Измены

— Тони, пожалуйста, не заставляй меня делать этого.

— Ты собираешься заниматься делом или нет? Потому что если у тебя нет желания, а хочешь, чтобы просто потакали всем твоим прихотям, — забудь о карьере актрисы прямо сейчас.

Схватив Лорис за руку, он сорвал ее с табурета.

— Надевай свои шмотки и проваливай. Возвращайся к своей дерьмовой стойке. Однажды потерявший — навсегда потерявший.

Лорис вслепую нащупывала застежку бюстгальтера на спине, но пальцы так дрожали, что она никак не могла расстегнуть. Оттолкнув ее руки, Тони одним рывком расстегнул и стянул бюстгальтер. Помахав над головой розовым в горошек трофеем, он принес его Алексу Кагану.

— Ну и как?

Каган, прикованный к месту, был безмолвен. Он почувствовал что-то похожее на удар в солнечное сплетение от увиденного им совершенства формы и игры света на безупречном теле.

Тони сознавал, что сделал ему «хук».

— Итак, что ты думаешь, Алекс?

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, Тони, — начал он объективно-критическим тоном. — Они налитые, твердые и высокие. Просто прелестная, изысканная кожа. — Он почувствовал, как по спине у него побежали легкие мурашки. — С сочным кремовым отблеском, как на картинах Рубенса.

— Разве это не фантастическое, сногшибательное совершенство?

Лорис подумала, что в своей следующей жизни будет богатой и плоскогрудой. Определенно будет плоскогрудой.

Прочистив горло, Каган повернулся к Тони.

— Как ты думаешь, можно ли попросить ее...

— Снять трусы? — закончил он за него, тщательно скрывая свой триумф, от которого у него самого начало звенеть в ушах. У него был повод вскружить голову этому надменному члену, более того принизить его достоинство. Один взгляд на ее задницу с ямочками, и он начнет упрашивать сделать рекламный снимок в ее альбом в обмен на позирование ее изящных обнаженных форм, на которых он, естественно, зависал.

Тони обворожительно улыбнулся Кагану.

— Все, что ты пожелаешь, Алекс, ты же знаешь. Верно, Лорис?

Лорис напряглась. Тони все еще улыбался, но его глаза, встретившись с ее, были жесткими и необычайно самоуверенными. Он знал, что она зашла слишком далеко, чтобы отступать. Они оба это понимали.

«Алекс Каган говорит, что я стану звездой», — сказала себе Лорис руками, холодными, как лед, снимая бикини. Никаких проблем. Розовый в горошек треугольник соскользнул на пол с ее ног. Она почти перепрыгнула через него.

— Давай-ка покрутись, — нетерпеливо приказал Тони.

Лорис точно исполняла, что от нее требовалось: она поворачивалась в профиль, затем анфас, медленно ходила от одного конца стены до другого. И все это она делала под собственный аккомпанемент двух слов, повторяющихся у нее в голове: «уровень звезды». Эти два слова стали для нее ее талисманом. Она прилипла к ним. Она обернула их вокруг своего обнаженного тела, сделав его невидимым.

Когда она станет звездой, она заставит Тони заплатить ей за это унижение. Она заставит заплатить каждого, кто когда-либо отвергал или унижал ее.

Лорис с большой радостью подчинилась своей новой трансформации. Еще раз она замахнулась на свою судьбу, выбрасывая из жизни и годы борьбы за существование, и отвергнутую Кэлом любовь. Она родилась вновь. Лорис Касталди мертва. Да здравствует Лара Лайтон!

Лара Лайтон — и это уже подтвердилось тем ошеломительным впечатлением, которое она производила на людей, — была одной из тех, кого другие не смогут проигнорировать или оттолкнуть, как это делали с Лорис Касталди. Как Лара Лайтон она наконец-то стала тем, кого должны принимать и уважать.

— Где эта вшивая сучка? Я разобью ее вонючую рожу, как только доберусь до нее!

Открывая, Тони Сторпио ногой пнул дверь так, что она с силой врезалась в стену; звук рикошетом отозвался в пульсирующих висках Лары. Она вздрогнула, когда он включил свет.

— Два часа дня, а ты еще в постели? Почему ты не в парикмахерской? — требовательно спросил он. — И куда ты, к черту, собираешься, сказав Дану Гордону, что не сможешь с ним встретиться сегодня вечером?

