Лекарство от любви – любовь

Однако в этот раз все непостижимым образом изменилось. Впервые сон оборвался раньше положенного времени. Оборвался неожиданно и странно.

Герман открыл глаза. Кто-то стоял рядом и тряс его за плечо. Освещение в купе поезда было скудным, поэтому в темноте он сразу не мог рассмотреть человека, который находился сейчас рядом с ним и спасал его, сам того не ведая, от самого жуткого кошмара в его жизни.

Вот ведь как бывает. Стук колес и мелькание телеграфных столбов за окном окончательно вернули его к действительности. Это был сон. Всего лишь сон, и теперь этот сон кончился. На самом деле в жизни ничто не повторяется. Не может каждую ночь снова и снова умирать любимая девушка. Потому что она уже умерла однажды. Однажды – и навсегда. И он уже пережил это горе. Сумел пережить, хотя тогда, в тот момент, ему казалось, что человек просто не в силах вынести такое.

Наверное, судьба захотела испытать его на прочность, если каждую ночь снова и снова заставляет его проходить эти круги ада.

«Что ж, пожалуйста. Если тебе так угодно – испытывай. Только я не сдамся, ты уж не надейся», – хмуро сказал он судьбе и снова перевел взгляд на своего спасителя.

И очень удивился, увидев перед собой мальчишку лет десяти-одиннадцати. «Так вот ты какой, мой ангел-хранитель», – подумал Герман, пристально вглядываясь в его черты. Но разглядеть лицо в темноте все же было трудно.

– Вы так кричали. Я подумал, что вам снится страшный сон, и разбудил вас. Дверь в купе была открыта…

Голос у него был извиняющимся. Наверное, решил, что злой дядька сейчас станет орать на него и возмущаться, не веря в то, что дверь и правда была открыта.

– И правильно сделал, – заверил его Герман. – Когда человеку снится страшный сон, его обязательно разбудить нужно. Ведь он не понимает, что это сон, и думает, что все, что происходит с ним, происходит по-настоящему. На самом деле, понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул ангел-хранитель и добавил уже бодрее: – Да и вообще, вставать уже пора. Половина седьмого, через два часа в Саратове будем. Вы ведь в Саратов едете?

– В Саратов, – подтвердил Герман.

– И мы с мамой тоже – в Саратов. А вам часто плохие сны снятся?

«Всегда», – чуть не сорвалось с губ, но он вовремя остановился, сообразив – едва ли стоит загружать этого незнакомого ребенка своими проблемами. Детей вообще нельзя загружать проблемами. Жизнь у них должна быть чистая и светлая. Ведь рано или поздно детство закончится, и придет взрослая жизнь со всеми «вытекающими последствиями». Потому что без «последствий» ее, этой чертовой взрослой жизни, просто не бывает. На то она и жизнь…

Он улыбнулся и ответил, что плохие сны ему снятся не слишком часто.

– А мне когда снится плохой сон, я просыпаюсь и бегу к маме с папой. Ложусь между ними посередине и снова засыпаю.

Голос едва заметно дрогнул. Герману этого было достаточно для того, чтобы понять – что-то не так у этого паренька с папой и мамой. За долгие годы работы с детьми он научился уже многое чувствовать и понимать по одной только интонации, с которой ребенок произносил слова. По глазам, опущенным вниз. По дрогнувшим ресницам.

Правда, и глаза, и ресницы его неожиданного собеседника в темноте вагона по-прежнему оставались неразличимы.

– Моро-оженое, – послышался протяжный голос в дальнем конце вагона. – Сли-ивочное, пло-омбир, шоко-ла-адное-е…

– Послушай, – сказал Герман. – Я тебя совсем не вижу. Давай, что ли, выйдем в коридор, на свет. Я тебе мороженое куплю, хочешь?

Мальчишка молчал. В душе его, видимо, боролись два чувства. С одной стороны, хотелось мороженого. С другой стороны, сказывалось воспитание. В его возрасте любой приличный ребенок знал о том, что принимать подарки от незнакомых людей некрасиво.

– Ну, все-таки я твой должник, – продолжил Герман серьезно и поднялся с постели. – Ты спас меня от страшного сна. И теперь я просто обязан купить тебе мороженое. Иначе я буду чувствовать себя неловко. Ты какое мороженое любишь? Сливочное или шоколадное?

