Некоторые парни… (ЛП)

Йен склоняет голову набок, внимательно присматривается ко мне.

– Какой у тебя настоящий цвет волос?

Я закатываю глаза.

– Как у папы.

– В смысле, светло-каштановый?

Киваю.

– Но Кристи блондинка?

– Да, и что?

– Тогда почему ты красишь волосы, если они разного цвета с Кристи?

– Ох. – Я провожу пальцами по волосам, смотрю на темные локоны. – Потому что мама всегда говорит, как сильно я похожа на него. Мне ненавистно, что я расстраиваю ее еще больше, чем Кристи.

– Ты считаешь ее шлюхой.

Он произносит эти слова так ровно, искренне. Тем самым разжигая мою ярость.

– Кристи – президент клуба шлюх, и носит кашемир, ради всего святого! Отец этого не понимает. Никто не понимает. Я была с друзьями. С людьми, которых знаю; людьми, с которыми я знакома с начала старшей школы, а то и раньше. Мне полагалось быть в безопасности, даже если бы я там совершенно голая стояла. Почему никто не помог мне, когда я отключилась? Разве не это должны делать друзья? Почему Зак решил, раз я была без сознания, значит, мое тело не более чем… чем приемник, которым он смог воспользоваться только потому, что был зол и возбужден?

Прежде чем Йен успевает ответить, мой телефон вибрирует. Я выуживаю его из кармана, открываю и-мэйл от детектива Бакли. Читаю предложение или два, только после части, где говорится: "Недостаточно для вынесения обвинений", все остальное расплывается перед глазами.

– Проблемы? – спрашивает Йен; я пожимаю плечами.

– Ты будешь рад узнать, что в полиции сказали, та фотография, которую я им прислала, ничего не доказывает, поэтому Зак избежит наказания за мое изнасилование.      

Он резко вздыхает и отворачивается. Когда минута проходит в полной тишине, я понимаю, что Йен не так уж удивлен новостями. Сжимаю губы вместе. Хорошо. Ладно. Расправляю плечи, встаю, возвращаюсь к работе. Мне требуется несколько минут, чтобы понять – я так и не ответила на его вопрос.

Смотрю на Йена, со сжатыми челюстями натирающего дверцу шкафчика.

Полагаю, мой ответ больше значения не имеет.

Глава 22

Йен

Какой же я мудак.

Я не намеревался расстроить Грэйс, а теперь не знаю, должен ли обнять ее или оставить в покое и ничего не говорить. Я видел жену ее отца той ночью в больнице. Она выглядит как мамочка из комедийного сериала. На ней была юбка. Моя мама надевает юбки только на свадьбы. И Линдси… она была в обычных джинсах и футболке на вечеринке Миранды, но позволила троим парням себя облапать. Господи, каким образом, черт побери, все так усложнилось? Понятия не имею, зачем вообще спросил у нее про камеру, а теперь никогда не смогу выкинуть из головы этот образ Зака с пьяной, теряющей сознание Грэйс. Я не знаю, что сказать, что сделать, что думать об этом – обо всем.

Поэтому ничего не говорю. Подбираю барахло для уборки и возвращаюсь к мытью шкафчиков, не переставая гадать, какого же на самом деле цвета волосы у Грэйс. 

Как я и сказал. Я мудак.

Я не хотел ее огорчать. Я просто пытаюсь понять. Так что, да. Думаю, Зак тут серьезно налажал. Но действительно ли это было изнасилование? Я не могу спросить Грэйс об этом. Она вырвет мне язык и придушит меня им. Почему девчонки не осознают, что между "выглядеть привлекательно" и "напрашиваться" лежит тонкая грань? Ладно, теперь мне понятно, из-за чего Грэйс одевается как фанатка тяжелого металла, но сапоги на высоких каблуках? Супер-обтягивающие вещи? Она, бесспорно, сексуальная и заметная. Почему Грэйс не может просто… не знаю… носить спортивные костюмы и не мыть голову, если ей хочется стать полной противоположностью мачехи? Это равносильно тому, как люди оставляют двери открытыми, а потом плачут, когда их обворовывают. Почему девушки не ведут себя умнее в этом плане? Я не понимаю. Проклятье, теперь у меня по-настоящему разболелась голова.

– Нужен перерыв, – бормочу, оглянувшись через плечо, и иду в мужской туалет. Не спеша умываюсь. В заднем кармане вибрирует телефон; я его достаю, вижу сообщение от Зака, который созывает толпу на вечеринку в лесу вечером. Пишу ему ответ.

