Я пришла издалека

Андрей должен был оценить мой облик по достоинству. Он заметит и элегантность платья, и неброский макияж (я пользовалась только дорогой косметикой, которая создавала впечатление ненакрашенного лица), и уверенность в себе. Ну вот, кажется, я и приняла его правила игры. Он будет рассказывать свои новости, стараясь меня поразить, а я буду всем своим видом демонстрировать успех и благополучие, которого добилась сама, без всякой помощи. Похоже на военный парад. Ружья и пуговицы начищены, парадная форма отутюжена, специальное парадное выражение лица принято. Вперед, шагом марш!

Он уже ждал меня, развалившись с газетой на синем кожаном диване. Мистер Гиббонс о чем-то беседовал с портье. Его коренастая фигура совершенно не вязалась с цивильным интерьером гостиницы. Ему больше подошли бы зеленые луга и стадо овец, подумала я.

Когда двери лифта с грохотом раздвинулись, выпуская меня в холл, Андрей машинально поднял голову на шум, посмотрел в мою сторону и, как мне показалось, застыл на некоторое время. Придя в себя, сотворил какую-то непонятную улыбку, вскочил и сделал несколько шагов мне навстречу.

– Ты просто неотразима! Мне кажется, раньше я знал совсем другую женщину. – Он незнакомым жестом подхватил мою руку и поцеловал ее.

Я была удивлена и не знала, что ответить. Он считал себя выше подобных комплиментов и в жизни не имел привычки целовать даме руку. Даже в шутку. Похоже, и я знала раньше совсем другого мужчину. Чтобы сменить тему, я неестественно бодро поинтересовалась:

– А куда мы идем?

– В один маленький китайский ресторан. Там подают великолепную утку по-пекински, а еще можно выбрать живую рыбину из аквариума, и тебе ее тут же приготовят. Но я предпочитаю утку. На рыб лучше посмотреть просто так – восхитительное зрелище.

– Согласна на утку. Ты всегда был гурманом, плохого не посоветуешь. К тому же я страшно проголодалась.

Китайская кухня была моей новой слабостью. Эту слабость я привезла из Парижа вместе с платьем и новым ощущением жизни. Мои парижские друзья каждый вечер водили меня в какой-нибудь маленький восточный ресторанчик – индийский, тайский, японский, турецкий… Все это было прекрасно, но больше всего мне понравилась именно китайская кухня. Как удачно Андрей угадал мои вкусы. Или они просто совпали?

Я давно заметила: лучший способ выяснить отношения с кем бы то ни было – это вместе пообедать, не важно, дома или в ресторане. Если представления о вкусной еде категорически не совпадают, тогда наверняка во множестве найдутся и другие противоречия. Значит, люди просто настроены на разные волны. И скорее всего не смогут поговорить ни о балете, ни о литературе, ни о политике. Близость людей или их отчужденность проявляется во всем, даже в такой, казалось бы, мелочи, как гастрономические пристрастия. Меня, например, всегда раздражали мужчины, любящие сладкое. Вид мужчины, пожирающего сгущенку большой ложкой прямо из банки или какой-нибудь несусветный тортик, внушает мне настоящее отвращение, А пить сладкий чай или кофе – это просто абсурд. Зачем, спрашивается, портить естественный вкус благородного напитка?

Андрей не обманул. Утка действительно была великолепна. Все прочие закуски – тоже. Мне понравился интерьер ресторана и костюмы официантов. Очень просто и со вкусом, никаких дешевых стилизаций «под настоящий Китай». Хотя все столики были заняты, казалось, что мы ужинаем втроем, в уютном полумраке. Оценив выбор Андрея и придя в благостное настроение, я была готова стерпеть любую умопомрачительную новость.

Уильям Гиббонс разлил вино по бокалам и начал:

– Я думаю, вам известно, что родословная вашего мужа до недавнего времени обрывалась в середине восемнадцатого века. Именно тогда в Россию прибыл загадочный иностранец, по всей вероятности француз, и был принят гувернером в семью мелкопоместных дворян. В брачном свидетельстве тысяча семьсот пятьдесят второго года он записан как Иван Бесчастный… В России он прижился, завел семью, судьба его потомков более или менее ясна – Эндрю несколько лет работал в русских архивах и собрал практически все документы. А вот что было до того, как этот Иван Бесчастный попал в Россию, выяснить не представлялось возможным. До тех пор, пока нам в руки не попало одно любопытнейшее письмо.

