Большой обман

— Ты должна четко осознать, что тебе надо от жизни, Унгар. — Луи поворачивается и тычет в меня огурцом: — Ни в коем случае не надо плясать под чужую дудку. Не надо извиняться, когда ни в чем не виновата, и позволять людям помыкать тобой. Надо сопротивляться системе, иначе она тебя проглотит и переварит. Надо брать от жизни все. Понимаешь, о чем я?

Большого Луи несет. И погода-то у нас паршивая, и законодательство об игорном бизнесе архаичное, и сервис дерьмовый, и зубы лошадиные. И вообще, англичане — нация говнюков и нытиков. Если бы не Америка, мы бы давно выступили заодно с нацистами.

Тут уж я не выдерживаю:

— Чего же ты не возвращаешься в свою Америку? Если в Штатах все так замечательно, что ты тут торчишь?

Большой Луи улыбается (широко-широко, даже страшно делается), сплетает пальцы, потягивается и испускает самодовольный вздох. Потом трубно сморкается.

— Яйца курицу не учат. Может, все быстро переменится. Кто знает? А может, я задержусь тут надолго.

Разговор окончен. Луи считает, что раскрыл тему, и не хочет к ней больше возвращаться. Потихоньку начинают прибывать гости. Дин, Мэрилин, Лорен и Кеннеди. Только Сэмми Дэвиса-младшего нет.

По моему настоянию Большой Луи произносит небольшой спич, посвященный памяти Сэмми. Мы выпиваем по бокалу джина с «Доктором Пеппером» (любимый напиток Сэмми), и Луи говорит о заслугах Сэмми в том, что касается игры. Он навсегда останется у нас в памяти как замечательный игрок. Хотя постоянно проигрывал. И никогда не знал, какая у кого карта. И всех достал своим «Ну, ребята, сейчас я вас потрогаю за вымя», как только к нему приходила мало-мальски приличная комбинация. Хорошо хоть про усы жены не упоминает никто. Ага, как же. Разбежалась. Без усов никак. Большой Луи как раз интересуется, кто из присутствующих знаком с женой Сэмми. Почтили память, называется.

Краткое обсуждение и голосование идут следующим номером программы, после чего Сэмми Дэвисом-младшим становлюсь я. Я предлагаю не торопиться с этим и подождать пару недель (хотя бы из приличия), но Кеннеди говорит, что покойный бы нас одобрил. Мы выпиваем еще по глоточку, и Большой Луи вскрывает новенькую колоду карт. В прошлый раз банк метал в основном Луи, но сегодня он хочет, чтобы обязанности крупье по очереди выполняли партнеры. У него болят руки — все пальцы и впрямь в пластырях. Первая сдача выпадает на мою долю.

Я беру колоду — чистенькие тугие карты — и ловко, играючи, перемешиваю. Большой Луи тоже мастер тасовать, но у меня получается аккуратнее, элегантнее и быстрее. Тасуя карты, я стараюсь сосредоточиться. Уж сегодня-то я не допущу ошибок и не дам раздражению одержать верх. Я буду играть тихо-скромно. Да руководят мною терпение, расчет и логика. Все мои знания да будут мне в помощь. Отныне, присно и во веки веков.

— Ну как?

— Что именно?

— Я была на высоте. Ведь правда? Я — достойный игрок.

— Ты играла неплохо. Для девушки.

— Прекрати. Ты просто не хочешь признать, что я справилась с задачей.

— Худо-бедно справилась, — говорит Луи хмуро. В руках у него тряпка. — Однако хороший анализ плюсов и минусов тебе не повредит. Возьми губку и ведро. Непочатая бутылка моющего средства под раковиной.

Мы вдвоем наводим порядок. Моется стол, моется пол, отскребаются пятна. Уборка доставляет нам удовольствие. Большой Луи даже принимается напевать «Нью-Йорк, Нью-Йорк» и предлагает мне присоединиться.

— Ты нормально сыграла. — Луи снимает резиновые перчатки и трет окровавленные ладони щеточкой для ногтей. — Когда ты подсадила Дина Мартина на тройке дам, он обалдел. Никогда не видел его в таком состоянии. Но у тебя была хорошая карта. Тебе шла полоса [55]. Только идиот может провалить игру с такими комбинациями на руках.

— Все так, но ты обратил внимание, как я старалась разнообразить игру? Первый час я играла осторожно, второй — свободно, третий…

— За кого ты меня держишь? Конечно, заметил. Ты верно играла. Внимательно. Сегодня ты была терпелива.

— И я следила за лицами. Ты видел, как я за ними следила?

