленях, вдумчиво работая над очередным списком. Каждый занимался своим делом. Лишь иногда, когда какой-нибудь пункт обвинения казался Уайатту особенно сомнительным, он недовольно ворчал.

Наконец перечень злоупотреблений иссяк, и мне стало скучно. Сколько же могут продолжаться эти глупые игры?

Меня сморила дремота. Широкое плечо оказалось рядом, сильная рука надежно поддерживала спину, так что я безмятежно свернулась калачиком и сладко заснула.

Проснулась я от того, что Уайатт нес меня по лестнице. Внизу было темно, так что скорее всего вечер уже перетек в ночь.

– Сегодня можно принять душ, – зевая, напомнила я, – и перевязать руку.

– Знаю. Сейчас все приготовлю, и пойдем в душ.

Уайатт достал бинт и стерильные тампоны, а потом долго и осторожно разрезал и разматывал толстую повязку, пока не добрался до тампона, приклеившегося к самим швам. Он действительно приклеился. Прилип. Я несколько раз легонько потянула, а потом решила довериться воде, чтобы она сделала свое дело.

Уайатт включил душ, чтобы вода согрелась, а потом раздел меня и разделся сам. Учитывая декларацию полного отсутствия секса (можно подумать, будто он собирался ее соблюдать), наверное, не стоило так дружно обнажаться. Однако мне это понравилось. И даже очень. Нравилось смотреть на обнаженного Уайатта. Нравилось, как он смотрел на меня, тоже обнаженную. Нравилось, как прикасался, словно не мог сдержаться, и нежно ласкал грудь, одновременно большим пальцем гладя соски. С тех пор как открылась страшная правда о моей шее, грудь не пользовалась особым вниманием. Однако можно смело сказать, что шея дарила наслаждение мне, а грудь – самому Уайатту. Он любил ее и не собирался скрывать своего пристрастия.

Мы вошли в душ и моментально оказались мокрыми и скользкими. Пришлось стоять очень близко, чтобы Уайатт смог снять с руки тампон, а потому мы прижались друт к другу животами и начали медленно покачиваться в чувственном водном танце. Вскоре обнаружилось, что прошло уже достаточно времени для восстановления мужской силы.

– Никакого секса! – быстро отреагировала я. Уайатт рассмеялся, словно восклицание ничего не значило, и принялся меня мыть. Да, восклицание действительно ничего не значило. Честное слово, я старалась. Старалась изо всех сил. Но только кто же знал, что он будет мыть меня именно так – нежно, аккуратно, не пропуская ни единого, самого укромного уголка?

– Хватит дуться, – потребовал Уайатт позже, когда я уже сидела на краю ванны, а он вполне разумно и сознательно занимался перевязкой. – Просто замечательно, что ты не в силах противостоять моим ласкам.

– Упорные тренировки непременно принесут плоды, – пробормотала я. – Надеюсь уже совсем скоро достичь успеха.

Уайатт распустил мои волосы и принялся их расчесывать, хотя я вполне могла бы сделать это сама – с чисткой зубов ведь успешно справлялась. Но раз ему так хотелось, то почему бы и нет? Я протерла лицо лосьоном, нанесла крем и попросила достать из сумки пижамные штаны на резинке и футболку, собираясь лечь в таком костюме. Однако Уайатт лишь фыркнул.