Дважды дрянь

– Да бог с тобой, Маечка… Нет, конечно! Обидится еще… А ты что, чаю с нами не попьешь, что ли?

– Обязательно попью, теть Зин! Сейчас, переоденусь только…

Она вошла к себе, на ходу расстегивая пуговицы строгого черного пиджачка. Квартира была двухкомнатная, большая, с высокими потолками, но очень неловко устроенная. Отчего придумалось тому сталинскому архитектору соорудить на достаточно большом пространстве проходные комнаты, оставалось загадкой. Неудобно же! На таком пространстве можно было и трехкомнатную квартиру устроить запросто, и входы-выходы отдельные спланировать… А так получилось – две комнаты, и обе большие, хоть в футбол в них гоняй… Да еще и смежные…

Аккуратно повесив на плечики юбку и пиджак, она открыла платяной шкаф и пристроила туда свою строгую рабочую одежку. Потом постояла немного, задумчиво взирая на висящие в шкафу наряды. Хорошие наряды. Дорогие. Из той еще, благополучной жизни. Вон и платья вечерние висят… К чему ей теперь эти платья? Куда в них выходить-то? Продать их, наверное, надо. В комиссионку отнести. Чтоб не висели тут зря, не напоминали о том, какая она дрянь… Господи, да что эта «дрянь» сегодня так к ней привязалась? Да, дрянь. Ну и что? Так вышло, значит…

Сердито хлопнув дверцей шкафа, Майя натянула на себя старые бриджи, футболку, сунула ноги в шлепанцы. Усевшись с размаху в старое плетеное кресло, скрипнувшее под ней жалобно, вздохнула тяжело. Сколько можно себя казнить? Мама правильно говорит – раз жизнь зачем-то дадена, надо ж ее жить, а не казниться каждый день попусту. Жить и исполняться заботами. О своих близких думать. Надо вон тахту для Темки новую купить, например… На узеньком старом диванчике ему давно уже спать неудобно. Вымахал парень, большой уже стал, долговязый. На отца похож. Хотя про отца не надо. Закрытая у них эта тема. Болезненная. Да и не только тахту купить бы, неплохо вообще мебель в квартире сменить…

Обстановка в квартире и впрямь была странноватой. Смесь богатства и бедности, нового и свой век отжившего. Вот взять это кресло, что под ней, плетеное. Она его еще из детства помнит. Эти кресла, мама рассказывала, еще при бабушке с дедушкой куплены были. Тогда это особенным шиком считалось – чтоб плетеные кресла, а сверху на них яркие плюшевые чехлы надеть… И чтоб кругом все было такое же – плюшево-бархатное. И скатерти, и салфетки, и шторы на окнах с обязательными бомбошками. Или кисеей. Это уж кому на что фантазии хватало. А теперь на этом кресле накинут шикарный плед из альпаки, они с Леней такие пледы из Англии привезли… Или вон в комнате большой японский телевизор стоит, она его маме на юбилей подарила. А под телевизором – тумбочка дедовой работы. Топорная, из толстых досок сколоченная. А в углу – этажерка с книгами.

Вот кто-нибудь из современных модных дизайнеров знает, что это за конструкция такая – этажерка? Наверняка не знает. А на одной из полок этажерки Темкин ноутбук примостился. Кажется, будто даже съежился брезгливо от такого никудышного соседства. А что делать? Пусть терпит. Пусть ждет своего хозяина, пока он не нагуляется…

Посидев еще пять минут и поглазев на привычную обстановку, Майя поднялась неохотно, поплелась на кухню. Чаю и в самом деле хотелось. И съесть бы чего не мешало – весь день на одном утреннем бутерброде продержалась.

– Давай, садись, доченька… Вот, я тебе картошечки погрела… – засуетилась по кухне мама, одним глазом кося в экран телевизора, где вовсю развернулось страдальческое многосерийное действо. И тетя Зина, приложив ладошку ко рту и покачивая головой, страстно сопереживала монологу хорошенькой героини-блондинки, объясняющейся герою в своей то ли преступной, то ли коварной любви. А потом герой ответил ей что-то, и это «что-то» совсем, видно, героине не понравилось, и она заплакала, красиво дрожа полными чувственными губами. Целую минуту плакала крупным планом. С настоящей слезой. На этом серия и закончилась. Пробежали торопливые титры, и бодро-оглушительно грянула реклама, приглашая всех российских сопереживательниц оторваться от экранов телевизоров и приступить к своим прямым женским обязанностям.