– Шоколадное, – тут же сдался мальчишка и выскочил из купе в коридор. Герман, порывшись в карманах брюк, вышел вслед за ним. В коридоре и правда было гораздо светлее. Пожилая торговка мороженым с огромной коробкой-холодильником в руках медленно шла по вагону и распевала свою незамысловатую песню:

– Шокола-адное… Клубни-ичное…

Вверх от коробки поднимался густой пар, и руки у женщины были красными от холода. Однако желающих купить в такой час мороженое в вагоне практически не оказалось. Большинство пассажиров еще спали, а все жаворонки, поднявшиеся ни свет ни заря, уже выстроились в традиционную очередь в дальнем конце вагона.

– Значит, шоколадное? – уточнил Герман, доставая из кармана брюк смятые десятирублевые купюры.

Мальчишка обернулся. Он наконец увидел лицо своего спасителя и внезапно почувствовал, что сон его продолжается. В это невозможно было поверить – и тем не менее это было так.

Этот ребенок был как две капли воды похож на Пашку. На повзрослевшего Пашку.

– Дяденька, что с вами? Вам плохо?

Мальчишка, обернувшись, заметил, как побледнело лицо его попутчика. И деньги почему-то из рук выпали, посыпались на пол…

Он принялся их собирать, время от времени поднимая глаза и бросая тревожные взгляды на мужчину, у которого, видимо, стало плохо с сердцем. Или еще какая-нибудь неожиданная взрослая беда с ним приключилась…

– Со мной все в порядке, – проговорил Герман изменившимся голосом. Не отрываясь, он снова и снова вглядывался в черты лица парнишки. Нет, наверное, все же поторопился он заверить свою судьбу в собственной непоколебимости. Напрасно решил вступить с ней в схватку. Слишком сильный противник ему достался, слишком непредсказуемый. Эти бои без правил, кажется, еще никогда и никто не выигрывал.

«Ведь ты же мужчина», – напомнил он себе. Те же самые слова когда-то давно он говорил Пашке, когда тот начинал хныкать, больно ударившись коленкой об асфальт. И добавлял: «А мужчина должен быть сильным». И Пашка всегда успокаивался.

Вот только сейчас, когда Пашкиными глазами на него смотрел совершенно другой мальчишка, когда глаза этого мальчишки были настолько Пашкиными, до такой степени Пашкиными…

– Все в порядке, – повторил он почти спокойно. В самом деле, ведь сколько двойников ходит по свету, и что удивительного в том, что этот мальчишка тоже оказался чьим-то двойником?

«Не чьим-то, – язвительно усмехнувшись, подсказал внутренний голос. – Не чьим-то, а Пашкиным. И повстречался он не кому-нибудь, а тебе…»

Ох уж эта судьба с ее таинственными знаками! В каждой строчке – только точки, как в песне. И догадывайся, ломай голову, что все это значит. Не догадаешься – твои проблемы.

«Только ведь этого не может быть, – возразил он не в тему своему внутреннему голосу. – Не может быть, потому что Пашка…»

– Шоколадное? Пломбир? – Торговка мороженым нарушила ход его размышлений, подойдя почти вплотную и уже протягивая покрасневшие руки к стаканчикам.

«Шоколадное», – вспомнил Герман с большим трудом. Как будто не минуту назад, а давно, в прошлой еще жизни, узнал о вкусовых пристрастиях своего попутчика.

– Шоколадное, – робко озвучил мальчишка. Теперь голос у него был неуверенный – видимо, он снова усомнился в правильности своего поступка. Все-таки, наверное, не стоило соглашаться, чтобы незнакомый дяденька мороженое ему покупал.

– Два, – подбодрил его Герман, отмечая про себя, что голос у парня не Пашкин. И одновременно запрещая себе думать об этом, запрещая сравнивать эти два голоса. Сравнивать возраст – теоретический возраст Пашки, который десять лет назад выпал из окна спальни в детском доме и разбился, и реальный возраст этого мальчишки с Пашкиными глазами. Живого мальчишки.

Возраст, кажется, совпадал. То есть если бы Пашка живой остался, то примерно столько же лет, сколько и этому пареньку, ему бы было сейчас.

«А если…» – вдруг подумал он и сразу же запретил себе думать дальше. Никаких «если» быть не может. Смерть неумолима так же, как жизнь. Она не может, спустя десять лет, передумать. Взять и изменить свое решение, только потому, что какой-то там Герман Самойлов очень сильно этого захотел. Не может…