Йен: Не могу. Иду на прием к доку, подписать допуск к играм. Гарантирую, родители не отпустят меня сегодня.

Зак: Хреново.

Я смеюсь.

А потом задумываюсь. Очередная ночь распития холодного пива до беспамятства. Наблюдения за тем, как парни пытаются с кем-нибудь переспать – Джереми обычно остается в пролете, Зак обычно добивается успеха. Наблюдения за тем, как Миранда торгует Линдси, словно проституткой, чтобы подобраться поближе к парню, которому она не очень-то и нужна. Я не хочу идти. Меня не волнует то, что я пропущу это сборище.  

Смеюсь, потому что мне кажется, будто я внезапно превратился в своего отца. Рассеянно листаю приложения на сотовом, проверяю новости. Местная газета утверждает, что один из жителей города сообщил о сломанном почтовом ящике на Олд Брук Роад. Свидетели говорят, они видели черный внедорожник, покидавший улицу на большой скорости практически сразу после полуночи. Полиция просит всех, кто обладает какой-либо информацией, позвонить на их горячую линию. 

Господи. Господи Иисусе, это был не черный внедорожник. Это была белая Камри. Это произошло не в полночь. Было около часа ночи. Я знаю, потому что я ответственен, и мне повезло, чертовски повезло, что это оказался почтовый ящик, а не мужик, выгуливавший собаку, столкновения с которым я как раз пытался избежать.

Бросаюсь к ближайшей пустой кабинке, блюю в унитаз, пытаясь убедить себя, что в глазах жжет от кислого запаха, а не по другой причине. Когда понимаю, что во мне больше не осталось лишних физиологических жидкостей, нажимаю на смыв, отклоняюсь назад, сев на пятки, кладу голову на холодную керамику и пытаюсь найти пути все это скрыть, удостовериться, что папа никогда не узнает о совершенном мною поступке, глупейшем из всех возможных, или, черт, повернуть время вспять, чтобы этого вообще не случилось.

Прикосновение чьей-то руки к моей спине катапультирует меня на орбиту.

– Боже, Грэйс. Это мужской туалет.

Она не обращает внимания на мое возмущение и вручает мне бутылку воды. Я принимаю ее с благодарностью; полощу рот, затем сплевываю в унитаз.

– Йен, что с тобой? Головные боли, головокружение, теперь это… Насколько твое сотрясение серьезно?

Сотрясение. Ладно, сотрясение.

– Позже выясню. Мои родители ведут меня к врачу сегодня днем. – Я отхожу к раковине, умываюсь, избегая зрительного контакта. В зеркале вижу, как Грэйс поднимает мой забытый телефон. Моя кровь леденеет.

– Ты сломал этот почтовый ящик.

Я резко разворачиваюсь, выпучив глаза.

– Откуда, черт побери, ты это знаешь?

Она склоняет голову набок, а я хочу дать самому себе пинок под зад за то, что практически нарисовал ей гребаную диаграмму. Хочется солгать. Хочется сказать ей, чтобы не лезла в чужие дела, но эти причудливые глаза меня словно рентгеновскими лучами пронизывают, и не остается ни секретов, ни мыслей, которые она не способна увидеть. Я сопротивляюсь порыву выхватить свой телефон из ее рук, покрытых кожаными нарукавниками, и растоптать его.         

– Да, сломал, ясно? Что такого-то? Я никого не убил. – Мой голос надламывается и дрожит; я не могу понять, почему сказал это. Видите? Это все глаза с рентгеновскими лучами.

– Сам расскажи. Тебя же наизнанку выворачивает из-за этого.

Господи. Я запускаю пальцы обеих рук в волосы, желая, чтобы Грэйс пришла искать меня хотя бы несколькими минутами позже.

– Тебя это явно беспокоит, Йен, – говорит она, махнув рукой в сторону унитаза. – Ты хоть кому-нибудь сказал?

Качаю головой.

– Только Заку. Он единственный в курсе, потому что он был в машине тогда. Остальные парни не знают.

– Расскажи мне.

Сползаю на пол и все ей выкладываю.

– Вечером в пятницу мы ездили в Холтсвилл и пили там. Я не был пьян. Выпил пару бутылок пива, максимум. Когда ехали домой, по улице кто-то шел. Я резко вильнул, чтобы избежать столкновения с ним, и врезался в почтовый ящик. И я испугался. Поэтому поехал дальше. Я не остановился, потому что не хотел получить штраф за вождение в нетрезвом виде, к тому же это был всего лишь почтовый ящик.