– Ишь, как хорошо тебе, Алечка… Телевизор у тебя на кухне стоит… – завистливо вздохнула тетя Зина. – А мои как придут с работы, так ужин сразу просят. Вот я и мечусь из комнаты в кухню, так толком и не досмотрела до конца ни одну серию.

– Да не говори, Зин. Хорошее дело, конечно, когда телевизор на кухне стоит. Мне как Маечка купила пять лет назад новый телевизор, я сразу старый сюда приспособила. А то действительно, не набегаешься…

Они замолчали, снова дружно уставившись в экран. Большой рекламный блок заканчивался по-модному изысканной социальной рекламой, рассказывающей о проведении всероссийского конкурса среди одаренных детей. Хорошенькие ребячьи личики забавно улыбались в камеру, и голос за кадром ласково комментировал их прекрасное будущее – этот, мол, будет финансовым министром, этот президентом, а эта милая девчушка – непременно гениальной актрисой, и все они вместе возродят былую российскую славу…

– Ну да. Возродят, конечно, – с обидой в голосе прокомментировала рекламу Майина мама. – И так видно, что всех деток из хороших да благополучных семей отобрали…

– А из каких надо их отбирать, мам? Из неблагополучных, что ли? – удивленно уставилась на нее Майя.

– Да не в этом дело, из каких! Они ж в этот конкурс наверняка деньжищи огромные вбухают. В этот, как его красиво называют…

– В национальный проект, – быстро подсказала Майя.

– Во-во! Вот в его и вбухают. Элита и растит себе элиту. А остальные детки, выходит, обойдутся. Остальным деткам дорога во двор да на улицу определена. Ими никто заниматься и не будет. Как будто наша страна из одной элиты состоит… Раньше вот все наоборот было! Если ты есть мать-одиночка иль там вдова, с малыми детьми на руках оставшаяся, то тебе и путевку в лагерь бесплатную, и квартиру вне очереди, и детей в кружок определить, чтоб зря не болтались. А теперь чего? Ты посмотри на этих деток – они ж явно при хороших мамках-папках растут! Чего их проектами всякими поднимать? Они и без проектов хорошо поднимутся! Ты лучше этими вот озаботься, которые без призору, в бедности да хамстве растут… А потом возмущаются, откуда у нас столько этих развелось… Ну как их… Ты в прошлый раз слово такое правильное сказала, я его не запомнила…

– Маргиналов? – снова подсказала Майя, тихонько усмехнувшись.

– Ну да, ну да. Этих самых маргиналов и есть. Они вот потом вырастут и опять дадут этой элите по печенкам…

– Конечно дадут! – тут же поддержала подругу тетя Зина. – Небось там, в этом проекте, ни одного ребятеночка из многодетной да вдовьей семьи нету! Где ему такой конкурс пройти! Мать-то наверняка с ним в английские бирюльки не играет да книжек часами не почитывает, а на трех работах ломается… Вот как ты, Алечка, в свое время…

– Ой, и не вспоминай, Зина! – горестно подперла рукой подбородок Майина мама. – Уж и не знаю, как я выжила тогда… Какие уж там книжки, что ты! Если б не Майкина подмога, так и не смогла бы ни Ваньку, ни Юльку, ни Сашку в люди вывести… Все бы в эти пошли… Как их, зараза! В маргиналы эти… Так что спасибо тебе, доченька дорогая…

Мама всхлипнула, приготовившись всплакнуть привычно, да, видно, передумала. И правда, теперь-то зачем слезы впустую лить? Теперь уж все трудности позади. Ванька на ноги встал, работает, женился удачно, живет в любви да ласке, Юлька институт заканчивает, Сашка только-только из армии пришел, тоже учиться собирается… Настоящие слезы тогда начались, двадцать лет назад, когда мама осталась вдовою с четырьмя детьми. Сколько ж ей тогда лет было? Ну да, столько и было, сколько сейчас ей, Майе…

Она очень хорошо помнит тот день. Помнит, как из школы пришла и мама все свое многодетное семейство за обедом собрала. Кроме отца, конечно. Отец на работе был. Все до мелочей запомнилось – и протянутые на предмет проверки чистоты Ванькины ладошки, и заляпанная зеленкой по случаю ветрянки Юлькина мордашка, и Сашкины непонятные пока младенческие лопотания из маминых рук, и даже вкус обеденного борща. И как майское солнце в кухонное окно било, и мама ворчала на нее беззлобно, потому что не хотела пускать к Динке на день рождения. Не из вредности, конечно, а потому просто, что не нравилась ей эта Майина дружба с Динкой – разного они поля ягоды. Надо, мол, по сердцу себе подружек подыскивать, а не тех, кто на твоем фоне нарядами красуется…