– В мой прошлый приезд Гиббонс показывал мне, как работают местные архивы, – Андрей не выдержал и перебил его по-русски. Спохватившись, извинился, и продолжил: – Оказалось, у них тоже хранятся горы несистематизированных документов, и если среди них затерялось нужное тебе письмо – ни за что не найдешь. Мы и начали рассматривать одну из таких папок, перебирать документы, обсуждая, для чего мог бы пригодиться тот или иной. Большинство из них, конечно, были бесполезны. Какие-то открытки с поздравлениями, сомнительные любовные стишки… И вдруг… – тут Андрей сделал паузу, точь-в-точь по Станиславскому, глотнул вина, – я вижу письмо, датированное тысяча семьсот сорок шестым годом. Пишет некий деятель из английской тайной службы своему агенту в Кале. И пишет, что необходимо принять все меры к тому, чтобы схватить предателя, некоего Джона Рэндалла, который пытается сбежать во Францию под именем Жан Бошам.

В беседу вступил мистер Гиббонс:

– Я посмотрел на Эндрю и не понял, что происходит. Он держал в руках письмо и что-то бормотал про себя. Я разобрал только, что он повторяет имя Жан Бошам и какие-то русские ругательства. Потом он попросил бумагу и карандаш и написал это имя по-французски и год – тысяча семьсот сорок седьмой.

– Да я просто остолбенел! Ведь тысяча семьсот сорок седьмой – это год, когда в Россию приехал Иван Бесчастный. То есть Иваном он стал позже, когда немного обрусел и решил жениться, а сначала был записан как Жан Бошам, по-французски пишется Beauchamp. И вдруг та самая фамилия в письме! Конечно, это могло быть лишь случайным совпадением. Мало ли, как говорится, в Бразилии Педро… Но я решил проверить. Уильям был столь любезен, – Андрей слегка поклонился в сторону шотландца, – что согласился послать несколько запросов коллегам во Францию…

Признаться честно, я хотела спать. Меня не слишком интересовали подробности их нудной работы в архивах. Я не понимала, чем так интересен этот Жан-Иван-Джон и что изменится в жизни Андрея, если он выяснит, что его далекий предок был предателем и бежал из Англии. Виндзорский дворец ему все равно не светит. Как и замок в Шотландии. Я устала за день, а от вина и обильной еды меня начало клонить в сон. Я попыталась скрыть зевоту, но от Гиббонса это не укрылось.

– Давайте не будем утомлять очаровательную леди скучными деталями, – сказал он галантно. – Мы собирали истину о вашем предке по крупицам, давайте же соединим их в одно целое.

Андрей спустился с небес на землю, вздохнул и уже менее воодушевленно произнес:

– Хорошо, я постараюсь не увлекаться. Короче говоря, выяснилось, что Иван действительно был Джоном Рэндаллом, полное имя Джонатан Вулвертон Рэндалл, английский капитан, который несколько лет шпионил в пользу одного из шотландских кланов, оставаясь на службе у английской короны. После того как кланы были разгромлены в битве тысяча семьсот сорок пятого года, всплыли некие бумаги, неопровержимо уличавшие Джона Рэндалла в предательстве. Шотландские друзья, оставшиеся в живых, помогли ему бежать во Францию, но и там его не оставили в покое мстители-англичане. Доказательство тому – найденное нами письмо. Английский дворянин не нашел ничего лучшего, как стать французским гувернером в дикой России и учить недорослей. В России он женился, родил детей и мирно умер н почтенном возрасте шестидесяти четырех лет. Скончался от апоплексического удара. Ну вот. Теперь ты знаешь, что я немного англичанин.

– И к тому же в душе – борец за шотландскую независимость. Только не говори этого никому, если вдруг поедешь в Лондон. – Я была рада, что история закончилась.

Мы выпили за шотландцев, потом за историков, потом за свободу самоопределения и новый шотландский парламент. Было уже поздно, пора возвращаться в гостиницу. Я предчувствовала, что просплю автобус и завтра. Андрей предложил немного пройтись пешком, чтобы я могла посмотреть на город ночью, и вернуться на такси в «Королеву Мэри».