Повернувшись на живот, она зарыла свою больную голову в подушку; до нее едва доносились звуки его голоса.

— А, теперь понятно, почему я не мог прозвониться.

Подойдя к ночному столику, он поднял трубку, которая лежала рядом с телефоном.

— И я, как последнее дерьмо, звонил сюда каждые пять минут весь последний час. — Стараясь унять свою ярость, он так сжал кулаки, что суставы пальцев побелели. — Ты собираешься мне отвечать, или как? И смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Лара медленно повернулась на бок.

— Ты прекратишь орать? У меня жутко болит голова.

— Не болтай чушь.

Он бросил трубку на рычаг с такой силой, что телефон звякнул.

— Ты опять напилась.

Он ткнул большим пальцем в бутылку на ночном столике.

— У тебя похмелье, верно? А ты знала, насколько важно для тебя сегодня прекрасно выглядеть?

Лара откинулась на подушки.

— Я больше не могу. Все это делает меня больной.

— Побереги свою плаксивую рутину — ты на работе. Вылезай из постели. Давай одевайся.

Когда Лорис все равно не сдвинулась с места, он сорвал с нее одеяло и бросил через всю комнату.

— Вставай или я забуду, что тебе надо хорошо выглядеть и разобью твое лицо.

Лара послушно села.

— Меня не волнует! Я не...

— Я тебе что, ребенок? Нет, я не ребенок!

Одним страшным, убийственным ударом он вдребезги разбил лампу-ночник в стиле «Стефани». Лара вздрогнула от страха, но все равно отказалась подчиниться.

— Тони, ты можешь кричать сколько тебе, вздумается, — сказала она ему, стараясь унять дрожь в голосе, — и ты можешь разбить здесь все, но ничего, что ты сделаешь или скажешь, не заставит меня лечь в постель с Даном Гордоном.

Чтобы скрыть от Тони, что руки ее трясутся, ей пришлось скрестить их на груди под кружевным лифом своей ночной сорочки.

— И пока ты не станешь обращаться со мной с уважением, я...

— О чем ты говоришь? — возразил Тони. — Я всегда обращаюсь с тобой с огромным уважением.

Она бы рассмеялась, если бы у нее так сильно не болела голова.

— Ты сказал этому свинье, Дану Гордону, что он сможет провести здесь ночь, не поставив даже меня в известность. И это ты называешь обращаться со мной с уважением? Ты обращаешься со мной как с проституткой.

Несмотря на все попытки оставаться спокойной, она все больше и больше повышала голос.

— Даже проститутки ведут своих клиентов в гостиницу! А это мой дом!

— С каких это пор? Я плачу по счетам здесь за все, — напомнил он с презрением. — Каждая дощечка этой мебели принадлежит мне.

Он взмахнул рукой, показывая на черную лакированную спальню в восточном стиле, красные сатиновые шторы и в тон им ковер от стены до стены.

— Я снял эту квартиру для своих клиентов с Западного берега. Ты приняла мои условия, когда я разрешил тебе переехать сюда, и ты можешь перебраться из этой крысиной ловушки назад, туда, где ты жила, когда мы с тобой познакомились.

Он с отвращением хихикнул.

— А ты повесила несколько картинок на стены, купила несколько цветочков, глупую лампу... — он взглянул в угол на ее осколки, — и ни с того ни с сего называешь это своим домом.

— Интересно, а какое здесь было мое предназначение? Одна из шлюх для твоих клиентов? Свободный кусок задницы, к которой можно в любой момент прийти с едой и бутылками.

— Хм, я никогда не говорил этого, — ответил он обиженно, словно человек, которого грубо оскорбили своим непониманием. — Я приводил кого-нибудь к тебе до этого? Я даже потерял пару сделок, потому что не сделал этого.

Он бросил на нее самодовольный и вместе с тем самоуничижительный взгляд.

— Я никогда не говорил тебе об этом, так ведь? Я бы не сделал такого ни для кого, кроме тебя.

— А я не задумывалась, что тебя это волнует.

— А потом, ты знаешь, как я к тебе отношусь, — пробормотал Тони, пропустив ее сарказм мимо ушей. Вздохнув, он опустился на край постели рядом с ней. — Но в этот раз все по-другому. Эта сделка с Даном Гордоном слишком велика. Ты должна... быть с ним ласкова.