— Угу. Я как раз собирался поговорить с тобой об этом. Подумай, как действовать потоньше. Не стоит склоняться над столом, подпирать рукой подбородок и есть каждого глазами.

— Но ведь в принципе я вела себя правильно? Ведь так и надо?

— Да, пожалуй. Дело в том, что дурни не умеют сосредотачиваться. Они болтают, и обмениваются сплетнями, и жуют, и злятся, и не понимают, что расслабляться нельзя. Ни на минуту. Даже когда пасуешь. Даже когда бросаешь карты. Смотри, слушай и запоминай.

Последняя тарелка уже в шкафу, антибактериальная обработка произведена. Большой Луи вздыхает и говорит, что устал. И тут я задаю ему вопрос, который весь вечер вертелся у меня на языке:

— Не могу понять. Мне кажется, ты нарочно не играешь в полную силу. Ведь ты бы выиграл все, если бы только захотел. Ты не хочешь никого обидеть, так?

— Нет, не так. — Большой Луи зевает. — Я просто играю на ноль, без прибыли и убытка. Порядочность тут ни при чем.

— Почему? Ведь выигрыш — суть игры. Ты же сам мне говорил: первое правило покера — не давать лоху передышки.

— Ну, у нас пока не игра, а что-то вроде лечебной физкультуры. Зачем потрошить салаг? Пусть сперва закончат курс и сядут за большую игру. Вот тогда-то их денежки и перекочуют ко мне.

— Ты это о чем? — Я надеваю куртку и застегиваюсь. — Я-то думала, это — твои лучшие игроки. Те самые, которые в следующем месяце собираются отправиться на Мировую серию. Мне казалось, Дин Мартин и есть твой лучший ученик.

Большой Луи издает довольное уханье.

— Смеешься, что ли? Вот это — мои лучшие ученики? А Дин Мартин — вундеркинд? Да его блефу не поверит его собственная бабушка! Ты имеешь дело с начинающими. Начинать всегда следует с того, что полегче.

Я так огорчаюсь — самой не верится. А ведь если подумать, я должна быть благодарна Луи. Но уж какая тут благодарность! Мне так хотелось помериться силами с настоящими бойцами. А мне подсунули эрзац.

— Но ты ведь сказал, что игра будет реальная! На живые деньги! С участием твоего крошки-гения!

— Думаешь, ты готова?

— Конечно.

— Две игры с приготовишками, немножко везения — и ты уже рвешься танцевать с большими мальчиками?

— А почему бы нет?

— Потому что ты все проиграешь, идиотка.

— Откуда ты знаешь?

— Тут знать нечего. Ты еще не готова. Ты что, вообще? Прочла «Супер/Систему», умеешь неплохо считать в уме, и тебе уже не терпится сразиться с субботними? Послушай, чего скажу. Они тебя с потрохами сожрут.

— Ты сказал — с субботними? То есть игра завтра?

— Предупреждаю тебя, Унгар. Не суйся.

— Дай мне попробовать.

— Ни в коем случае. Не связывайся. Пожалеешь.

Я засовываю руки в карманы и надуваю губы. В такой позе я стою довольно долго. Наконец Луи не выдерживает:

— Черт с вами, ваша светлость. У вас есть лишняя тысяча фунтов под матрасом?

— Тысяча… Ну что же. Поищем.

— Чтобы сесть играть с нами, меньшей суммой не обойтись. Ты готова к таким тратам?

— М-м… готова.

— Тогда приходи. Мне тебя не остановить. Не лучший способ самоубийства, между прочим. Только помни…

— Знаю, знаю. Вести себя тихо, не высовываться, иметь уверенный вид и никогда, ни при каких обстоятельствах не тормозить игру.

— Вот именно.

— Так, значит, я завтра прихожу?

— Похороны состоятся в назначенное время, Сэмми Дэвис. Твои похороны.

37

Большой Луи прав. Ни дать ни взять похороны. Все помалкивают, к закускам никто и пальцем не притронулся, а мужчина в черном габардиновом костюме на два размера больше, чем надо, и вовсе попросил задернуть шторы. Мужчину зовут Боб, он директор погребальной конторы. От него так и разит жидкостью для бальзамирования, зубной пастой и сигаретами, под ногтями — траурная кайма засохшей мыльной пены. Рядом с Бобом расположился толстый ливанец по имени Рабих, справа от Рабиха сидит Патрик — немытый байкер в джинсах, мощных кожаных башмаках и майке с надписью «Мать твою». Лицо у него рябое и красное (наверное, раздражение после бритья).